Андрей Троицкий - Шпион особого назначения
– Но я нашел в себе силы, потому что мне помогли, – говорил, хлюпая носом, Истомин. – И сейчас я думаю о тех несчастных людях, которые…
Ардман не любил подобные сборища: сидишь на сцене, как дурак набитый, щелкаешь клювом и киваешь головой. Директор утешал себя тем, что все его неудобства окупаются с лихвой. Объемы продаж наркотиков и алкоголя в России растет, как на дрожжах, и этот факт радовал Ардмана. Ведь растет и его прибыль. Но без рекламы, без этих шумных акций, с музыкой, с артистами, с оркестром в фойе, доходы «Благовеста» сдуются, как дырявый мячик. Ведь и конкуренты, которых развелось, как собак нарезанных, не дремлют, норовя вырвать изо рта жирный кусок.
Истомин украдкой взглянул на часы и решил закругляться, он перебрал лимит на полторы минуты.
– Врачи из «Благовеста» подарили мне новую жизнь, – веско заявил он. – Земной вам поклон и большого человеческого счастья.
Повернувшись к Ардману, Истомин отвесил поклон в пояс. Вытер мокрый нос и строевым шагом ушел со сцены за кулисы. Раздались жидкие аплодисменты: публика то ли звала Истомина продолжить выступление, то ли восторгалась талантами Ардмана. Котов тоже хлопнул в ладоши, вытащил из кармана флакончик из-под духов, быстро влил себе в рот какую-то гадость. Мужчина в зеленом пиджаке, исполнявший роль конферансье, подошел к микрофону.
Но тут случилась заминка, не предусмотренная программой «Праздника трезвости».
Из второго ряда встал неряшливо одетый человек в джинсах и свитере, по ступенькам резво взбежал на сцену, на ходу снял очки. Плечом Котов оттеснил от микрофона конферансье. Ардман насторожился, не зная, чего ждать от этого хмыря: неприятностей или новых комплиментов. Конферансье, пожав плечами, отступил в сторону.
– Мне только два слова, – сказал Котов. – Я пришел сюда не выражать благодарность. И не слезы лить. Я хочу открыть вам, люди, глаза на то, что твориться в медицинском центре. Хочу сорвать завесу…
Чтобы сорвать завесу и открыть людям глаза Котову не хватило жалкой минуты. Неожиданно без всякой видимой причины он остановил свою речь, схватился за сердце и громко задышал в микрофон. Котов побледнел, челюсть отвалилась, он стал медленно опускаться на колени. Уже стоя на коленях, Котов ухватился за штатив микрофона и с силой грохнул его на доски сцены.
Раздался звук, громкий и смачный, здорово напоминающий разрыв противотанковой гранаты. Котов пронзительно закричал. Зрители замерли в напряденном оцепенении. Какая-то нервная особа из первого ряда заголосила, вскочила с кресла. Люди, топтавшиеся в фойе, в том числе сотрудники ФСБ, привлеченные взрывом и криками, бросились в зал.
Колчин не смотрел на сцену, он внимательно наблюдал за Беляевым. Подполковник поднял руку и дважды пригладил ладонью волосы, подавая знак: можно начинать. Колчин поднялся с кресла, быстрым шагом вышел из зала. В фойе осталась лишь одна буфетчица, она не могла бросить разложенные на столах бутерброды, оставить деньги в не запертом ящике. Хотя и буфетчице очень хотелось побежать в зал и выяснить, что же там случилось. Колчин поднялся по служебной лестнице на второй этаж.
По коридору навстречу ему шагали взволнованные эстрадные артисты, какие-то люди в цивильных костюмах, Истомина среди них не было. Колчин, изучивший расположение комнат, толкнул дверь с табличкой «Администрация».
Самая большая комната Дома культуры была отдана московским гастролерам. Устроившись на подоконнике, мужчина в черном костюме настраивал гитару. У большого зеркала женщина расправляла складки на длинном платье с серебряной вышивкой на подоле. В дальний угол забился чтец декламатор, худой, как жердь, облаченный в темный фрак и концертную бабочку. Чтец, закрыв глаза, бубнил себе под нос стихи, которые выучил сегодня днем: «В пору, когда отцветает акация, желтых измен семена не благие»…
Истомин сидел рядом с дверью у конторского стола, застегивал стоявшую на коленях кожаную сумку. Только что он, не изменив своей привычке, тяпнул сто пятьдесят водки и закусил бутербродом. Когда артисты побежали посмотреть, что случилось в зале, он не двинулся с места. Чтобы там не произошло, хоть потолок обвалился, Истомина это не колышет.
Колчин подошел к Истомину, наклонился к его уху: – Я от вашего брата, от Леонида, – скороговоркой прошептал Колчин и потянул Истомина за рукав. – Быстрее, прошу вас. Леня ждет в подвале. Нужно поговорить. Срочно. Ну, скорее же.
Истомин встрепенулся, засунул сумку под стол, вслед за незнакомцем вышел из комнаты. Никто не посмотрел ему вслед. Мужчина с гитарой, подтягивал колки и укреплял зажим на грифе своего инструмента. Певица крутилась у зеркала и никак не могла расправить вышитый серебром подол платья. Чтец запамятовал последнее четверостишье и теперь лихорадочно листал странички поэтического сборника, отыскивая заветное стихотворение.
– Идите за мной.
Колчин показал рукой в сторону темного коридора, ведущего к служебной лестнице. Он распахнул дверь с табличкой «пожарный выход», пропустил Истомина вперед. Лестницу освещала тусклая лампочка, покрытая сантиметровым слоем пыли.
– Сюда, – Колчин, перебирая ступеньки ногами, снова забежал вперед, показывая дорогу. – Не споткнитесь, тут темно.
– А что случилось? – спросил Истомин придушенным голосом. – У Леонида проблемы? Я так и знал.
– Большие проблемы, – зловещим шепотом сообщил Колчин. – За вами следят ребята из ФСБ. Вы не заметили слежку?
– Вчера крутился рядом какой-то подозрительный тип. Но я не придал значения…
Спустились в подвал, Колчин открыл дверь, пошел полутемным подземным коридором, по потолку которого тянулись трубы теплоцентрали. Воздух внизу был тяжелым, застоявшимся, пропитанным влажными нездоровыми испарениями. Истомин резво двигал ногами, дышал тяжело, с хриплым свистом. Но едва поспевал за Колчиным.
В свое время Дом культуры «Факел» планировали отдать под городской дворец офицеров, попадающий в реестр важных военных объектов, поэтому под землей соорудили вместительное бомбоубежище и несколько выходов на поверхность. Планы проектировщиков по каким-то причинам изменились, а вот бомбоубежище осталось на своем месте. Позднее подземным коммуникациям нашли применение: вдоль коридора бомбоубежища проложили теплотрассу от котельной к ближайшему жилому микрорайону.
Колчин сбавил темп, остановился, толкнул ногой железную дверь. Заскрипели ржавые петли. Колчин вошел в тесную комнату, поманил рукой Истомина. Тот перешагну порог, осмотрелся. Посередине комнаты стоял деревянный стул, с потолка, перекинутая через трубу, свешивались бельевая веревка со скользящей петлей на конце.
– Садись на стул, – скомандовал Колчин.
От удивления у Истомина отвалилась челюсть.
– Что? – не понял он.
Вместо ответа, Колчин коротко размахнулся и влепил кулак в расслабленный живот артиста. Охнув, Истомин согнулся пополам. И получил кулаком в печень. Колчин левой рукой схватил Истомина за волосы, на правую ладонь намотал галстук, дернул противника на себя, усадил его на стул. Истомин попытался встать. Но Колчин болевым приемом до хруста вывернул ему пальцы. Истомин закричал и получил увесистую пощечину.
Колчин вытащил их кармана, вложил в руки Истомина блокнот и карандаш.
– Пиши, – приказал Колчин.
– Где мой брат?
– Заткнись, тварь. Убью. Молчи и пиши.
Истомин всхлипнул, все происходящее казалось ему дурным жутким сном. За что? Почему? В чем его вина? Вопросы жгли сердце, но ответов не было. Разум наполняли тревожные страшные видения. Казалось, сейчас погаснет свет, а с потолка из этих ржавых труб польется, рекой хлынет кипяток, в котором Истомин и сварится заживо. Он поднял голову и увидел черный ствол пистолета, направленный ему в глаз.
Колчин большим пальцем взвел курок, приставил дуло ко лбу Истомина.
– Ты напишешь несколько слов в блокноте. И останешься цел. Даже получишь деньги. На автобус. Чтобы доехать до дома.
Пальцы Истомина мелко вибрировали, голова тряслась.
– Не волнуйся, придурок, – успокоил Колчин. – Просто пиши.
– Что писать?
– Диктую: «Я не хочу больше участвовать в этом дешевом представлении, в этом цирковом балагане. Мне все надоело. Эта унизительная для человеческого достоинства работа, эта проклятая жизнь. Я устал, я смертельно устал». Так и пиши.
– Смертельно? – подняв голову, переспросил Истомин.
– Вот именно. Смертельно… Устал… Запятую вот здесь поставь. Молодец. Ты вообще-то грамотный малый. И вот здесь точку пропустил. Молоток.
События в зрительном зале развивались своим чередом. Котов валялся на сцене и бился в судорогах. Конферансье попытался подступиться к нему, но получил чувствительный удар в пах носком ботинка и, охнув, убрался. Ардман тоже наклонился к эпилептику, желая помочь, и получил кулаком в ухо. По залу бежал громкий шепоток: «припадок, человеку худо, надо врача, эпилепсия». Зрители поднимались со своих мест, обступали сцену. Наркологи из медицинского центра, сидящие за столом, растерялись. Ясно, эпилепсия не их профиль. Кто-то из самых догадливых уже вызвал «скорую».
