Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр

Звонок в дверь. Так я и знал. На пороге стоит крепкий коротко стриженый парень лет двадцати пяти. Ясный взгляд, светлая куртка, под которой неудобно бугрится бронежилет. Отчитываться пришел. О проделанной работе.

— Капитан Дорофеев. Доброе утро. У вас все в порядке? Я хотел вам сказать, что…

— Спасибо, капитан, у меня все нормально. Остальное я слышал и видел.

— Двое вели из машины наблюдение за вашим подъездом. Мы подошли проверить документы, они стали стрелять и попытались скрыться.

— И не скрылись. Из твоих никто не пострадал?

— Один легко ранен, пуля скользнула по бронежилету. А у тех один убит и один задержан. Правда, он тоже ранен в грудь, тяжело, но, вроде, не смертельно. Может, пойдете посмотрите?

— И кого из них ты хочешь мне показать? Того или другого? Ладно-ладно, шучу. Никуда я, конечно, не пойду.

Капитан уходит, а я иду на кухню готовить завтрак. Н-да, ошибочка вышла. Ребята, собственно, не виноваты. Им наверняка впопыхах велели оградить сотрудника от подозрительных лиц. Ну они и оградили в меру своих возможностей и разумения. Стрелять они, кстати, умеют. Разом положили двоих в движущейся машине.

Швырну» в раковину со скандальным звоном вилку', отказываюсь от идеи завтрака и, допив чай, торопливо собираюсь на работу. Во дворе разбитая «пятерка» по-прежнему беспомощно горюет у столба. Заднее сиденье залито кровью, тело уже вытащили на асфальт и прикрыли куском замызганного брезента. Рядом вытянулась другая фигура — водитель «пятерки» не дождался скорой помощи. Тут же милицейская машина и вокруг копошатся сотрудники в штатском. С офицером в форме неторопливо беседует Дорофеев. Лениво посмотрев на меня, он отводит глаза и поворачивается спиной.

Иду к своей машине походкой исключительно занятого и нелюбопытного человека. Уже подойдя, со злостью пинаю попавшийся под ноги камешек, который, неожиданно подпрыгнув на мостовой, звонко щелкает о полированный борт «мерседеса» соседа с пятого этажа. Я же говорил, что никому верить нельзя. Ну разве может быть случайностью, что на асфальте с простреленной головой лежит, уставя в небо свою черную пиратскую бородку, Колесников?

— Ну что ж, пока все идет нормально. Был у нас один источник информации, и того грохнули.

Генерал терпеливо молчит и с легким рокотом катает по столу большой граненый карандаш. Где он только его взял? Такие карандаши марки «Кремль» с толстенным и очень мягким грифелем я последний раз видел лет двадцать назад.

— Этот Колесников прожил ровно столько, сколько нашим сотрудникам потребовалось, чтобы достать пистолеты. Правда, еще остались несколько человек во Франции, которые могли бы нам кое-что рассказать о деле Лорана, но это не проблема. Только дайте знать службе безопасности, и те смогут прикончить всех фигурантов в течение недели-другой. Мне, собственно, и ехать-то туда незачем, они вполне могут их сами перестрелять. Следует отдать должное, эти наши ребята вели себя раскованно, как шайка перепившихся средневековых наемников в захваченном городе. Пальба, крики, окровавленные тела и все такое.

Но генерал и сам разозлен и потому не склонен к шуткам. — Не ерничай, они же не кому-нибудь, а тебе помогали. Если бы не они, мы бы сейчас деньги тебе на венок собирали. Учитывая твой характер и отношения с коллегами, многие наверняка постарались бы уклониться от этого дела. Скажи лучше, что ты думаешь по поводу этой истории.

Думать тут особенно нечего, поэтому мои соображения звучат предельно кратко.

— Колесникову я задал только один вопрос по существу, и он касался Лорана. Что делал Колесников у моего дома, непонятно. Из оружия у них на двоих был один пистолет. Поэтому пока ясно одно — исчезновение Лорана не случайность. Но спецслужбами тут и не пахнет. Надо разбираться на месте, во Франции.

Генерал все это время согласно кивал и теперь подводит итог:

— Поэтому давай пройдемся по твоим планам на поездку.

— Я просчитывал разные варианты. Нам известны только две связи Лорана — это Завадская и Бортновский. К Завадской я как-нибудь пробьюсь, а Бортновский сейчас продает в Париже несколько неплохих картин. Я выяснил — они незаконно вывезены из России. У Бортновского в Париже круг клиентов весьма ограничен, и он неизбежно предложит эти работы Завадской. К этому времени я уже буду к ней вхож. Так я выйду на обоих.

— Я боюсь, ты погрязнешь в антикварной тематике.

Генерал пытается расшатать предложенную мной схему разработки контактов Лорана в Париже, и понять его можно: все это — художники, имена, картины — слишком сложно для международного шпиона. Впрочем, мне и самому не очень-то хочется заниматься этим делом, и я защищаюсь довольно вяло.

— Владимир Николаевич, конечно, можно найти варианты подхода попроще. Только мне ведь Бортновского зацепить надо, а не просто взглянуть в его ясные очи. А без незаконно переправленных картин как мне на него давить? Кроме того, информацию в Париже придется собирать по крохам. Ведь нам даже приблизительно неизвестно, о какой операции говорил Лоран. Может быть, он хотел дать наводку на канал информации, а может — сообщить о ее утечке из России или предупредить о чем-то еще. Могу предложить десяток вариантов.

Генерал еще минуту сидит в задумчивости, потом решительно кивает:

— Леший с тобой, действуй, как считаешь нужным.

В нашем деле чрезвычайно важно уметь довести начальство до такого состояния, когда оно утомленным жестом погонит тебя прочь с неосмотрительным предложением «все решать самому» и развяжет тем самым тебе руки. Такого рода напутствие — хорошее начало даже для самой противной командировки.

Желая оставить последнее слово за собой, генерал подводит итог:

— Значит, в Париже тебе надлежит, во-первых, выяснить, о каких таких «чистейших мечтах» хотел сообщить нам Лоран, и как они связаны с космосом. Во-вторых, узнать, что стало с самим Лораном.

Уже встав, делаю последнюю, совершенно безнадежную попытку отбояриться от этого поручения. Дело Лорана не то чтобы тяжелое или неприятное, но какое-то глухое, и на самом деле я далеко не уверен в эффективности своей схемы.

— Товарищ генерал, а этот самый Лоран случаем не страдал старческим маразмом? Ведь ему сколько лет-то было. Его эти две с половиной фразы просто понять невозможно. Понимаете, возрастные изменения…

— Не валяй дурака! Наш многолетний агент выходит на связь, выдает тревожную информацию и вскоре исчезает, а ты считаешь, что у него просто не все дома. И потом, тебя утром едва не пристрелили, а ты говоришь о маразме!

Снова сев, я возражаю:

— В мою рабочую гипотезу сказанное вами легко вписывается. Прежде всего, сегодняшнее происшествие теоретически могло быть совпадением. А что касается Лорана, то послушайте: он тихо сошел с ума, и сказанное им нашему сотруднику — не более чем плод нездорового воображения. От многолетней, как вы сами говорите, нелегальной работы свихнуться — легче легкого. Вполне вероятно, вся эта история с космосом и «чистейшими мечтами» ему просто примерещилась. А после встречи с нашим сотрудником Лоран вышел из дома погулять, и привет: забыл дорогу обратно, пропал без вести. Знаете, сколько так народу исчезает в Париже? Может, он сидит сейчас, ест кашку в каком-нибудь приюте. У нас ведь тоже…

Сделав заметное усилие, генерал сдерживается и подводит черту под нашим диалогом:

— Ради всего святого — заткнись и иди готовься к отъезду. Я в Москве только на две недели. Вернусь в Париж через пять дней, там увидимся.

Проводы — дело пустое. Сел в такси и уехал. К чему это топтанье в зале вылетов, неловкое покашливание и взгляды украдкой на часы? Меня, правда, никто провожать и не собирался. Единственное знакомое лицо возникает рядом совершенно неожиданно. Забираю из багажника такси чемодан, когда рядом раздается оглушительное:

— Алле, каторжник!

Кричит, высунувшись из окна своей машины, мордатый таксист, который совсем недавно вез меня из аэропорта в Москву. Он мог бы и не орать, благо я его прекрасно слышу. Но таксист неумолим, он хохочет: