Станислав Гагарин - Ловушка для «Осьминога»
Стремление к приобретению новых знаний привело Олега в университет. Он поступил на заочное отделение юридического факультета, решив, что профессиональное знание юриспруденции поможет ему осуществлять штурманские, а потом и капитанские функции.
Сейчас Олег перешел уже на второй курс.
– Зачем тебе это надо? – спросил Борис Кунин, продолжая затеянный им разговор. – Учти: спрашиваю не в осуждение, просто хочу проникнуть в суть твоих жизненных намерений.
– А зачем ты пошел в медицинский, а теперь вот плаваешь на «Вишере»?
– Хотелось увидеть белый свет.
– Шел бы в мореходку.
– Но ты ведь знаешь – я близорук.
– Верно… Прости, Боря. Что же касается университета… Ты понимаешь, мне все кажется, что я способен на большее… Меня переполняют некие силы, особая энергия, что ли, которые не находят выхода. Словом, живу я вроде вполнакала.
– Дуришь ты, парень, – засмеялся Борис. – Да у тебя даже хобби никакого нет… Значит, ты на своем месте.
– Да, я с сомнением смотрю на врача, который в свободное время мастерит радиоприемник, и на инженера-строителя, который все свободное время проводит с этюдником. Хотя, может, это и есть выход их особой энергии, а вот в чем он для меня – определить не могу.
– Где мы сейчас находимся? – спросил Борис.
– Взгляни на карту, – ответил Олег.
Как-то в рейсе Кунину не спалось, он пришел к Олегу на вахту, и тот от скуки стал объяснять другу азы «навигацкой» премудрости. Борис довольно быстро освоился с новым делом и теперь мог вполне сносно вести прокладку, делать обсервации.
Но посмотреть на карту Кунину не удалось. Едва он вошел в штурманскую рубку, как с левого крыла, где стоял вахтенный матрос, донесся крик:
– Ракета! Красная ракета!
III
Они вернулись в Кронборг только к обеду, побывав в совхозе «Синегорье», где уже оплакивали погибшего Володю Рыбина.
Колмаков, который был в гражданской одежде, держался во время первичного расследования как бы в стороне, тем более, что он вполне мог сойти за представителя прокуратуры, которая всегда присутствует в случае обнаружения трупа при подозрении в убийстве.
Опросили сослуживцев Рыбина по гаражу, совхозного диспетчера, который выписывал ему путевку в Канельярви. Всем до единого бойцам студенческого строительного отряда показали для опознания фотографию неизвестного пока убийцы – он так и остался неизвестным, никто его в совхозе «Синегорье» не видел.
Уже пришла из Ленинграда справка: Ханжонкин Петр Елисеевич в городе не значится. Нашли кассиршу с Финляндского вокзала, которая подтвердила, что именно она выписывала сезонный билет до станции Ольгино, обнаруженный в кармане незнакомца, но вот кому выписывала – не помнит.
В час дня на место происшествия прилетели генерал Третьяков и начальник войск пограничного округа. После короткого совещания на месте группа вернулась в Кронборг, откуда Лев Михайлович уехал в Ленинград, напомнив майору Колмакову о том, что он должен обязательно разобраться с «бешеным бульдозером» на заставе имени Петра Игнатенко.
– Попробуйте рассмотреть эти события как звенья единой цепи, – сказал в заключение Третьяков. – Здесь явно один почерк. А вот что этот таинственный противник хотел нам «написать» – это надо думать. Обмозгуйте все и с наших, и с пограничных точек зрения. Заодно побывайте на своей заставе.
На родной заставе Колмаков последний раз был два года назад. Там уже, конечно, новые парни, и командир с замполитом ушли на повышение, разве что остался прапорщик Никита Авдеевич Колов, бессменный старшина заставы № 1, который почти двадцать лет назад учил уму-разуму и Артема Логинова, и его самого, и Петра Игнатенко, которого давно уже нет в живых.
Для всех эта прекрасная белая ночь была трудной и бессонной, и Завалишин отпустил своего заместителя и гостя домой, наказав им пораньше лечь спать, чтобы со свежими головами выехать поутру на заставу № 1.
Артем жил на Приморской набережной, там, где кончался старый город, и за парком, который украшал живописный пруд, начинались двенадцатиэтажные башни новых жилых кварталов.
Настя, жена Артема, ждала мужа и гостя – стол в гостиной был почти накрыт. Она сразу же забросала Колмакова вопросами о Тамаре и Галине, и Николай, отвечая ей, ходил следом из кухни в комнату и обратно, пока Артем шутливо не прикрикнул на них: мол, успеете наговориться за столом – и потащил Колмакова на балкон – покурить.
– И что ты обо всем этом думаешь? – сразу же спросил он у Николая.
– Пока ничего определенного. Но шеф мой прав: один почерк. Более того, надо ждать новых происшествий.
– Не каркай, – Артем толкнул Николая в бок, – с меня и случившегося довольно.
– Что тебе известно о новой конторе в Скандинавии?
– Не больше, чем вам, Коля. Мы то и дело натыкаемся на следы ее деятельности, знаем, что где-то в окрестностях портового города Ухгуилласун действует организованная ею шпионско-диверсионная школа, которую они условно называют Ликеем, но вот под какой крышей упряталась сама фирма – увы… Это больше по вашей части, дружок.
– Нам только известно, что заправляет всем этим делом человек, хорошо знающий местные условия и свободно владеющий финским и шведским, – сказал Николай. – Видимо, собственный, скандинавский кадр. Доморощенный, так сказать.
– Этого явно недостаточно, – с сомнением покачал головой Артем – Ну да ладно – о делах после. На заставе вдоволь наговоримся. Выезжаем туда в семь утра.
– Мужчины! – позвала Настя. – Руки мыли? Быстренько в ванную!
Едва уселись за стол, пришла Алена, дочь Логиновых, ровесница Галинки. Она тоже недавно окончила восьмой класс.
– Надумала, Аленка, куда пойдешь учиться? – спросил ее Николай.
– В девятый класс. А закончу школу, приеду к вам в Ленинград. Хочу в университет, на биологический, как мама.
– А как дела у Пети?
– Получили письмо – уезжает на сборы в Закавказский округ, – ответил Артем. Петр учился в Высшем пограничном училище в Подмосковье.
Из кухни появилась Настя с блюдом, на котором исходили ароматом цыплята табака.
«Не берут ее годы, – подумал, искренне любуясь женой друга, Николай. – Ведь уже под сорок ей, а выглядит как старшая сестра Аленки…»
Логинов налил в бокалы легкого вина, Аленка – «фанты» из запотевшей бутылки. Все повернулись к портрету Петра Игнатенко.
– За тебя, Петро, – сказал Артем.
В этом доме так пили всегда. Первую рюмку – за Петра Игнатенко. И ничего странного в этом не было. Ведь Настя была прежде женою Петра, а курсант Петр Игнатенко, будущий офицер-пограничник, его сыном.
IV
Это кафе на улице Башмачников открылось недавно. Владельцы назвали его «Подворотней» и сделали не только питейным заведением, но и выставочным залом для вернисажей, на которых демонстрировались «шедевры» сверхмодного направления поп-арта, которое бойкие искусствоведы определили как гиперреалистическое.
На стенах кафе и в особой выставочной веранде, которая служила еще и залом для танцев, висели картины в тяжелых золоченых рамах барочного стиля. С обрамлением картин вопиюще контрастировало их содержание. Художники изобразили на холстах, так сказать, ультра-прозу жизни. Натурой для них послужили старые рваные башмаки, расползшиеся женские чулки, кривые вилки, ржавые кастрюли, уличные бачки для мусора, корыта с грязным бельем, куски мяса с копошащимися в них червями, навозные кучи на крестьянских хуторах, общественные уборные снаружи и изнутри, дохлые кошки и никак не ожидавшие стать предметом искусства собаки, задирающие задние ноги у фонарных столбов.
В теплый и безветренный летний день за столиком на открытой веранде кафе сидели трое мужчин: один – лет пятидесяти, двое других – лет под сорок. Те, что моложе, были атлетически сложены, оба голубоглазы и белокуры, как и большинство жителей скандинавского портового города Ухгуилласуна, расположенного на северном побережье Балтийского моря, но жителями Ухгуилласуна эти люди не были.
Один из них, Майкл Джимлин, был кадровым американским разведчиком, сыном весьма состоятельных родителей, который поначалу счел разведывательную работу весьма забавной и щекочущей нервы, а затем так и остался в ней, превратившись из дилетанта в довольно опытного профессионала.
Сейчас Майкл числился помощником военного атташе в соседнем государстве, граничащим с Советским Союзом.
Второго звали Стивом Фергюссоном. Дипломатического паспорта у него, сотрудника ЦРУ, не было, но подданство он имел американское. Впрочем, по характеру нынешней работы Стив Фергюссон должен был быть свободно практикующим бизнесменом, это предоставляло известную свободу действий, хотя и не было так безопасно, как заниматься шпионажем, имея в качестве щита дипломатический иммунитет.
Настоящее имя Стива – Рутти Лаймесон. Отец у него наполовину швед, наполовину финн, а мать – русская графиня. Родился Рутти 19 сентября 1944 года и всегда считал этот день «черным днем» своей родины, ибо именно тогда Финляндия заключила перемирие с Россией и вышла из войны. С детских лет он впитал яд шовинистических проповедей, которыми его потчевал отец, Ивар Лаймесон, бывший командир разведывательно-диверсионного батальона финской армии, перебравшийся в сорок четвертом году в Швецию, чтобы избежать наказания за содеянные военные преступления. Рутти Лаймесон стал достойным восприемником отца. И неудивительно, что в Центральном разведывательном управлении Рутти давно пользовался доверием и был на хорошем счету.
