Чингиз Абдуллаев - Инстинкт женщины
На следующий день было много работы. Рашковский время от времени звонил в Нью-Йорк, выяснял ситуацию в Париже, связывался с Москвой. Они работали так, словно забыли, что между ними произошло. Лишь к вечеру, передавая ей какую-то бумагу, он задел ее руку своими пальцами. Эффект оказался настолько сильным, что оба внезапно отдернули руки и бумага упала на ковер. Оба усмехнулись и ринулись поднимать документ. Он оказался проворнее. Подав ей лист бумаги, он попросил, чтобы она задержалась после работы. Марина хотела возразить, но, взглянув на него, согласно кивнула.
В семь часов Рашковский отпустил Гинзбурга и прочих представителей лондонского филиала. Она осталась на своем месте. Когда все вышли, Рашковский подошел к окну и, глядя на улицу, тихо сказал:
— Я хотел извиниться перед вами за то, что произошло вчера.
— Вы считаете, что за это нужно извиняться? — спросила Марина чуть дрогнувшим голосом.
Он повернулся к ней:
— Нет, конечно. Это личное дело каждого мужчины и каждой женщины. У нас в компании работают около трех тысяч людей, из которых примерно половина женщины. Каждый волен поступать так, как ему заблагорассудится. Но не в этом случае. Я всегда считал неправильным подобные отношения на службе. Вам не кажется, что это несколько мешает совместной работе?
— Не знаю. Но, по данным психологов, это, наоборот, укрепляет семьи и помогает сотрудникам чувствовать себя гораздо увереннее.
Рашковский усмехнулся:
— И я должен полагать, что вы, опираясь на эти статистические данные, решили почувствовать себя увереннее и укрепить мою семью?
— Нет, — улыбнулась Марина, — но вчерашний случай произошел не только потому, что вы мой начальник, а я ваша подчиненная. Если бы я сама этого не хотела, этого бы никогда не произошло.
Рашковский удовлетворенно кивнул, давая понять, что разговор закончен. Словно они исчерпали эту тему и не собирались к ней более возвращаться.
Вечер она провела одна. К счастью, в этот вечер Циннер ее не беспокоил. Она рано легла спать и рано проснулась. И тут раздался телефонный звонок. Марина взглянула на часы. Было только десять минут восьмого. Недовольно нахмурившись, она взяла трубку. Но на другом конце провода не ответили. Зато почти сразу постучали в дверь, и посыльный принес ей свежую газету. Она взяла газету, развернула ее. На первой странице были подчеркнуты несколько цифр. Теперь она знала, куда звонить.
Пришлось одеться и спуститься вниз, чтобы позвонить из холла, где был установлен обычный телефон, по которому можно было говорить с карточкой. Набрав номер, она не удивилась, услышав голос Циннера:
— Доброе утро, Марина.
— Доброе утро. Что случилось?
— После совещания в Стамбуле все изменилось. Банкиры решили помочь Рашковскому в получении гарантий на кредит. А преступные авторитеты, в свою очередь, прекратили внутренние разборки. Я думаю, в сегодняшних газетах вы прочтете много интересного.
— В каком смысле?
— Вчера была арестована группа сотрудников ФСБ. По личному поручению директора ФСБ они занимались провокациями и устранением наиболее одиозных преступных лидеров. Разумеется, они действовали незаконно, без решений суда и санкций прокуратуры. Через три часа должна состояться пресс-конференция Игоря Николаевича.
— Не понимаю, зачем вы мне это говорите.
— Они организовали несколько нападений, в том числе и на кортеж автомобилей Валентина Рашковского.
— Не может быть, — в растерянности произнесла Чернышева, — значит, это были не бандитские разборки?
— Прочтете в завтрашних газетах, — злорадно бросил Циннер, — у каждого ведомства свои приоритеты. Пока мы решили бороться с преступностью, разлагая ее изнутри, контрразведчики продумали свой план, как всегда, грубо и топорно.
Излишне было говорить, что разведчики и контрразведчики всегда недолюбливали друг друга, а соперничество подобных ведомств носило ожесточенный характер не только в бывшем Советском Союзе. В Германии, кстати, тоже. Теперь она понимала, почему к ее операции был подключен весь аналитический отдел, а группа психологов помогала Циннеру решать их задачи. Очевидно, перед всеми правоохранительными органами страны была поставлена конкретная задача: добиться заметного снижения уровня преступности. В контрразведке решили сделать ставку на силовые методы, заставив преступных авторитетов истреблять друг друга. В разведке решили скооперироваться с милицией и провести масштабную операцию по внедрению в руководство преступных организаций собственных агентов.
— Значит, Рашковский сможет вернуться? — спросила Марина.
— Не думаю. Приказ о его ликвидации поступил не от директора. Боюсь, что решение было принято на другом уровне. А это значит, что приказ никто не отменял. Вполне вероятно, что его жизни может угрожать реальная опасность. Будьте осторожны, Марина. Мне бы не хотелось, чтобы и вы пострадали при этом.
Она вернулась в номер, чтобы обдумать слова Циннера. День обещал быть нелегким. С девяти тридцати она уже сидела в апартаментах Рашковского, ожидая его. Но его не было ни в десять, ни в одиннадцать. В двенадцать часов появился Гинзбург. Он потрясал российскими газетами.
— Какой скандал! — восторженно кричал он. — В ФСБ разоблачена группа сотрудников, которые самостоятельно проводили свои операции, без согласования с руководством. Вы читали российские газеты?
— Еще нет, — забеспокоилась Марина. — Мы получаем в отеле только английские газеты.
— Посмотрите, — он сунул ей в руки целую пачку газет. И на первой странице «Комсомольской правды» был портрет директора ФСБ, который заявлял, что считает группу полковника Авдонина позором их учреждения. Она не верила своим глазам. Три часа назад Циннер говорил ей, что они действовали с ведома руководства ФСБ. Что произошло за это время?
Другие газеты также поместили сенсационные материалы. Полковник Авдонин и его соучастники планировали физическое устранение преступных авторитетов. И лично принимали участие в нескольких преступлениях. Рассказать о деятельности группы решился майор Савелий Полухин, ранее работавший в МВД и переведенный в ФСБ. Он и дал показания на своих бывших коллег по группе.
Наконец в два часа дня появился Рашковский. Очевидно, он тоже читал российскую прессу и именно поэтому задержался дома, беседуя по очереди с Кудлиным и Фомичевым. Сообщений было много, и они носили противоречивый характер, но было ясно, что группа Авдонина действительно существовала и планировала нечто противозаконное. Позвонивший утром Кудлин был возбужден, как никогда. Рашковский молча слушал последние известия из Москвы, после чего наконец сказал:
— Ведь наш Фомичев встречался с этим полковником. Он мне называл его фамилию перед отъездом.
— Может быть, — согласился Кудлин, — но не это главное. Самое интересное, что…
— Они встречались, — перебил Кудлина Рашковский, — и Николай Александрович посоветовал мне уехать.
— И правильно сделал. Ведь они планировали твое физическое устранение.
— Они планировали убийство моей дочери, чтобы я начал войну в Москве. Они планировали не мое устранение, Леня… У них были совсем другие планы.
— Ну и что?
— Фомичев сказал, что они ошиблись.
— Может быть, он сначала так и думал, но потом понял, что был неправ. Мы все считали, что нападавшие хотели убить именно тебя.
— Нет, он знал все с самого начала, — упрямо твердил Рашковский, — он знал и тем не менее советовал мне уехать… Он знал, что меня хотят убрать из Москвы, чтобы начать войну.
— Что ему оставалось делать? Он хотел спасти тебя.
— Подставив меня нашим друзьям? Он понял, что меня могут убрать их руками, и решил остаться в стороне. Ты меня понимаешь, Леня? Он решил, что мой отъезд лишь ускорит развязку. Если я вернусь, то все пойдет как прежде, если не вернусь — тоже неплохо. Он поставил одновременно и на «орла» и на «решку» — самый беспроигрышный вариант.
— Ты лучше думай о том, как быстрее вернуться. Фомичев действовал правильно, спасая тебя…
— Фомичев меня предал, — спокойно возразил Рашковский. — Он точно знал, что офицеры Авдонина не могли ошибиться. Знал, что они специально напали на машины, в которых находилась моя дочь. Но вместо того чтобы рассказать мне всю правду, он решил соврать, якобы для моего блага.
Кудлин молчал. Он понял, что участь Фомичева решена. Рашковский не прощал не только предательства, он не любил некомпетентности. А из сообщений газет следовало, что Фомичев, встречавшийся с Авдониным, был либо предателем, либо абсолютно некомпетентным руководителем службы безопасности.
— Он постарел, — произнес роковые слова Рашковский.
— Ты уверен? — переспросил Кудлин. — Может, дадим ему немного отдохнуть?
— Ты не слышал, что я сказал?
— Слышал, — вздохнул Кудлин, — я все понял. Жаль, конечно, что Николай Александрович так сильно сдал в последнее время.
