Лев Овалов - Медная пуговица
Подлинного Прилуцкого нашли в Краснодаре. Александр Тихонович Прилуцкий. Он безвыездно живет в этом городе, но года два назад у него похитили бумажник с деньгами и документами, в том числе и паспорт. Это и был тот самый паспорт, который Прилуцкий-Королев предъявил в гостинице «Останкино».
В Москве у него, конечно, имеются сообщники, он не мог действовать один, тем более что после похищения Ковригиной оставался у всех на виду и вел самый невинный образ жизни. Сообщников Королева предстояло установить.
Королев не мог исчезнуть сразу после мнимой смерти Ковригиной. Похитители были убеждены, что ее гибель не вызвала подозрений. Пока Леночка находилась у них под наблюдением, пока она верила, что действует по указанию органов государственной безопасности, она была нужна для похитителей. Уничтожить Леночку они не могли, это вызвало бы подозрения и привлекло внимание к смерти самой Ковригиной. Поэтому Леночку им следовало оберегать.
Можно было, конечно, арестовать Королева. Но что это даст? Пауэрс испугался смерти, а вдруг Королев окажется отчаянней, проглотит ампулу с ядом или уколет себя отравленной булавкой? Будет, наконец, молчать?…
Арест Королева только спугнет его сообщников, и вот тогда они могут пойти на убийство Ковригиной, чтобы уничтожить улики.
Королев — это пока было все, что можно было использовать для поисков.
— Королев приведет нас к Ковригиной, — утверждал Пронин. — Надо только заставить его к ней пойти!
— Если Ковригину не вывезут за это время, — сомневался Ткачев. — Может быть, Королева специально держат, чтобы отвлечь наше внимание.
— А как вывезут? — спрашивал Пронин. — Забросить легче, чем вывезти. Человек не иголка.
— Ведь были же попытки? Помните, в Киеве? Пытались же!
— Пытаться пытались, но ведь не получилось…
На всякий случай по всем таможням было дано указание приглядываться к громоздким вещам.
Но от основной своей мысли Пронин не отступал.
— До сих пор Королев делал то, чего хотел он сам, — не уставал повторять он Ткачеву. — Наша задача заставить его делать то, чего хотим мы.
…Но не так-то просто заставить врага действовать вопреки своим интересам. Ты его загоняешь в ловушку, а он подстерегает тебя с капканом! Сколько таких операций заканчивалось гибелью, увы, не только наших врагов, но и наших товарищей. Враг хитер и коварен. Малейший просчет может оказаться роковым.
Глава одиннадцатая
Допрос под пыткой
Мария Сергеевна не знала, сколько времени она находилась в заключении. Плафон над ее головой светился непрерывно. Белый, мягкий, матовый свет… Ох, хоть бы он погас! Окон не было, часов не было, свет не выключали. Она потеряла счет времени. Она не знала — день за стенами тюрьмы или ночь…
Постепенно она привыкала к своему положению. Да, как ни странно, но привыкала…
Она сменила лиловую пижаму на синее платье, платье было узковато, но все-таки она натянула его. нельзя же все время оставаться в пижаме, туфли, наоборот, чуть велики. Это было неудобно, потому что она много ходила. Она заставляла себя ходить. Она часто мылась, сперва стеснялась, боялась, что ее застанут раздетой, потом перестала об этом думать, стала обтираться холодной водой до пояса. Ела, пила, спала, читала. Налаживался какой-то быт. Делала все, чтобы не ослабить волю, не утратить физические силы.
Офицер и Вайолет — вот и все люди, которых она видела. Офицер был у нее три раза. Вайолет заходила чаще. Она, вероятно, служила здесь надзирательницей или чем-нибудь в этом роде. Она была интеллигентна, во всяком случае, достаточно интеллигентна, чтобы найти себе дело поприличнее.
Вайолет приносила пищу, помогала убирать камеру, старалась оказывать мелкие услуги. Иногда у Марии Сергеевны складывалось впечатление, что Вайолет хочет с ней поговорить, но не осмеливается. Вероятно, это было ей запрещено, а может быть, кто-нибудь следил за Вайолет. Как-то она принесла Марии Сергеевне флакон. «Женщине трудно без духов, — сказала она, — возьмите». В другой раз предложила: «Может быть, вам сделать аперитив?»
Это действительно была какая-то особая тюрьма, если надзирательница осмеливалась предлагать заключенной спиртные напитки!
Но на вопросы Марии Сергеевны — где она, что ее ожидает, какой сегодня день, который час, Вайолет не отвечала.
Из непродолжительных разговоров с офицером Мария Сергеевна поняла, что ничего хорошего ее не ждет. То есть все было бы хорошо, если бы она оказалась нечестным человеком… Впрочем, это было сказано слишком мягко. Вещи следует называть своими именами… Если бы она оказалась предательницей. Вот в таком случае все кончится для нее хорошо. Но Мария Сергеевна готова была десять раз умереть, но совершить предательство она не могла.
Офицер очень ясно давал понять, что упорство Марии Сергеевны все равно будет сломлено. «Есть средства, — обронил он, — которые способны заставить заговорить любого человека». Вероятно, он так и думал.
«Что могут со мной сделать?» — думала Мария Сергеевна и запрещала себе об этом думать. Если ей и предстояло пережить что-либо страшное, не следовало это предварять. Она вскрывала банку и принималась за сосиски. Грызла галеты. Пила кофе. Накладывала больше сахару. Противника следовало встретить во всеоружии. А у нее единственным оружием был ее несгибаемый дух. «В здоровом теле — здоровый дух» — вспоминала она с улыбкой любимое выражение Леночки. В здоровом теле — здоровый дух. Сосиски, печенье, кофе, сахар…
В одно из своих посещений Вайолет предложила принести еще какие-нибудь книги. Мария Сергеевна поинтересовалась, нет ли в тюремной библиотеке книг русских поэтов. Поэзия родственна математике, стихи тоже должны быть точны, логичны, закончены. Хорошие стихи чем-то напоминали уравнения. Вайолет усмехнулась и сказала, что чего-чего, а русской поэзии здесь достаточно. Мария Сергеевна попросила принести Тютчева и Некрасова, одного она любила за кристальную ясность образов, другого за высокий гражданский пафос, и Вайолет не обманула, принесла.
Мария Сергеевна с наслаждением читала стихи, и они помогали ей сохранять твердость духа.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье:
Не знаю, долог ли был сон,
Но странно было пробужденье…
Ни тени слабости, ни признаков малодушия не должны увидеть те, кто рассчитывает на ее слабость и малодушие. Она не Трубецкая, не Волконская, не Космодемьянская, но все они — ее сестры… Русские женщины!
Бог весть, увидимся ли вновь,
Увы, надежды нет.
Прости и знай: твою любовь,
Последний твой завет
Я буду помнить глубоко
В далекой стороне…
Не плачу я, но нелегко
С тобой расстаться мне!
Она сердилась на себя за то, что чувство жалости к Леночке на какую-то минуту заставило ее потерять осмотрительность…
В свое последнее посещение этот неизвестный офицер выразил ей свое сочувствие.
— Вероятно, ваша дочь очень о вас тревожится, — сказал он. — Мы можем переслать в Москву ваше письмо. Ничего лишнего, конечно, ни где вы находитесь, ни как с вами обращаются, никаких подробностей, несколько ободряющих слов. Если хотите, напишите записку…
И она захотела! Фактически этот офицер продиктовал ей записку. Она растерялась от неожиданности, от возможности хоть что-то сообщить о себе, и офицер подсказывал ей слова: «Не беспокойся обо мне, все будет в порядке. Держи себя в руках…»
А вот сама она не сумела держать себя в руках! Ничего не надо было писать. Кто знает, для чего понадобилась записка. Может быть, нужен ее почерк, может быть, хотят обмануть Леночку… Мария Сергеевна простить себе не могла, что на какое-то мгновенье поддалась слабости…
Мария Сергеевна задумалась. День сейчас или ночь?
Дверь отворилась… Опять этот офицер! Никаких записок больше она писать не будет…
Офицер вошел и тотчас захлопнул за собой дверь.
— Добрый день, — поздоровался он.
Говорит — добрый день, а на самом деле сейчас может быть ночь…
Он взял стул и сел у стола.
— Поговорим, — произнес он.
А о чем говорить, если эта женщина вообще не хочет разговаривать. Ее посадили в тюрьму, она отлично понимает, что это не шутка, понимает, чего от нее хотят, и после всего этого желает, изволите ли видеть, читать стихи!
Неужели эту женщину не тяготит одиночество?
— Вам не скучно здесь? — осведомился офицер.
— Напротив, — сказала Мария Сергеевна, — Мне очень весело. В вашем обществе и в обществе Вайолет.
— Вайолет славная девочка, — возразил офицер. — Она тоже жалуется, что ей с вами невесело. Она любит теннис, музыку, танцы, мечтает о том, чтобы ее отпустили…
— Так отпустите ее, — сказала Мария Сергеевна.
— Только вы можете ее отпустить. Все зависит от вас. Можете отпустить и ее, и себя. Вам предлагается выгодная сделка. Вы посвящаете нас в суть открытия своего шефа, а взамен…
