Лен Дейтон - Смерть - дорогое удовольствие
– Станьте ближе, – тихо сказала она.
Я легонько похлопал ее по плечу.
– Так достаточно близко, – шепнула она.
Когда мы вышли из лифта на первом этаже, все показалось мне сделанным из хрусталя и красного плюша – un decor maison-fin-de-siecle[23] – и все звенело: смех, медали, кубики льда, монеты, люстры. Основным источником света служили газовые лампы с розовыми стеклянными абажурами, многократно отраженные в огромных зеркалах и китайских вазах. Девушки в длинных вечерних платьях чинно сидели на широком изгибе лестницы, а в нише бармен невероятно быстро разливал напитки. Обстановка была на удивление великолепной, не хватало разве что молодцов из республиканской гвардии, в блестящих шлемах, с кривыми саблями, выстроенных вдоль лестницы, но казалось, что они вот-вот появятся.
Мария наклонилась, взяла два бокала шампанского и несколько бисквитов, на которых горкой лежала икра. Один из мужчин сказал:
– Давненько я вас не видел.
Мария кивнула, не выразив большого сожаления по этому поводу. Мужчина продолжил:
– Вам следовало быть здесь сегодня вечером. Один из них почти мертв. Он ранен, сильно ранен.
Мария снова кивнула. Я услышал, как позади меня женщина сказала:
– Он, должно быть, в агонии. Он бы так не стонал, если бы не был в агонии.
– Они всегда стонут, это ничего не значит.
– Я могу отличить настоящий стон от притворного, – настаивала женщина.
– Как?
– В настоящем стоне нет ничего музыкального, он невнятный, он… хриплый. Он отвратителен.
– Кухня, – произнес голос позади меня, – может быть превосходной. Нарезанная очень тонкими ломтиками копченая свинина, подаваемая горячей; холодные цитрусовые, разделенные на половинки; шарики из странных горячих зерен, политые кремом. И крупные яйца, которые есть здесь у них, в Европе, искусно поджаренные, с хрустящей корочкой снаружи и почти сырым желтком внутри. Иногда разнообразная копченая рыба.
Я обернулся. Говорил средних лет китаец в вечернем костюме. Он беседовал со своим приятелем-соотечественником и, перехватив мой взгляд, сказал:
– Я объясняю своему коллеге, что такое англосаксонский завтрак, который всегда доставляет мне большое удовольствие.
– Это мсье Куан-тьен, – назвала его Мария, представляя нас.
– А вы, Мария, просто великолепны сегодня, – сказал мсье Куан-тьен и произнес несколько стихотворных строк на удивительно мягком языке.
– Что это? – спросила Мария.
– Стихотворение Сао Сун Мея, поэта и эссеиста, который очень любил западных поэтов. Ваше платье заставило меня вспомнить это стихотворение.
– Переведите на французский, – попросила Мария.
– По-французски оно местами звучит не очень деликатно. – Китаец улыбнулся, извиняясь, и тихонько начал читать:
О, вновь горит вожделенный май,
Грех рожден поцелуем девственницы;
Сладкие слезы искушают меня, всегда искушают меня
Губами ощутить кожу меж ее грудей.
Здесь жизнь вечна, как смерть,
Как счастливая дрожь в свадебную ночь;
Если она не роза, полностью белая роза,
То она должна быть краснее цвета крови.
Мария засмеялась.
– Я подумала, вы собираетесь сказать: «Она должна быть краснее, чем Китайская Народная Республика».
– О! Это невозможно, – сказал мсье Куан-тьен и тихо засмеялся.
Мария повела меня прочь от китайцев.
– Увидимся позже, – уронила она им через плечо. – У меня от него мурашки по коже, – прошептала она.
– Почему?
– «Сладкие слезы», «Если она не белая, она будет красной от крови», «Смерть между грудей». – Она вздрогнула, как бы стряхивая с себя эти мысли. – В нем есть что-то болезненное, садистское, что пугает меня.
Сквозь толпу пробился мужчина.
– Кто ваш друг? – спросил он Марию.
– Англичанин, – ответила Мария. – Старый друг, – добавила она, солгав.
– Он выглядит неплохо, – одобрительно заметил мужчина. – Но я хотел бы видеть тебя в тех лакированных туфлях на высоких каблуках.
Он щелкнул языком и засмеялся, но Мария не засмеялась. Все гости вокруг нас взволнованно беседовали и пили.
– Великолепно, – произнес голос, который я тотчас узнал.
Это был мсье Дэтт. Он улыбнулся Марии. На Дэтте были темный пиджак, полосатые брюки и черный галстук. Он выглядел удивительно спокойным, чем разительно отличался от большей части своих гостей. Глаза его не пылали лихорадочным блеском, и воротник рубашки не был помят.
– Вы собираетесь войти? – спросил он Марию и взглянул на свои карманные часы. – Они начнут через две минуты.
– И не подумаю, – ответила Мария.
– Конечно, вы зайдете, – выразительно сказал Дэтт. – Вы же знаете, что получите от этого удовольствие.
– Только не сегодня вечером, – сказала Мария.
– Чушь, – мягко ответил Дэтт. – Еще три схватки. Один из них – гигантский негр. Великолепная мужская фигура с огромными руками.
Дэтт поднял руку, как бы наглядно демонстрируя свои слова, но глаза его очень внимательно следили за Марией. Под его взглядом она заволновалась, и я почувствовал, что ее рука крепко сжала мою руку, как будто от страха. Раздался звонок. Люди, быстро допивая напитки, направились к дальней двери.
Дэтт положил руки нам на плечи и подтолкнул нас в ту сторону, куда двигалась толпа. Когда мы добрались до больших двойных дверей, я заглянул в салон. В центре был установлен бойцовский ринг, и вокруг него рядами располагались складные стулья. Сам салон был великолепной комнатой с золочеными кариатидами, разукрашенным потолком, с невероятных размеров зеркалами, чудесными гобеленами и дорогим красным ковром. Когда зрители расселись, люстры начали меркнуть. В воздухе повисло ожидание.
– Присядьте, Мария, – сказал Дэтт. – Нас ждет прекрасный бой, море крови.
Лежащая в моей рука Марии была влажной.
– Не будьте таким ужасным, – сказала Мария, но высвободила свою руку из моей и направилась к стульям.
– Сядьте с Жаном-Полем, – велел Дэтт. – Я хочу поговорить с вашим другом.
Рука Марии задрожала. Я оглянулся по сторонам и впервые за сегодняшний день увидел Жана-Поля. Он сидел один.
– Идите к Жану-Полю, – мягко повторил Дэтт.
Увидев нас, Жан-Поль улыбнулся.
– Я посижу с Жаном-Полем, – сказала мне Мария.
– Ладно, – кивнул я.
К тому времени, как она уселась, первые двое борцов уже кружили вокруг друг друга. Один, как я догадывался, был алжирцем, у другого были крашеные ярко-желтые волосы. Мужчина с соломенными волосами сделал выпад вперед. Алжирец уклонился в сторону и сильно ударил его затылком. Треск головы, встретившейся с подбородком, сопровождался резким вздохом публики. В дальнем конце комнаты раздалось нервное хихиканье. Украшенные зеркалами стены многократно отражали борцов. Лившийся сверху свет оставлял глубокие тени у них под подбородками и под ягодицами, а их ноги то выступали на свету, то окрашивались тенью, когда они вновь начали кружить, отыскивая щели в защите друг друга. В каждом углу комнаты висели телевизионные камеры, связанные кабелем с экранами монитора, находящимися немного в стороне. На экранах показывали записанное изображение.
Было ясно, что экраны монитора воспроизводят запись, потому что картинки были не очень четкими и действие отставало от реальной борьбы на несколько секунд. Благодаря этой разнице во времени между реальным событием и его воспроизведением зрители могли переводить взгляды на мониторы после каждой атаки и вновь видеть ее повторенной на экране.
– Идемте наверх, – сказал Дэтт.
– Идемте.
Послышался шум падения. Соперники повалились на маты, и нога светловолосого оказалась зажатой в замке. Лицо его искажала боль. Дэтт заговорил, не оборачиваясь, чтобы взглянуть.
– Схватка отрепетирована заранее. Светловолосый выиграет, но после того, как его чуть не задушат в последнем раунде.
Я последовал за ним по великолепной лестнице на второй этаж. Мы оказались перед запертой дверью. Клиника. Частная. Он толкнул дверь и провел меня внутрь. В углу стояла старуха. Мне захотелось узнать, не прерываю ли я одну из бесконечных партий Дэтта в «Монополию».
– Вы должны были прийти на следующей неделе, – сказал мне Дэтт.
– Да, он должен был прийти, – сказала старуха, приглаживая передник на бедрах, как смущающаяся горничная.
– На следующей неделе было бы лучше, – сказал Дэтт.
– Верно. На следующей неделе – без гостей – было бы лучше, – согласилась старуха.
Я спросил:
– Почему все говорят в прошедшем времени?
Дверь отворилась, и вошли двое молодых людей, одетых в голубые джинсы и рубашки в тон, один был небрит.
– Что происходит? – спросил я.
– Лакеи, – ответил Дэтт. – Жюль слева, Альбер справа. Они здесь, чтобы посмотреть пьесу. Правильно?
