Йоханнес Зиммель - Пятый угол
— Что-нибудь легонького, Генри, — сказал Томас. Было уже поздно, и ему нужно было успокоиться. Вместе они составили меню. Шлумбергер попросил:
— Господин Ливен, переведите ему, пускай приготовит пару блинчиков с абрикосовым конфитюром и миндалем!
Томас перевел. Генри удалился. Среди трех друзей воцарилось свинцовое молчание. Только когда принесли заказ, венец пробормотал:
— Бреннер звонил в Берлин. Не позднее завтрашнего утра начнется спецоперация. Что будет с людьми, ясно.
Томас подумал: «Профессор Дебуше. Красавица Ивонна. Лейтенант Белькур. И многие, многие другие. Они еще живы. Они еще дышат. Скоро их арестуют. Скоро их убьют».
— Ребята, — сказал Раддац, — четыре года я все увиливал. Не убил еще ни одного человека. Паршиво чувствовать, что ты вдруг становишься как бы соучастником…
— Мы в этом не виноваты, — сказал Томас. И подумал: «Вы-то — нет. А я? Я, безнадежно запутавшийся во лжи, надувательстве и хитростях. И я невиновен?» Шлумбергер заговорил:
— Господин Ливен, конечно же, и думать нечего, что мы станем помогать партизанам, убивающим наших камрадов!
— Да, — ответил Томас, — это исключено.
И подумал с отчаянием: «Что тут можно сделать? Что нужно сделать? Как остаться порядочным человеком?»
— Карл прав, — сказал берлинец. — Смотрите, я ведь тоже не нацист. Но, положа руку на сердце, предположим, эти партизаны возьмут меня за жабры. Они что, поверят мне, что я никакой не нацист?
— Они застрелят. Убьют тебя. Для них немец — это немец.
В задумчивости Томас ковырял свою рыбу. Вдруг он поднялся и сказал:
— Одна возможность все же есть. Одна-единственная.
— Что за возможность?
— Кое-что предпринять, оставаясь при этом порядочным человеком, — сказал Томас. Он прошел в телефонную кабину, позвонил в отель «Лютеция» и попросил полковника Верте. Тот взял трубку, явно нервничая.
Слышался гул голосов. Судя по всему, у полковника шло совещание. Пот струился по лицу Томаса. Он думал: «Оставаться порядочным. Действуя против порядочных людей и в своем отечестве, и в чужом. Не становиться предателем, фантазером, сентиментальным типом. Только спасать жизни… Спасать жизни…» Томас хрипло заговорил:
— Господин полковник, звонит Ливен. У меня есть к вам предложение чрезвычайной важности. В одиночку вы это решить не сможете. Прошу выслушать меня и затем немедленно уведомить адмирала Канариса.
— Что еще за чушь?
— Господин полковник, когда начинается операция на юге?
— Рано утром. Чем вызван вопрос?
— Я прошу назначить меня руководителем операции.
— Ливен! Мне сейчас не до шуток! Мое терпение лопнуло!
— Выслушайте меня, господин полковник! — прокричал Томас. — Пожалуйста, послушайте, что я предлагаю…
5
Было 4.45 утра 6 августа 1943 года, когда самолет британского производства «лайсендер» взял курс на Клермон-Ферран. Как раз в это мгновение из клубящихся облаков выпрыгнул сверкающий солнечный шар.
Пилот, отделенный от пассажира перегородкой, взял трубку бортового телефона и произнес:
— Посадка через двадцать минут, зондерфюрер!
— Благодарю, — ответил Томас Ливен, повесив рядом с собой телефонную трубку. После этого он, сидя неподвижно в своей крошечной кабинке, смотрел на идеально чистое небо, на шлейф светло-серого тумана, все еще закрывавший грязную землю с ее войнами и интригами, низостью и глупостью.
Выглядел Томас Ливен скверно. Щеки ввалились, глаза глубоко запали. Минувшая ночь была самой тяжелой в его жизни, а впереди маячил самый тяжелый в жизни день.
Десять минут спустя пилот начал снижение. «Лайсендер» пробил утреннюю облачность. Внизу лежал Клермон-Ферран, университетский центр и резиденция епископа. Город еще спал, улицы были пустынными.
В 5.15 Томас пил горячий кофе в служебном помещении капитана Оллингера. Небольшой коренастый командир подразделения тирольских горных стрелков, расквартированного в Клермон-Ферране, внимательно изучал удостоверение Томаса Ливена — сотрудника секретной службы, сказав:
— Я получил подробный телекс от полковника Верте. Час назад мы также разговаривали по телефону. Зондерфюрер, мои люди в вашем распоряжении.
— Для начала я попросил бы автомобиль для поездки в город.
— Я дам вам в сопровождение десять человек.
— Спасибо, не надо. Я должен в одиночку исполнить то, что мне предстоит.
— Но…
— Вот запечатанное письмо. Если до восьми часов вы не получите от меня известий, вскроете его. Оно содержит все необходимые указания полковника Верте насчет дальнейшего. Всего вам доброго.
— До свидания…
— Да, — сказал Томас, постучав по дереву, — надеюсь.
«Ситроен», конечно, трофейный, но без немецких номеров, запрыгал по безлюдной площади Блез Паскаль. Томас сидел рядом с заспанным молчаливым шофером. На нем был плащ поверх серого фланелевого костюма и белая шляпа. Его целью ранним утром был профессор Дебуше, духовный лидер Сопротивления в центральной Франции. Он жил в служебной квартире на территории широко раскинувшегося университетского городка. Перед главным входом с авеню Карно Томас вышел, сказав:
— Поезжайте за угол и ждите меня.
Затем он направился к университетским воротам. «Боже милостивый, как мне и всем нам сейчас нужна твоя помощь», — думал он.
Прошла целая вечность (Томас звонил и звонил), прежде чем, наконец, с руганью появился старый швейцар в шлепанцах и ночной рубашке, поверх которой было наброшено пальто.
— Бог мой, вы что, рехнулись? Что вам нужно?
— Поговорить с профессором Дебуше.
— В это время? Послушайте-ка… — Швейцар осекся. Банкнота в пять тысяч франков поменяла владельца. — Что ж, видно, дело неотложное. Что мне передать господину профессору, кто его спрашивает?
— Телефон в квартире у вас есть?
— Да, мсье…
— Я сам с ним поговорю.
В тесной подвальной квартире швейцара у Томаса пот выступил на лбу, пока он слушал, прижав трубку к уху, как заливается телефон у профессора Дебуше.
Встала и жена швейцара, она прижалась к мужу, и, перешептываясь, оба испуганно смотрели на Томаса. Затем Томас услышал знакомый голос:
— Дебуше. Что случилось?
Томас произнес хрипло:
— Эверетт.
Он слышал, как профессор ловит ртом воздух:
— Эверетт? Где… где вы?
— В университете. В квартире швейцара.
— Пусть он проводит вас ко мне — сейчас… Я… я жду вас…
Томас повесил трубку. Швейцар сказал:
— Пойдемте, мсье.
На ходу он кивнул жене, все еще смотревшей на Томаса. Тот уже не видел, как отцветшая посеревшая женщина после их ухода подошла к телефону и сняла трубку…
6
— Ради всего святого, что заставило вас совершить это безрассудство — явиться сюда, капитан Эверетт? — известный физик — вылитый Альберт Эйнштейн — стоял перед Томасом в библиотеке своей квартиры возле огромного книжного стеллажа.
— Господин профессор, «Маки Крозан» взорвала мост возле Гаржилесса.
— Да, согласно полученному указанию.
— С тех пор вы виделись со своими людьми?
— Нет. Я и моя ассистентка уже неделю находимся здесь. Я должен читать лекции.
— Но вам известно, что вместо лейтенанта Белькура взрывом руководили бургомистр Касье и гончар Руф?
— Хорошие люди, порядочные.
— Плохие люди, глупые, господин профессор, — с горечью возразил Томас. — Тщеславные! Безответственные!
— Послушайте, капитан…
— Известно ли вам, что вчера вечером устроили эти Богом проклятые идиоты? Взяли рацию и передали имена и адреса членов «Маки Крозан»! Касье! Руф! Профессор Дебуше! Ивонна Дешан! Лейтенант Белькур! Свыше тридцати имен и адресов…
— Но зачем же, ради всего святого? — старик побледнел.
— Чтобы похвастаться. Чтобы лично генералу де Голлю стало известно о самых мужественных героях, заслуживших самые большие ордена… Дураков вы держите там в горах, господин профессор!
Старик долгим взглядом посмотрел на Томаса. Затем сказал:
— Конечно, было ошибкой передавать имена. Но разве это преступление? Разве «Лондон» поставлен этим под угрозу? Едва ли… Так что это не может быть причиной того, чтобы вы с риском для жизни добирались сюда…
Близко, совсем близко подошел к Томасу профессор Дебуше. Глаза ученого были огромными и испытующими, когда он хрипло прошептал:
— Во имя чего вы рисковали своей жизнью, капитан Эверетт?
Томас глубоко вдохнул. «Пускай он убьет меня, — подумал он. — Пускай я не переживу этот день. Тогда я хотя бы погибну при попытке остаться порядочным человеком в эти грязные времена». Он вдруг почувствовал, что совершенно спокоен, как тогда, когда принял решение лишить себя жизни, чтобы покончить с допросами в гестапо. Он произнес тихо:
