Лев Овалов - Медная пуговица
«Ничего не поделаешь, — подумала Мария Сергеевна, — одна так одна. Надо как-то справиться с этим. А впрочем, и не одна, — подумала она, — там, дома, обо мне не могут забыть!»
— Чего же вы от меня хотите? — зло спросила Мария Сергеевна.
— Вы находитесь в самой секретной части нашей тюрьмы, — продолжал офицер. — В секторе стальных комнат. Эти комнаты запрятаны глубоко под землей, сюда никто не может проникнуть. В стальных камерах содержатся те, кого никто не должен видеть и кого, может быть, никто и никогда не увидит до самой их смерти.
На мгновение у Марии Сергеевны закружилась голова. Нестерпимая тоска до физической боли сдавила ее сердце. Но она тут же взяла себя в руки.
— Почему же мне оказана такая честь? — иронически осведомилась она.
— Не бойтесь, — примирительно сказал офицер. — Вам это должно быть понятно. Вы покинете стальную комнату, как только мы договоримся.
— Во-первых, я не боюсь, — твердо отчеканила Мария Сергеевна. — А во-вторых, я ни о чем с вами договариваться не желаю. Я заставлю вас освободить меня.
— Не будьте наивны, вы отлично понимаете, что у вас нет никакой возможности связаться с кем бы то ни было. Выслушайте наши условия…
— Нам не о чем говорить, — холодно ответила Мария Сергеевна. — И я не желаю, понимаете, не же-ла-ю выслушивать никакие условия!
— Напрасно, — сказал офицер. — Все же я скажу то, что мне поручено вам передать. Вы получите в свое распоряжение специальный институт. Получите в свою собственность дом, машину, все удобства. Вам будут платить жалованье, о каком не может мечтать даже Глазунов. Мы переправим сюда вашу дочь. Ваша деятельность ничем не будет ограничена…
— Все это старо, — перебила Мария Сергеевна офицера. — С давних пор все, что вы перечислили, называется тридцать сребреников. Сумма меняется, но смысл остается тот же — плата за предательство. Я могу продолжить за вас. «За это вы познакомите нас с работой вашего московского института, передадите нам все его открытия и в придачу к ним свою совесть».
— Не так сильно, — остановил ее офицер. — Русские любят говорить о совести. Но цена, которую вам предлагают…
— Послушайте, вы… — Мария Сергеевна повысила голос. — Вы привыкли иметь дело с продажными женщинами. Советские люди не продаются. За сорок лет это можно было бы понять!
— Все это слова. Вы же хотите жить!
— Но только не здесь и не в вашем обществе, — зло сказала Мария Сергеевна.
— Слова, слова, — повторил офицер. — Вот бумага. Как только вы напишете заявление, что не желаете больше работать в Советском Союзе, что просите предоставить вам политическое убежище, вы покинете эту комнату!
— Для этого мне не понадобится бумага…
— Вы наивны. — Офицер усмехнулся. — Но вы одумаетесь.
— Это вы наивны…
— Одумаетесь, — повторил офицер. — Просидите здесь неделю, две, три, год, мы не лишим вас ни пищи, ни даже книг, но вы захотите воздуха, света, свободы! И вы напишете тогда все, что только нам будет угодно!
Мария Сергеевна молча взяла книгу и демонстративно ее раскрыла.
— Рано или поздно мы договоримся, — уверенно сказал офицер. — Когда вам захочется меня видеть, скажите об этом Вайолет.
Он вышел, дверь захлопнулась. Мария Сергеевна уронила голову на книгу и тут же ее подняла. Может быть, за ней наблюдают!
Глава девятая
Молчать и ждать
Со дня злополучных похорон прошла уже целая неделя. У Леночки начались каникулы. Ее подруги отдыхали, гуляли, ездили за город, загорали, купались — словом, набирались сил, а Леночка жила в состоянии непрестанной нервной напряженности.
Ее тревожила судьба матери, о которой она ничего не знала, она была напугана действиями страшного и невидимого врага, о котором так часто и много говорил Королев, ее сильно потрясла мрачная история с опознанием трупа. Павлик, как только мог, поддерживал ее в эти трудные дни и по-прежнему каждый вечер проводил у Ковригиных. Вот и сегодня он сидит у Леночки. Она берет книгу, но Павлик замечает, что смотрит Леночка вовсе не в книгу, а на кресло, в котором обычно сидела Мария Сергеевна.
Пошли в кухню пить чай, Павлик помог накрыть на стол. Леночка поставила на конфорку чайник, взяла с полки чашку Марии Сергеевны, белую чашку в пестрых цветочках, долго держала ее в руках и со вздохом поставила обратно. Взяла баночку с вишневым вареньем, с любимым вареньем Марии Сергеевны, которое Павлик тоже очень любил, и тут же, точно обжегшись, тоже поставила обратно, как будто в отсутствие Марии Сергеевны к этому варенью нельзя было прикасаться.
Они молча пили чай, и Леночка то и дело настороженно прислушивалась, не зазвонит ли телефон. Королев звонил почти каждый день. «Здравствуйте, Елена Викторовна. Привет вам от вашей мамы. Чувствует она себя превосходно и просит не беспокоиться».
Он ни разу не захотел встретиться с Леночкой, говорил однообразно и лаконично, но и это было хорошо.
Сегодня от него еще не было никаких сообщений, и Леночка очень волновалась.
Звонок раздался поздно вечером.
— Добрый день, Елена Викторовна, как самочувствие? Может быть, повидаемся? У меня для вас письмо…
Как обрадовалась Леночка!
Она стала поспешно собираться. Потом, вспомнив наставление Пронина, нашла в сумочке записку с телефонным номером Ткачева и позвонила к нему.
— Григорий Кузьмич? Это Ковригина. Лена Ковригина. Помните? Только что звонил Василий Петрович, привез от мамы письмо. Просит прийти в кафе «Националь»…
— Очень хорошо, Елена Викторовна, — ответил ей Ткачев. — Поезжайте. Только, пожалуйста, ничего не говорите Королеву…
Леночка быстро провела гребнем по своим коротко остриженным волосам, тронула помадой губы.
— Куда? — нервно спросил Павлик.
— В кафе. Я ненадолго.
— Для чего?
— Нужно, Павлик, нужно.
Павлик насупился.
— К этому… Ну, словом… К этому?
— Да, к этому, — подтвердила Леночка.
— Вольному воля, конечно… — Павлик вдруг вспылил. — Я бы на твоем месте не пошел!
— Почему?
— У тебя несчастье, а ты бегаешь по кафе. Хотя бы из уважения к памяти матери повременила…
Что ж, он был бы прав, если бы с Марией Сергеевной действительно случилось несчастье… А Павлик даже побледнел от волнения.
— Мне это просто непонятно. Ты какая-то бесчувственная. Такое горе… Я до сих пор не могу прийти в себя, а ты бежишь в кафе на свидание с каким-то там… Красишь губы! Прихорашиваешься! Извини, но я начинаю терять к тебе уважение! Иди, иди. Я тоже уйду. Мне здесь нечего делать…
Павлик впервые говорил так резко, и Леночка поняла, что он действительно может уйти.
— Вот что, Павлик, — сказала она. — Я же иду по делу. По очень важному делу!
— Не верю! — воскликнул Павлик.
— Честное слово!
— Я не понимаю, что это за таинственные дела, о которых ты не могла рассказать Марии Сергеевне и не можешь сказать мне… Нет, ты меня извини, но я не верю тебе!
— Послушай, Павлик, я признаюсь тебе во всем, — вдруг решительно заявила Леночка. — Но ты поклянись мне… Дай честное слово, что ты никому ничего не скажешь. Потому что я открою тебе государственную тайну.
Павлик смотрел на нее с недоверием.
— Я открою тебе государственную тайну, — повторила Леночка. — Я никому ничего не говорила, но тебе открою. Не могу видеть, как ты мучаешься. Я верю, ты меня не подведешь…
Она взяла Павлика за руку и тихо сказала:
— Мама жива, ты понимаешь, жива! Ее прост» скрыли, ей грозила опасность, и ее спрятали…
Она рассказала Павлику все, что знала сама, рассказала о Королеве, рассказала о беседе с Прониным и его поручении.
Павлик стоял ошеломленный. Он очень уважал и любил Марию Сергеевну. Она заменила ему мать, которую он потерял еще в детстве. Известие о том, что Мария Сергеевна жива, словно бы вернуло и его к жизни. Но уж очень непонятной показалась ему инсценировка ее смерти, фальшивой и ненужной. В ней была какая-то жестокость, что-то садистское…
— А знаешь, Леночка, все равно мне все это не нравится, — морщась, как от боли, сказал он. — Конечно, я не специалист, но думаю, что наша разведка могла бы обойтись без таких спектаклей.
— Ты так рассуждаешь потому, что ты не специалист, — обиделась Леночка за Королева. — Там лучше знают. Молчи уж!
Она пошла к выходу.
— Сиди и жди меня, я скоро вернусь.
Она ушла…
Нет, Павлику определенно не понравилась вся эта история. Ему захотелось самому взглянуть на Королева. Леночка сказала, что пойдет в «Националь». Почему бы Павлику не поехать туда? На одну минуточку. Взглянуть на Королева и уйти, получить о нем хоть какое-то представление…
Через двадцать минут он уже сидел за столиком кафе и, надо признаться, чувствовал себя не совсем в своей тарелке — он боялся попасться на глаза Леночке.
