Виктор Логунов - Страницы незримых поединков
Рассказывая о мытарствах своей сестры, Петр Карлович сокрушенно закончил: «Вы не представляете себе, как мне стыдно односельчанам в глаза смотреть. Будто не Анна, а я предал нашего отца и дядю, отдавших жизнь за революцию, за Советскую власть в Оренбуржье». У меня почему-то невольно вырвалось:
— А ваш отец не с Дмитрием Клейменовым вместе воевал?..
— Да, — удивленно ответил мой собеседник, — а вы откуда его знаете?
— Но он же из Ивановки. Волость-то одна.
Петр Карлович посмотрел на меня испытующе, а затем сказал:
— Вы знаете, у меня есть тетрадь с воспоминаниями моего дяди Якова. В ней немало написано о Клейменове и других оренбургских чекистах. Эта тетрадь — наша семейная реликвия, мы ее очень бережем, но, честно говоря, не убеждены, что в ней все правда. Дело в том, что дядя Яков был человек с буйной фантазией.
Стоит ли говорить о том, что через несколько минут я уже держал в руках сшитую из разрозненных, порой разного формата листов, довольно прилично сохранившуюся тетрадь, на титульном листе которой каллиграфическим почерком было выведено: «Из записок чекиста».
Воспоминания Якова мною были прочитаны залпом здесь же, в горнице дома Петра Карловича. И тогда уже меня поразила дотошная педантичность автора в указании дат, фамилий, улиц. Здесь же были ссылки на официальные документы, протоколы заседаний губернской ЧК. Обвинения Якова в буйной фантазии были явно необоснованны.
Да, хорошо, что есть еще люди, которые бережно относятся к семейным реликвиям. Эти альбомы, дневники, памятные вещи помогают хоть в малой доле восстановить давно ушедшее время. Сколько бесценно дорогого уходит в небытие из-за нашего незнания, равнодушия, нелюбопытства! А ведь в этих свидетельствах прошлого заключена огромная воспитательная сила.
Двадцатые годы. У кого из современников не дрогнет сердце от прикосновения к событиям героическим и романтичным. Молодая республика защищает себя от бесчисленных врагов, смело ломает старую государственную машину, старую классовую мораль и провозглашает новые ценности.
Впрочем, это для нас далекие годы кажутся романтичными, а для участников они были тяжелыми и голодными. Следы разрухи и запущения были видны всюду. Губернский город Оренбург, как и Орск, и Бугуруслан, жил тревожно, в ожидании предстоящих перемен. Среди обывателей ползли слухи о новом наступлении Дутова, о зверствах карательного отряда прапорщика Сальникова, об антисоветском перевороте Сапожкова в Бузулуке… Каждый уезд имел своего атамана. Порой в банде насчитывалось с десяток головорезов, никакой идейной платформы у них не было. Было желание пограбить. И грабили, и убивали.
Неспокойно было в казачьих селах. Большинство казаков, которые не ушли с Дутовым, считали, что Советская власть должна оставить за ними прежние привилегии. Казачьи земли, лесные угодья — неделимы. Кацапам, то есть пришлым, неказакам, здесь ничего принадлежать не может.
А тут еще неурожай. В 1921 году собрали всего по 60 килограммов с десятины. Где голод, там тиф, туберкулез, беспризорщина.
В Оренбургском губкоме партии приходилось оперативно решать многие проблемы. Однако из сотни больших и малых дел главным было укрепление Советской власти на местах, защита Оренбуржья от классового врага. Губком партии стягивал в Оренбург наиболее зрелых коммунистов, имеющих опыт организаторской работы. Из Шарлыкского района был отозван командир отряда ЧОН Клейменов.
Май. 1921 год (Из записок Якова Н.)Май в наших краях — лучший месяц. Сочная зелень радует глаз, всюду буйство красок от соцветий сирени, шиповника, черемухи. Но такого, как этот, я не помню. Печет, как в июле, южный горячий ветер гонит пыль. Старики говорят, что таким был май в голодном 1911 году.
Ко всем несчастьям, председатель волисполкома приказал мне встречать на станции все поезда и не разрешать снимать с них тифозных больных. Пусть везут в Оренбург или Бузулук: там им могут помочь, а у нас один исход — в ящик. Как не отнекивался, вручили три мотка выстиранных бинтов, немного корпии и бумажный фунтик хины. Тоска и только. От невеселых дум отвлек станционный колокол: прибывал со стороны Сорочинска состав теплушек. Из первой на ходу выскочил коротконогий красноармеец и, увидев мою повязку, требовательно крикнул:
— Врача надо! Командир наш занедужил. Может, тиф или другая какая зараза.
Я объяснил красноармейцу положение дел на станции, а сам тем временем решил посмотреть на больного. И кого, вы думаете, я увидел? Димку Клейменова, геройского нашего друга. Лежал он иссиня-мраморный — под кучей шинелей, глаза закрыты, скрипит зубами, а сам трясется.
— Вчера был в форме, смеялся, — рассказывал красноармеец, — а сегодня, видишь, как разрисовало, не иначе, тиф.
— Сам ты тиф, — возразил я. — Не видишь, что ли, лихоманка трясет его.
— Откуда ты так точно знаешь? — обрадовался коротконогий.
— От верблюда. Командир ваш — Клейменов Дмитрий, ивановский он. С ним мы вместе от дутовцев в восемнадцатом прятались. Вот с тех пор и мается он этой лихоманкой, — сказал я. И, пока окружившие нас красноармейцы приходили в себя от удивления, достал хину и отсыпал из фунтика на спичечный коробок.
— С водкой ее пользительнее принимать, — сказал кто-то с уважением.
Я согласился. И через несколько минут тесаком разжали Димкину челюсть и влили ему нашу суспензию. Смотрю, глаза не открывает, а кадык ходит — значит, нормально.
Вот так и уехал с Клейменовым в Оренбург и стал сотрудником губЧК. Не скажу, что мне поручали ответственные операции, но и не без пользы для дела революции находился там.
Аппарат ЧК был небольшой, а дел невпроворот. Особо беспокоило нас наличие контры в городе. Были случаи, когда ночью стреляли в патрулей, в окна губкома партии и даже нашей ЧК. Вот в те неспокойные дни и произошла накладка, в которой, кроме меня, виноватых не было. Мог попасть и под трибунал, да Клейменов заступился. А дело было так. Писал я протокол допроса, который проводил Клейменов с задержанным на рынке последышем Елатомцева — Сергеем. Чтобы было понятно, расскажу о нем поподробнее. В 1917 году по ранению Дмитрий вернулся в Ивановку. А тут самая горячая пора выборов в Учредительное собрание. Местные богатеи своих делегатов хотят протолкнуть, ходят по дворам и уговаривают, а где и грозят крестьянам, чтобы голосовали за их избранников. Но не тут-то было. Клейменов, мой брат Карл и еще несколько фронтовиков такую агитацию повели среди односельчан, что нашим богатеям пришлось исходить злобной пеной. Слух даже пустили, что Клейменов получил от большевиков взятку в двадцать миллионов. Не помогло. Народ за Димкой пошел, а в восемнадцатом избрал его председателем волисполкома.
В июне восемнадцатого пошли дожди. Что может быть радостнее события для нашего оренбургского хлебопашца?! Все по селу ходят радостные, друг друга табачком угощают. А тут под утро в Ивановку ворвались наметом дутовцы. За главного у них прапорщик Сальников. Молодой, а кровопиец из кровопийцев. Чуть что — шашкой так и полоснет человека. По его приказу в этот день перед зданием волисполкома расстреляли 14 башкир, которых пригнали из Старо-Юлдашева.
Схватили дутовцы и Димку Клейменова. Заталкивая нашего председателя в амбар, хозяином которого был церковный староста, рыжий есаул пригрозил:
— Не боись. К вечеру догонишь краснопузых башкир.
Крутившиеся при этом разговоре деревенские мальчишки тотчас разнесли страшную весть по домам. Село забурлило, и все ивановцы двинулись к дому, где остановился Сальников. Тот не заставил себя ждать: вышел осоловелый от водки на крыльцо, а с ним хуторянин Елатомцев, известный в крае скупщик хлеба.
— Чего базарите, чего спокойно отдохнуть не дадите защитникам нашим?! — зло закричал Елатомцев. — Вишь, кого нашли защищать!
— Ты не шуми на нас, Иван Сергеевич, не пужай, — шагнул из затихшей толпы дед Афанасий, человек степенный, уважаемый. — Скажу тебе и господину атаману только одно: Клейменов — человек честный, на селе нет на него обиженных. Расстреляете его, в Ивановке вам делать будет нечего.
— Правильно! — закричали в толпе.
И вот тут-то произошло самое загадочное. До сих пор не знают ивановцы, что заклинило в пьяной башке кровопийцы Сальникова. Он уперся руками в перила крыльца и заплетающимся языком спросил:
— Это что, так думают все? Народ весь?
— Да, да!! — зашумела толпа.
— Ну, хорошо, — заключил Сальников, — отпустим мы вашего Клейменова, — тяжело развернулся и шагнул в избу.
Потом к вечеру, когда отрезвел Сальников и спохватился, дутовские казаки зашастали по домам, искали нашего председателя, но найти его было непросто. Так и уехал Сальников со своими головорезами не солоно хлебавши.
