Виктор Михайлов - Бумеранг не возвращается
Наконец-то! Сердце на мгновение замирает. Маша проваливается вниз, и вот она уже в вестибюле. Выйдя на улицу, чтобы немного унять сильно бьющееся сердце, Маша умышленно замедляет шаг. Увидав ее еще издали, Роггльс идет навстречу, помогает ей сесть в машину и заботливо поправляет смявшееся пальто. Слыша тонкий запах его незнакомых духов, девушка, не скрывая своего удивления, рассматривает золотой перстень-печатку на его пальце — кольцо на мужской руке!
На дороге тонкий ледок, скользко. Их машина медленно движется по набережной.
Машенька украдкой бросает взгляд на Патрика, на его мужественное, сильное лицо и думает: «Вот я еду с ним в машине, вдвоем. Он сидит рядом со мной, я чувствую тепло его рук и благодарна ему за счастье, которое он мне доставляет уже одним только своим присутствием. Но ведь я о нем не знаю ничего. Кто он? Где его семья? Мать от него отказалась, а быть может…» От пришедшей ей в голову мысли Маша вся съеживается и освобождает свою руку. Она внимательно смотрит на него и не верит. «Нет, — думает она, — он не стал бы так жестоко шутить со мной, у него хорошие, честные глаза. Человек с такими глазами не способен ни лгать, ни лукавить».
Успокоенная этими доводами, она сама кладет руку на его ладонь. Напуганная своей смелостью, закрывает глаза и откидывается на спинку сиденья. Она чувствует на своей шее его горячее, сухое дыхание, он целует ее, и Маша, поддаваясь внезапному решению, просит шофера остановить машину, дальше они пойдут пешком.
Роггльс подчиняется ее желанию и поручает шоферу в час дня подать машину к зданию университета.
Набережная Москвы-реки. Перед ними величественный мост Окружной железной дороги. Потеплело. Город закрыт дымкой тумана, и только крепостные стены и башни Новодевичьего монастыря ясно видны за рекой.
— Я с папой была в этом монастыре, — сказала девушка. — Смотрите, стены этой, когда-то грозной крепости, защищали с юга Москву. А вон там на башнях стояли пушки, отлитые тульскими оружейниками. Вон там, видите, пятиглавый Смоленский собор. Колокольня в шесть восьмериков. Она кажется невесомо-легкой, это ажурные наличники из белого камня делают ее такой воздушной. И резные башни с венками петушиных гребешков, они словно сказочные!: Красиво, правда?! Здесь все русское, настоящее! «Там русский дух… там Русью пахнет!» — вспоминает она Пушкина.
Роггльс смотрит на древние стены крепости, но в глазах его нет живого интереса. Его сердцу ничего не говорят эти стены, воздвигнутые в память присоединения Смоленска. Он, быть может, видел сейчас каменную громаду «Марсонвиль бэнк билдинга» и сверкающую бронзу Меркурия и Марса на пирсе огромной гавани, аркады ажурного моста через полноводную Саговар и слепящие огни реклам на Марсонвиль-авеню, быть может, он слышал грохот надземных дорог и протяжные гудки океанских лайнеров, быть может, он думал сейчас о том, зачем его занесло в эту далекую и непонятную страну…
— Правда, красиво? — еще раз спросила девушка.
Роггльс вздрогнул от неожиданности, улыбнулся девушке, взял ее под руку и повел вверх по набережной, туда, где легким силуэтом высилось здание Дворца науки.
Они долго стояли на самой высокой части набережной, около мраморной балюстрады. Налево во мгле угадывался город, прямо перед ними были ажурные взлеты лыжного трамплина, направо — величественное и воздушное здание университета.
По призыву комсомола здесь, на этой площадке, во время каникул работала и Маша. Сознание того, что и ее доля труда есть в этом грандиозном сооружении, наполняло ее хорошим чувством гордости, настоящим чувством хозяйки. Она и площадку осмотрела как хозяйка, мысленно прикинув, что вот не худо будет высадить здесь еще саженцы, а вон там, подле балюстрады, надо поставить урны для мусора: нехорошо, что окурки бросают с обрыва вниз.
Она рассказала ему о тех днях, когда она с комсомольцами работала на планировке площадки.
Патрик удивился, что такие маленькие ручки могли ворочать лопатой землю. Он поцеловал ее пальцы и наговорил много пустяков, от которых кружилась голова. Затем Патрик, достав из кармана миниатюрную фотокамеру «Минокс», сфотографировал Машеньку. Она, быстро освоив камеру, сделала сама несколько снимков, увековечив Патрика на фоне университета. Укрепив «Минокс» на карманном штативе, при помощи автокнипса, они сфотографировались вдвоем.
— У этой камеры большая биография, напомните мне когда-нибудь, я расскажу вам ее историю, — сказал Роггльс.
Когда к часу дня Машенька, озябшая, но счастливая, пришла с Патриком к университету, машина уже ждала.
10
ЗАДАЧА
Никитин отлично знал литературные вкусы полковника Каширина, поэтому, застав его за чтением стихов Маяковского, с трудом подавил улыбку. Опустившись в кресло, предложенное полковником, он сказал:
— Дело дрянь, Сергей Васильевич. Криптограмма дешифровке не поддается. Подполковник сам занимался этим вопросом несколько дней и пришел к выводу, что ключом к этому шифрованному коду должно служить поэтическое произведение.
— Почему поэтическое? — спросил Каширин.
— Потому, что последняя цифра, указывающая порядковый номер слова в строчке, нигде не превышает тройку.
— Логично, — согласился Каширин и, достав из папки конверт с надломленными сургучными печатями, вынул из него письмо. Передав майору, добавил:
— Получено из Берлина.
В этом письме подробно сообщалась история портфеля Эбергарда Ценсера, а в заключение его автор писал: «…Сам факт наличия в портфеле книги В. Маяковского на русском языке дает возможность предполагать, что деятельность упомянутого Э. Ценсера имеет некоторое отношение к Советскому Союзу».
Никитин прочел сообщение, взволнованно прошелся по кабинету и с усмешкой повторил:
— «Некоторое отношение»! Эта записка из портфеля Эбергарда Ценсера имеет к нам самое прямое отношение! «Информ мобилизейшэнэл посибилити 367» — «Информируйте о мобилизационных возможностях 367». Триста шестьдесят седьмой — крупный тракторный завод Урала!..
— По нашей просьбе в Берлине был осуществлен следственный эксперимент, — перебил его Каширин. — В букинистическом магазине было выставлено на продажу собрание сочинений В. Маяковского, издания тысяча девятьсот сорокового года, но без пятого тома. Книги простояли четыре дня, и купила их клубная библиотека завода «Бергман-Борзиг». А выставленный на продажу пятый том, похищенный у Эбергарда Ценсера, был продан в тот же день.
— Как же так, Сергей Васильевич? Ведь вы этим экспериментом вернули книгу Эбергарду Ценсеру!
— Это было в наших интересах. Если этот том Маяковского — ключ шифрованного кода для тайной связи с агентом, какой же смысл менять его, после того как он стал нам известен.
— Но, с позиций Эбергарда Ценсера, после пропажи портфеля было бы разумно изменить ключ кода.
— Для того, чтобы изменить ключ кода, — пояснил Каширин, — надо было бы кое-кому сознаться в том, что ключ потерян. Опасаясь последствий такого признания, Ценсер скрыл от своего шефа пропажу тома Маяковского, рассчитывая купить его в букинистическом магазине. Как видишь, он не ошибся, ему удалось приобрести эту книгу. — Полковник позвонил и, вручив вошедшему капитану Гаеву томик В. Маяковского, распорядился:
— Передайте эту книгу начальнику шифровального отдела. Ему нужно было поэтическое произведение для дешифровки криптограммы, принятой Жбанковым. Пусть попробует прочесть ее при помощи этого томика стихов Маяковского.
Гаев вышел. Никитин не курил, но, считая, что сигарета помогает сосредоточиться, взял из пачки, лежащей на столе, одну сигарету и, закурив, спросил:
— Откуда у вас эти сигареты «Фатум»?
— Принес Лавров из Большого театра. Их забыл у него иностранный корреспондент Уильям Эдмонсон. Господин Эдмонсон отличился, выплеснув из бокала в лицо своему коллеге шампанское.
— Кто пострадавший?
— У меня записано. — Полковник, открыв блокнот, прочел: — Корреспондент «Марсонвиль Ньюс Сервис» Патрик Роггльс.
— Патрик Роггльс?! — удивился Никитин. — Он встал им всем поперек горла, точно рыбья кость! Я только вчера прочел его «Предатели нации». Сильная, темпераментная книга! Роггльс в этой книге разоблачает преступные связи в дни войны химических концернов Марсонвиля. Страшная книга. У Патрика Роггльса кончается срок паспорта, надо полагать, что посольство заставит его покинуть нашу страну. Посте этой книги ему придется туго на родине.
— А Эдмонсон? — спросил полковник.
Эдмонсон зарекомендовал себя как Джентльмен пера. Он опытный журналист с хорошей репутацией. У Эдмонсона ольшая семья, он всегда нуждается, но не идет на сделки со своей совестью. Его появление в Москве в качестве корреспондента «Марсонвиль Стар» удивило всех. Тут либо газета меняет политический курс, либо Эдмонсон на старости лет решил пустить в оборот свой основной капитал — совесть.
