Андрей Троицкий - Знак шпиона
Он хотел добавить, что для командировки в Лондон наверняка найдутся другие, куда более достойные кандидаты, чем Колчин. Например, он, Радченко, владеет английским, интересуется политикой, к тому же он прекрасный стилист. И вынужден тратить лучшие годы жизни, переписывая материалы каких-то бездарей, блатных недоумков, папенькиных сынков, недорослей, которых руководство агентством пачками присылает в московскую редакцию. Радченко хотел сказать многое, разом выплеснуть обиды, мол, талантливые люди годами гниют в Москве, а блатные бездари не вылезают из-за границы. Но в последний момент подумал и смолчал.
Колчин загадочно пожал плечами.
– Есть мохнатая лапа? – настаивал Радченко. – Какой-нибудь дядя по материнской линии работает на Старой площади? Угадал?
– Нет, – честно ответил Колчин. – Я всего в жизни добился сам. Без дяди.
– Значит, любовница со связями? Она – главный редактор толстого журнала, а её папа…
– Папа моей любовницы бухгалтер на чулочно-носочной фабрике, а мать домохозяйка.
– Тогда как вы ухитрились…
– Я ведь уже ответил, – нахмурился Колчин. – Всего в жизни добился сам. Своим трудом, мозолями на заднице. Еще вопросы будут?
– Ну вот, обещали раскрыть секрет…
Минуту Радченко сосредоточено грыз кончик шариковой ручки и наливался злобой.
– Кстати, – он поднял вверх указательный палец. – У нас же есть общий знакомый. Сашка Варваркин. Вы должны его хорошо знать, если, если действительно работали в «Уральском рабочим». Такой высокий, плотного сложения, с бородой. Заместитель заведующего отделом социально-бытовых проблем. Мы с ним перезваниваемся, держим контакт. Помните его?
Колчин улыбнулся. На голый крючок без наживки его не поймаешь. Если Радченко допрет, что Колчин из разведки, наверняка станет болтать, чего не следует, делиться с коллегами новыми желчными остротами. Вот, мол, навязали чекиста на мою башку. Сидел бы парень в своей конторе и чистил свой пистолет, так нет, ему заметки приспичило кропать. Творческая натура, ничего не скажешь. И так далее.
– Варваркина? – переспросил Колчин. – Я с ним вместе и месяца не проработал. Его ушли из газеты за это дело.
Колчин щелкнул себя пальцем по горлу и добавил:
– В знак протеста против своего увольнения Варваркин сбрил бороду. И за последнюю неделю похудел на десять килограммов. Теперь он, кажется, работает в Вологде. В областной газете заведут отделом писем.
– Точно, заведует отделом. И бороды больше не носит. У вас просто энциклопедические знания. Феноменальные.
– Память хорошая.
Радченко был раздосадован тем, что откровенного разговора не получилось, загадка так и осталась неразгаданной. А в довершение всего собеседника не удалось уличить во лжи, хотя очень хотелось это сделать. И без того паршивое настроение испортилось окончательно.
– Вашу заметку про кулинаров и кондитеров я бракую, – сказал он. – Никуда не годится. Дерьмо на машинном масле. Как и конфеты, которые делают на этой фабрике.
– Да хрен с ней, с заметкой, – отозвался Колчин. – Бракуйте.
– Учтите, Валерий, – Радченко выдержал выразительную прямо-таки мхатовскую паузу. – Я напишу не самый лучший отзыв о вашей работе. Вы ленивы и апатичны. У вас нет новых идей. Вы не предложили ни одной новой темы…
– Пишите, кройте.
Колчин равнодушно пожал плечами и зевнул во всю пасть, не прикрыв ладонью рот. Приятно сознавать, что от Радченко ничего не зависит, и как бы он не пыжился, как бы не старался, не сможет испортить человеку не то что карьеры, даже настроения.
Глава третья
Москва, Ясенево, штаб-квартира
Службы внешней разведки. 2 октября.
Дела в Лондоне, судя по настроению генерала Юрия Федоровича Антипова, шли неважно. На рабочее совещание, проходившее в узком кругу, помимо Колчина и Беляева пригласили подполковника Леонида Медникова, того самого, который вчера в числе других дипломатов отметился коротким выступлением над свежей могилой на Хованском кладбище. Недавно вернувшийся из Лондона, он владел всей оперативной информацией. В столице Великобритании он курировал операцию, которую теперь предстояло продолжить Колчину.
Вчетвером расселись за столом для посетителей. Хозяин кабинета, одетый, как обычно, в гражданский костюм и серый галстук, украшенный пятнами кетчупа, раскрыл папку с материалами, полученными сегодня по дипломатическим каналам связи. Высморкавшись, Антипов спрятал скомканный платок в кармане и, против обыкновения, начал не с вопросов, а с сообщения.
– Вчера наш легальный резидент в Лондоне Павел Андреевич Овчаров получил второе письмо. От Ходакова.
Все присутствующие, люди, умевшие скрывать чувства и эмоции, переглянулись. Колчин заметил удивление и растерянность в глазах Беляева. Медников расслабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу светлой сорочки, будто ему сделалось жарко, а воротник рубашки сильно сдавил шею. Он улыбался кривой улыбкой, словно хотел сказать: я же предупреждал, что этот субъект, на поиски которого мы потратили без малого три месяца, ещё даст о себе знать. Как видите, он жив и невредим, потому что дерьмо не тонет.
Антипов вытянул из папки письмо, к которому конторской скрепкой был пришпилен почтовый конверт, пустил его по кругу. Колчин, очередь которого пришла последней, склонившись над столом, внимательно, слово за словом, прочитал текст, водя по строчкам пальцем.
«Уважаемый Павел Андреевич.
Я знаю, что русская разведка начала охоту за мной с целью моего физического устранения или похищения. Вчера на улице я заметил, двух подозрительных типов, которые долго следовали за мной, пока я, неожиданно меняя маршруты, не сумел оторваться. Я не новичок в нашем деле, ошибиться не мог, это слежка. Поэтому хочу, чтобы это письмо послужило предостережением тем, кто организует охоту за мной. Если меня «случайно» раздавит машина, если я умру насильственной смертью или просто исчезну, вас ждут неприятности. Папку с копиями секретных документов, интересующих англичан и дружественные им разведки, доставят из банковской ячейки по известному вам адресу.
Я не угрожаю, но хочу, чтобы вы правильно поняли мою позицию. Работой в разведке, двойной жизнью, которую был вынужден вести, которая разрушала меня, губила мою человеческую сущность, я давно тяготился. Искал свободы и теперь, после долгих мучительных раздумий, сделал свой окончательный выбор. В Москву больше не вернусь, любые контакты с Россией навсегда обрываю.
Моя судьба, несмотря на благополучие её внешних атрибутов, сложились непросто. Теплых искренних чувств к супруге Инне, которая сейчас вместе с дочерью Еленой, находится в Москве, я давно не испытываю. Мы разные и, как выяснилось, совершенно чужие друг другу люди. Единственный якорь, который тянул меня на родину – ребенок. Но, когда Инна вырастет, то поймет, что её отец не предатель, чего бы там обо мне не говорили злопыхатели и враги.
Как вы знаете, я должен был передать нашему человеку, работающему здесь под псевдонимом Оскар, некоторую сумму наличными. Эти деньги оставляю себе, поскольку за долгую безупречную службу заслужил премиальные. Добровольно принимаю на себя обязательства не вступать ни в какие контакты, отказаться от сотрудничества как с английской контрразведкой МИ-5, так и со спецслужбами других государств. Хочу особо подчеркнуть, что утечка через меня любых государственных тайн полностью исключена. Однако, если вы не оставите меня в покое, продолжите свои поиски, буду вынужден нарушить добровольно принятые на себя обязательства. Я жду от жизни никаких благ, хочу лишь покоя.
Напоследок пару слов об Оскаре. Этот человек, так же, как и я решил прекратить сотрудничество с вашей организацией из принципиальных соображений. Искать его не советую, тем более что по моим данным он покинул страну.
Надеюсь на Ваше понимание. С уважением, Д. Ходаков».
Текст письма напечатан на старинной механической машинке через полтора интервала, шрифтом, который не использовали в делопроизводстве добрых четверть века, две последних фразы приписаны от руки синей шариковой ручкой. Бумага дешевая серая, какую можно купить в канцелярском магазине или на почте в любом конце света. Адрес российского посольства на конверте тоже напечатал на машинке, адреса отправителя, разумеется, нет. Судя по круглой печати, письмо опустили в районе станции метро «Ланкастер Гейт», что неподалеку от посольства. Вот и все, пожалуй, что можно сказать об этом документе. И еще: судя по этому посланию, с английским языком у Ходакова полный порядок, в письме не встретилось ошибок.
Вернув генералу листок бумаги и конверт, Колчин, подперев подбородок ладонью, стал обдумывать историю, которая началась несколько месяцев назад в Лондоне, а теперь получила новое продолжение. Концы с концами не сходились, эпизоды распадались на части, разрозненные фрагменты, не желали складываться в единую цельную картину. В деле Ходакова было слишком много белых пятен и слишком мало логики.
