Джеймс Донован - Незнакомцы на мосту
Его превосходительству г-ну Дж. Ф. Кеннеди,
Президенту Соединенных Штатов Америки 8 февраля 1961 года Уважаемый г-н Президент!
Простите, что я отрываю вас от важных государственных дел ради рассмотрения моего личного дела, но для меня оно поистине является жизненно важным.
Я жена Р. И. Абеля, который был приговорен в 1957 году к тридцати годам тюремного заключения… Меня зовут Эллен Абель. Я родилась в России в 1906 году. Я преподавательница музыки и живу в Германии со своей дочерью Лидией Абель.
После того как судьба более десяти лет назад разлучила меня с мужем, я все время жестоко страдала, ожидая его возвращения. Мне не известны все обстоятельства дела мужа, но я убеждена, что он не мог сделать ничего аморального и преступного. Поверьте мне, он очень честный, благородный и добрый человек. Я знаю его лучше, чем кто бы то ни было. Я убеждена, что его по не известной мне причине оклеветали и запутали в чем-то злые люди… Ни одно неопровержимое доказательство его виновности в нанесении ущерба безопасности США не было представлено. Почему же его так сурово покарали? Я пишу об этом не потому, что пытаюсь убедить вас в его невиновности, — я понимаю, что это не в моей власти; я пишу лишь для того, чтобы просить вас быть гуманным и снисходительным к моему несчастному мужу, даже если вы вполне уверены в его виновности…
Меня воодушевила хорошая весть, о которой я узнала из газеты, что в России были освобождены и переданы американским властям два американских летчика, Олмстед и Мак-коун. Это вселило в меня надежду на возможность благожелательного рассмотрения вами вопроса о досрочном освобождении моего мужа. Я убеждена, что, если вы будете милостивы к моему бедному мужу, такой поступок будет понят всеми не только как проявление вами гуманности и доброты, но и как свидетельство вашего стремления содействовать возникновению новой эры мира в истории человечества. Такой гуманный поступок, безусловно, не может не сказаться благотворно на судьбе некоторых американцев, которые попали в беду за границей и не могут вернуться домой.
Прошу вас, г-н Президент, удовлетворить мое прошение…
С величайшим уважением, искренне ваша,
(подпись)
Эллен Абель»
Для меня смысл этого послания был ясен: Хрущев закидывал удочку, не удастся ли добиться от Кеннеди освобождения Абеля взамен освобождения пилотов РБ-47.
Вторник, 4 апреля
На протяжении всех этих лет представители ФБР совершили несколько деловых поездок в Атланту для встречи с Рудольфом. Время от времени они прощупывали его на предмет «сотрудничества». Это было обычной процедурой: они выясняли, не становится ли он более податливым. Им необходимо было это установить. Теперь, учитывая перспективу возможного обмена, наша контрразведка еще раз попыталась воздействовать на него, прежде чем ей, возможно, пришлось бы его освободить. К тому же в ее распоряжении имелось два неплохих рычага, с помощью которых она могла оказать на него давление. Это были предстоящее ходатайство на имя президента и проходивший в Лондоне так называемый «процесс о секретах», на котором выплыло и его имя. Пять человек, в том числе и двое американцев, обвинялись в похищении и передаче России военно-морских секретов из особо секретной английской базы в Портленде, где английские военно-морские силы вели исследовательскую работу в области строительства подводных военных средств. Американцы Моррис и Леона Коэн были опознаны как профессиональные советские шпионы, одно время связанные с полковником Абелем.
Когда Абеля арестовали в гостинице «Латам», в его портфеле были найдены фотографии Коэнов. Это были ничего не значившие в то время портреты с надписью «Шерли и Моррис». К фотографиям были прикреплены резинкой пять тысяч долларов наличными, предназначавшиеся, вероятно, для передачи кому-то.
Полковник написал мне о недавнем посещении его представителями ФБР, начав как бы невзначай: «Между прочим, меня посетили агенты ФБР. Они заинтересованы в получении информации и использовали для нажима лондонский процесс и прошение моей жены, намекая, что мое упорство может повредить мне. Незачем и говорить, что я ответил отказом.
По одному вопросу (о лондонском суде) я сделал заявление. Они сказали, что, возможно, подвергнут кое-кого суду, и на этом основании потребовали, чтобы я сообщил, что мне известно об этих людях, с тем чтобы, быть может, их реабилитировать. В ответ я заявил, что сомневаюсь, может ли быть возбуждено дело против этих людей, но если оно будет возбуждено, то я мог бы встретиться с их защитником, чтобы выяснить, чем я могу помочь».
Было непохоже, что полковник становится более сговорчивым. Он казался особенно воинственно настроенным.
Понедельник, 8 мая
«Удрученная» г-жа Абель опять принялась за дело. Подождав три месяца ответа от президента Кеннеди, г-жа Абель снова подняла вопрос об обмене. На этот раз она предложила нечто конкретное.
«Размышляя над тем, нельзя ли как-нибудь ускорить решение этого вопроса, я вспомнила о письме, которое в прошлом году прислал моему мужу отец летчика Пауэрса. Я его читала, но, если я не ошибаюсь, он предложил моему мужу предпринять какие-то совместные шаги с целью помочь своему сыну и моему мужу освободиться. Рудольф писал мне тогда, что дело Пауэрса не имеет к нему никакого отношения, и я сама не считала, что Пауэрс может помочь в освобождении моего мужа.
Я хотела сразу написать об этом г-ну Пауэрсу, но боялась, что вся эта история получит огласку, которая неблагоприятно отразится на судьбе моего ходатайства. Не зная, как поступить, я решила просить у вас совета… что надо сделать, чтобы ускорить решение нашего дела? Пожалуйста, не оставляйте моего письма без ответа».
Решив тотчас же, не откладывая, связаться с нашим правительством, я написал: «По моему мнению, совершенно очевидно, что мы впервые получили предложение обменять Пауэрса на Абеля».
Когда я писал это письмо в Вашингтон, мне невольно вспомнились события мрачного дня 15 ноября 1957 г., когда я стоял в бруклинском Федеральном суде перед судьей Байерсом и просил сохранить Абелю жизнь, обосновывая свою просьбу, между прочим, и тем, что нельзя было исключить вероятность того, что в обозримом будущем работниками соответствующих служб Советской России или ее союзников может быть задержан американский разведчик соответствующего ранга. В таком случае обмен заключенными через дипломатические каналы, возможно, будет наилучшим образом соответствовать интересам Соединенных Штатов Америки.
Теперь дело уже сдвинулось с мертвой точки, но продвижение осуществлялось в крайне медленном темпе. В течение последующих девяти месяцев я получил от г-жи Абель еще три письма. Тем временем полковника информировали о всей переписке. Один из моих вашингтонских друзей рекомендовал мне проявлять терпение, поясняя, что «правительству обычно требуется девять месяцев, чтобы сделать то, что вы, адвокаты, занимающиеся частной практикой, делаете за три недели».
Полковник, как всегда, реагировал немедленно. Он написал: «Лично я считаю это правильным шагом, и, если Пауэрсы согласятся, это поможет нам выяснить ситуацию в ближайшее время. Я написал г-же Абель, что согласен с ее решением…»
Рудольф указал, что для него единственной неразрешенной проблемой является вопрос о том, чтобы найти страну, которая предоставила бы право убежища ему и Пауэрсу.
Суббота, 17 июня
Письма продолжали поступать. Прошло несколько недель, и вот от «удрученной» Эллен снова пришло письмо в знакомом светло-голубом конверте.
«Получив это столь важное для меня и долгожданное письмо, я сразу же отправилась в Берлин. Я посетила советское посольство и просила помочь мне добиться освобождения моего мужа, ибо сама я ничего уже не могу для него сделать. Меня внимательно выслушали и попросили зайти еще раз через несколько дней.
Когда я пришла во второй раз, мне сказали, что к моей просьбе отнеслись сочувственно, и рекомендовали мне действовать через установившиеся каналы.
В связи с этим я уверена, что если мой муж будет прощен, то и г-н Пауэрс будет амнистирован…»
Среда, 26 июля
После обсуждения этого вопроса правительственными чиновниками я написал «г-же Абель»:
«По получении вашего письма от 17 июня я отправился в Вашингтон, чтобы обсудить этот вопрос с соответствующими официальными лицами. В результате у меня сложилось мнение, что они проявляют интерес к возможностям, указанным в вашем письме».
Я написал и письмо Абелю, приложив к нему копию последнего сентиментального произведения его «жены», закончив письмо следующими словами: «Думаю, что я сделал все, что было в моих силах. Следующий шаг, как вы видите, остается всецело за советскими представителями. У меня имеются все основания полагать, что после освобождения Пауэрса вы можете рассчитывать на помилование главой правительства и на депортацию».
