Чарльз Вильямсон - Любовь и шпионаж
– Когда мы расставались с ним всего полчаса назад, он так уверял…
– А два часа назад назначил Максине свидание. Ха-ха-ха! И знаешь, на какой день? На завтра, после полудня.
– Ты бредишь!
– Напротив, я в полном рассудке. Завтра ты будешь «бредить» так же, если придешь на вокзал Виктории утром в десять часов, к отходу дуврского поезда.
– Я буду там! – вскричала она, то краснея, то бледнея. – Но и ты будешь со мной, чтобы убедиться, как ты неправа. Я знаю, ты все налгала.
– Заключаем договор, – сказала я спокойно. – Виктория-вокзал, десять часов, только ты и я, больше никто. И если я окажусь права, ты откажешь ему, не так ли?
– Он может быть срочно вызван в Париж по деловым соображениям, – она все еще пыталась защищаться. – Если б у него было намерение повстречаться с Максиной де Рензи, он непременно сказал бы мне. Но на вокзале я все же спрошу его… т. е. спрошу в том случае, если он там будет, потому что уверена, что его не будет.
– Что же именно ты спросишь?
– Встретится ли он в Париже с этой актрисой. Если он скажет «нет», я поверю ему. А если скажет «да»…
– Ты заявишь ему, что между вами все кончено?
– Он поймет это без моих слов, после нашей вчерашней беседы.
– И что бы ни случилось, ты не проболтаешься, никому не наябедничаешь на меня? Обещаешь?
– Обещаю, – отвечала Ди.
И я знала, что она сдержит свое слово.
Рассказ Ивора Дандеса
Глава 4. Ивор едет в Париж
Довольно неприятное чувство испытывает человек, когда его неожиданно хватают за шиворот и сбрасывают с небес в… другое место.
Именно это испытал я, когда прибыл на вокзал Виктории, по пути в Дувр. Билет у меня был уже взят, и я поспешил на платформу, имея в запасе самое малое количество времени (меня предупредили об опасности быть замеченным, если я прибуду слишком рано). И тут я вдруг столкнулся лицом к лицу с девушкой, которую в другое время больше всего хотел бы видеть, но с которой в данный момент меньше всего желал встретиться, – с Дианой Форрест!
Бесенок – Лиза Друммонд – была с ней; но сначала я увидал только Ди – Ди, несколько бледную, но прекрасную как всегда. Лишь вчера вечером я говорил ей, что Париж не представляет для меня никакого соблазна. Я сказал, что совершенно не желаю видеть Максину де Рензи. И вот теперь ехал, чтобы увидеться с ней, – и Ди уличила меня в этом поступке.
Конечно, я имел право солгать; и думаю, что большинство людей, даже самых честных, сочло бы не только законным, но и мудрым – солгать там, где объяснения запрещены в интересах государства.
Но я не мог лгать девушке, которую люблю: это заставило бы меня возненавидеть и жизнь, и самого себя. Решив отвечать ей только правдиво, я обратился к ним с обычным «Доброго утра!»
– Вы собираетесь за город? – спросил я, сняв шляпу перед Ди и Бесенком, чье круглое маленькое личико выглядывало из-за плеча моей возлюбленной. Раньше мне никогда не приходило в голову, что Бесенок похожа на кошку; но теперь внезапное сходство поразило меня. Вероятно, было что-то в выражении лица бедняжки или в ее зеленоватых кошачьих глазах, которые в этот момент, казалось, сосредоточивали в себе познание всего мирского зла и хитрости со времен древних египтян, когда кошек обожествляли.
– Нет, я не собираюсь за город, – отвечала Ди. – Я пришла сюда, чтобы встретить вас – в том случае, если б вы уезжали с этим поездом. И взяла с собой Лизу.
– Кто вам сказал, что я уезжаю? – спросил я, секунду или две надеясь, что министр иностранных дел посвятил ее в свой секрет, – быть может, угадав наш и решив, что мой неожиданный и необъяснимый отъезд может повредить нашей любви.
– Я не могу сказать вам этого, – отвечала она. – Но мне не верилось, что вы уезжаете, хотя я и получила вашу записку сегодня утром, с восьмичасовой почтой.
– Я рад, что вы получили ее. Я отослал ее вскоре после того, как расстался с вами прошлой ночью…
– Почему же вы прямо не сказали мне при прощании, что не сможете увидеть меня сегодня после полудня, вместо того, чтобы писать записку?
– Говоря откровенно, – сказал я (я должен был сказать это), – в тот момент, и только в тот момент, я совсем забыл о базаре герцогини Глазго. Уже после того как я решил пойти на этот базар, случилось нечто, лишившее меня возможности пойти туда. В своей записке я просил вас позволить мне вместо того, увидеться с вами завтра – и сейчас еще раз прошу об этом. Скажите «да»!
– Я скажу «да», и охотно… при одном условии, – отозвалась она со странной, бледной улыбкой: – вы мне скажете, куда сейчас едете. Я знаю, нехорошо с моей стороны допрашивать, но… но… о, Ивор, это нужно, поверьте! Вы не сочли бы это нехорошим, если б могли понять меня правильно.
– Я еду в Париж, – отвечал я, чувствуя, как мое сердце превращается в холодную картошку. – Я должен ехать туда по делам.
– Однако в вашей записке вы ничего не упомянули о Париже. Вы только сообщили, что не сможете быть у герцогини, – сказала Ди, глядя на меня, как прекрасный обиженный ребенок; ее синие глаза были широко раскрыты и взывали о помощи, но рот сохранял гордое выражение. – Вы сообщили об «одном неотложном деле, о котором хотели бы забыть».
– Я думал, что этого объяснения достаточно, – сказал я беспомощно.
– Да, его достаточно… т. е. было бы достаточно, если б не затрагивалось то, о чем мы договорились вчера вечером, – Париж. Когда я услышала, что вы собираетесь ехать в Париж, я не поверила этому… не поверила после нашего вчерашнего разговора. Сюда на вокзал я пришла не затем, чтобы застать вас здесь, а наоборот – доказать Лизе, что вас здесь нет. Была уверена, что не встречу вас… и, однако, вы здесь!
– И хотя я здесь, вы будете мне верить по-прежнему? – спросил я, насколько мог твердо.
– Конечно. Я буду верить вам, если… – она замялась.
– Если что?
– Если вы скажете мне только одну совсем маленькую, крошечную вещь: что вы едете в Париж не для того, чтобы увидеться с Максиной де Рензи.
– Я могу увидеться с ней, – осторожно допустил я.
– Но… но, по крайней мере, у вас нет именно этой цели?
Это загнало меня в угол. Я не мог солгать, отрицая свое намерение увидеться с Максиной, и не мог нарушить слово, данное министру иностранных дел. И в то же время – под какие подозрения подведу я себя, признав, что еду специально к ней, после того, как поклялся любимой девушке, что не желаю и не стану больше встречаться с Максиной!
– Вы сказали, что будете верить мне, Ди, – напомнил я ей. – Во имя Неба, не нарушайте этого обещания!
– Но… если окажется, что вы нарушили свое обещание?
– Обещание?
– Нет, хуже. Потому что я не просила вас обещать; для этого я была слишком уверена в вас. Я сразу поверила, когда вы сказали, что не думаете ни о ком, кроме… меня. Я рассказала Лизе все, и мы можем говорить об этом при ней. Я просила вас обождать некоторое время с моим согласием, пока я окончательно не уверюсь, что вы больше не думаете о мисс де Рензи, как… как воображают некоторые люди. И сказала, что если вам захочется увидеться с ней – поезжайте!… Но вы только рассмеялись на мои слова. И, однако, уже на следующее утро вы уезжаете первым же поездом!
– Только потому, что я обязан сделать это, – сказал я вопреки предостережениям министра. Но я был тут же наказан за это, так как мои слова не улучшили, а только ухудшили мое положение.
– Обязан! – откликнулась она. – Значит, вы должны о чем-то договориться с ней, чтобы быть свободным!
Проводники уже стали запирать двери вагонов. Еще минута – и я мог упустить поезд, а я должен был попасть на него во что бы то ни стало. Ради ее будущего, а также ради моего и Максины я должен был сделать это.
– Дорогая! – сказал я торопливо. – Я свободен. Не может быть никакого разговора о моей свободе. И, однако, я вынужден ехать. Напоминаю вам о вашем обещании. Верьте мне!
– Нет, раз вы едете к ней. С этого же дня! – эти слова слетели с губ бедняжки, насколько я мог видеть, с болезненным усилием. И для меня было особенно мучительно сознавать, что причинил ей эту боль я, вместо того, чтобы успокоить ее.
– Вы будете! Вы должны! – скорее приказал, чем попросил я. – До свидания, моя бесценная, мое сокровище! Я буду думать о вас ежеминутно и завтра же вернусь к вам!
– В этом нет надобности. Вам незачем возвращаться ко мне когда бы то ни было, – промолвила она побледневшими губами. И в это же время кондуктор дал свисток, махнув зеленым флажком.
– Не смейте говорить этих жестоких слов! – вскричал я, цепляясь за закрытую дверь купе первого класса.[6] Но когда я пытался открыть ее, какой-то низенький человек подскочил изнутри к стеклу и крикнул:
– Занято! Разве не видите, что это купе забронировано мною?
Действительно, на двери висел ярлычок «занято», и она была заперта изнутри на ключ. Я отступил назад и уже хотел взяться за дверь следующего купе, но в этот момент двое каких-то мужчин стремительно подбежали к двери того купе и моментально открыли ее снаружи железнодорожным ключом, в то время как поезд уже начал двигаться.
