Рахим Эсенов - Легион обреченных
Мадер уловил настроение своих головорезов, и им не надо было объяснять, зачем и почему надо убрать зарвавшегося «президента», этого разжиревшего ишака, который, глядишь, лягнет своего хозяина. Пока земля носит Вели Каюма, он будет пакостить, не побрезгует ничем, чтобы даже убить всякого, кто стоит поперек его дороги. Если ему удастся прибрать к рукам мусульманскую дивизию, сделает все, чтобы потом устранить людей Мадера — одних разжалует, других в концлагерь отправит, третьих — в гестапо передаст... В этом утвердились и приспешники майора. Весь штаб согласился, что следует ликвидировать Каюма и чем скорее, тем лучше!
Теперь весь вопрос был в том, кто возьмется за опасное дело. За Каюмом стоял Розенберг, который, узнав о покушении, поднимет на ноги гестапо, СД... Чего доброго, и к фюреру побежит жаловаться. Предложили несколько кандидатур: Рахмана Ахмедова из ТНК, Ходжакулиева — командира роты, окончившего школу унтер-офицеров, и унтерштурмфюрера Чалык Башова. Мадер отверг всех. Одному он не верил, на другого не мог положиться — плохо его знал, третий не подходил по своим личным качествам — неважный стрелок и трусоват.
Все молчали. Майор снова заходил по кабинету, затем, сев на свое место, нервно забарабанил длинными пальцами по столу. В кабинете было слышно, как гудел огонь в большой голландской печи.
Таганов, присутствовавший на этом совещании, мучительно раздумывал. Ему давно казалось подозрительным, что из всей группы Байджанова каким-то чудом уцелел лишь Джураев. Этот юркий малый, золотозубый и с крысиным лицом, как-то заученно говорил Аширу и другим, что ненавидит предателей, готов с оружием в руках уйти к партизанам. Он всячески подлизывался к Таганову, пытался задобрить Кулова и Мередова и слишком открыто ругал немцев, поносил их порядки. И с такими-то разговорами — на воле... А что, если бы так вел себя кто-нибудь другой? Не миновать расстрела или, в лучшем случае, концлагеря.
— Не нравится нам этот тип, — говорил как-то Кулов о Джураеве. — Уж больно приторный и липкий...
Такого же мнения был о нем и Турдыев, парень темпераментный и горячий, который после того случая у «позорного столба» сблизился с Аширом.
— Он все лезет ко мне: «Земляк! Дорогой!» — рассказывал Юлдаш. — Я сам самаркандский, но таких, как Джураев, во всем Узбекистане не сыщешь... Все что-то выспрашивает, вынюхивает, кто что сказал. Зачем ему это? Заметь, он даже улыбается фальшиво. Такой человек не может быть хорошим. Разреши, Ашир, мне с ребятами им заняться. Тихо и спокойно, ни одна душа не узнает. Да и никто о нем не спохватится. Разве только Фюрст?
— Во, в том-то и вся загвоздка! Нет, Юлдаш, подожди! Не трогай его пока. А ребята пусть приберегут силы для более важных дел.
То что Джураев — провокатор, надо было основательно проверить...
И вот томительную паузу прервал Таганов:
— Я предлагаю кандидатуру Джураева. Парень он смелый, стрелок хороший. Знает все подступы к ТНК. Был когда-то вхож к Каюму, который упек его в концлагерь.
— Был вхож не только к президенту, но и к президентше, — не к месту захохотал Сулейменов, вальяжно блеснув глазами. Мадер строго посмотрел на своего заместителя — тот осекся, опустил голову.
— Хана он ненавидит всей душой, — продолжал Таганов. — А ненависть лучший союзник в справедливом акте возмездия... И меньше подозрений, никто ведь не подумает, что узбек прикончил узбека.
Мадер согласно кивнул, а сам подумал: «А этот туркмен мстительный. Не может простить Вели Каюм-хану, что не взял его в ТНК».
Когда почти все разошлись, Мадер подозвал к себе Ашира и под завистливыми взглядами Сулейменова и Абдуллаева фамильярно потрепал его по плечу.
— Чтобы служить в гестапо, говорит один мой друг, надо быть фанатиком или интриганом. На худой конец, садистом или идиотом... Я, мой эфенди, говорю о вашем протеже Джураеве. Сдается мне, он не нашего поля ягода. Вот мы и испытаем его в деле.
А про себя снова подумал: «Если дело с покушением выгорит, то одним патроном я ухлопаю сразу несколько вальдшнепов: с прохвостом Каюмом разделаюсь, от соглядатая Фюрста избавлюсь и другим гестаповским стукачам предметный урок преподам. Ведь погибнут всего-навсего азиаты». Теперь уже Мадер улыбался вальяжно и снисходительно, словно обладал козырным тузом, и его в предвкушении победы охватил азарт заядлого игрока-шулера.
Джураева вызвали к Сулейменову. В его кабинете сидел и Абдуллаев. Доносчику предложили привести в исполнение приговор, вынесенный предателю Вели Каюму якобы по решению патриотической группы.
Доносчик стал озираться по сторонам, словно ища глазами Мадера, но командира дивизии в кабинете не было. Да он и не собирался присутствовать на этой беседе: прожженный интриган и авантюрист не любил совершать что-либо своими руками. Подобно шахматному королю, Мадер хотел добыть победу другими фигурами. Зачем ему рисковать самому, когда за него могут действовать другие. Здесь важно подобрать нужные фигуры и вовремя ввести их в бой.
Джураев действительно опешил, бестолково улыбался и под конец согласился, не посмев открыто отказаться. Его ознакомили с планом, тонко продуманным самим Мадером, снабдили обоймой с отравленными патронами и противопехотной гранатой. Он должен в упор расстрелять Каюма и его шофера, когда они будут выезжать из ворот дома, направляясь в комитет.
— А если с ними рядом будет Рут? — неожиданно спросил Джураев. — Он ее часто подбрасывает на работу.
— Если хочешь, чтобы она после давала на тебя показания в гестапо, можешь оставить ее в живых, — съязвил Сулейменов и, оскалившись, добавил: — Что, жалко стало? Вспомнил, чай, как она тебя жалела? Баба без корысти и пальцем не шевельнет. Дави ее, продажную, иначе сам загремишь!
Джураев согласно кивнул, не подозревая, что Абдуллаеву поручено наблюдение за ним во время покушения. В случае неудачи он должен был прикончить Джураева на месте, чтобы избавиться от свидетеля.
Таганов сразу после совещания у Мадера выехал в Берлин в командировку. Он не принимал участия в подготовке покушения и потому не знал всех деталей плана. Разведчик ждал: если Джураев — провокатор, то план покушения в самое ближайшее время станет известен Фюрсту, а тот и по своей невоздержанности, и по долгу службы — он по-прежнему курировал службу безопасности в ТНК — забьет тревогу. Об этом сразу узнает «президент» и, значит, весь комитет.
Час развязки приближался, однако Сулейменов и Абдуллаев все еще разгуливали на свободе. В штабе все тоже было тихо. Мадер занимался своими обычными делами, не проявляя никаких признаков беспокойства, если не считать, что от него чаще обычного попахивало шнапсом. Спокойно вел себя и Фюрст. Никаких новостей не сообщал и Ахмедов, любивший посплетничать о закулисной жизни комитета.
Таганов не мог знать, что Фюрст, извещенный о подготовке покушения, приказал Роберту выполнить намеченный план. Он явно что-то задумал, и, видно, не без подсказки «сверху».
В назначенный день и час перед домом Каюма раздались выстрелы, взорвалась граната. Машина «президента» врезалась в дерево и загорелась. На место происшествия тут же, словно ждали, прибыли гестаповцы, оцепили особняк, прочесали ближайшие кварталы, но никого не нашли.
На следующий день газеты, падкие на сенсации, вышли с крупными заголовками и кратким сообщением о дерзком покушении большевистских агентов на «выдающегося лидера свободного Туркестана, большого друга немецкой нации». Покушавшимся удалось скрыться. И на этом точка.
Прочитав газеты, Таганов терзался мыслью, что ошибся в Джураеве, и подставил под удар честного человека. Теперь, несомненно, Мадер и Сулейменов не остановятся ни перед чем, чтобы убрать опасного свидетеля. Ашир решил спасать Джураева. Тот как-то говорил ему, что в варшавском отеле «Метрополь» у него есть надежная «крыша», верные друзья. И сказал, как их отыскать. Таганов был уверен, что Джураев там. Разведчик знал эту гостиницу, расположенную на одной из магистралей польской столицы.
...Джураев скрывался в номере первого этажа, выходившем одним окном во двор, а другим на оживленную Маршалковскую. Стол его был уставлен пустыми бутылками из-под шнапса и польской водки. Посуда валялась всюду — в углах, под шкафом, под кроватью.
Роберт нервничал, много пил. Постоянно следил из окна за улицей. Увидел Таганова, направляющегося к отелю, усмехнулся, погладил заросшие щетиной щеки.
У самого входа едва не попал под машину. Выскочивший из такси шофер, рослый немец, размахивая руками, кричал на всю улицу, даже схватил Таганова за грудки и, притянув к себе, прошептал:
— Каюм-хан жив. Накануне он уехал в Италию. Стрелял Джураев, провокатор. Покушение — инсценировка... — Он тут же оттолкнул Ашира, еще громче закричал: — Проклятый азиат! Недотепа! Тебе ли жить в цивилизованном городе? Убирайся в свою Азию, ослов там паси! — С силой хлопнув дверцей, уехал.
