Герман Матвеев - Тарантул
— Конечно можно.
— Ну, а если вы подругам разболтаете?
— Нет… Я не люблю болтать, — просто сказала девочка. — Но если вы боитесь, то лучше не говорите.
— А разве вам не интересно?
— Конечно интересно, но что же делать?.. Вдруг на самом деле разболтаю, — с сожалением призналась Лена.
Иван Васильевич засмеялся и пересел на стул рядом.
— Это хорошо, что вы так откровенно… Я приготовил для вас много всяких секретов, и нам нужно договориться. Анна Захаровна говорила мне, что вы патриотка, много работаете для победы, любите свою работу… Думаю, что вы нас не подведете и никому не проболтаетесь… Так?
— Конечно. Зачем же я буду говорить, если нельзя?
Иван Васильевич был в затруднении. По работе ему никогда не приходилось иметь дело с девочками, но почему-то он считал, что все они любопытны, болтливы и не могут хранить тайны. Лена ему нравилась. Все движения были сдержанны, и она казалась серьезной, неглупой девочкой.
— Мишу Алексеева вы знаете? — неожиданно спросил он.
На лице Лены появилась краска смущения, но она не опустила глаз.
— Да. Мы с ним знакомы, — серьезно ответила она.
— А как вы к нему относитесь?
— Обыкновенно, — еще больше краснея, сказала Лена.
— А мне казалось, что вы друзья.
— В общем да. Он хороший мальчик…
Иван Васильевич видел, что Лена сильно смутилась, и чем пытливее, чем пристальнее он смотрел, тем ярче пылало ее лицо, глаза становились влажными. Казалось, еще немного — и она расплачется. Он вспомнил, что и Миша смутился не меньше, когда он попросил его назвать знакомую девочку, которой доверяет.
— Видите ли, в чем дело, Лена, — сказал Иван Васильевич после некоторого раздумья. — Мише Алексееву мы поручили одно серьезное и ответственное дело… Буду говорить вам откровенно опасное дело. Ему нужен помощник, вернее, помощница… Именно поэтому я и решил обратиться к вам с просьбой… Вы меня понимаете?
По мере того как Иван Васильевич говорил, смущение исчезало, румянец на лице девочки таял, брови хмурились.
— Вы думаете, что я могу? — тревожно спросила она. — Конечно, я с радостью… но вдруг я не сумею?
— Особого уменья тут не требуется. Нужна воля к победе, выдержка, немного хитрости, а главное — желание.
— А кто вы такой? Вы из военных?
Иван Васильевич насторожился. Сюда он пришел в штатской одежде и одевался, как всегда, очень тщательно. Ботинки, костюм, пальто, кепка… Почему же девочка задала ему такой вопрос и почему в топе ее была уверенность?
— А из чего вы заключили, что я военный? — спросил он. — Разве я похож на военного?
— Нет, но, наверно, вы были раньше военным, — с улыбкой ответила она.
— Но почему вы так думаете?
— Потому что вы… Недавно к нам приезжали офицеры на праздник… У нас было торжественное заседание… Вот и вы держите свою кепку тоже, как они — фуражки…
Иван Васильевич взглянул на свою кепку, которую держал за козырек на полусогнутом локте руки, и расхохотался. Привычка взяла свое, и это не ускользнуло от внимания девочки.
— Какая вы наблюдательная, Леночка! — похвалил он. — Это очень хорошее качество… Великолепное качество. Да, вы не ошиблись, я действительно военный…
Теперь все сомнения исчезли. Иван Васильевич решил, что Лена Гаврилова очень подходит для задуманной операции и безусловно справится с задачей. Оставалось как можно проще и подробнее рассказать, какая помощь от нее нужна, и получить согласие.
8. Каратыгин
Майор государственной безопасности Каратыгин Константин Потапыч вернулся с фронта. Доложив начальнику о результатах поездки, он спустился в свой кабинет и занялся разборкой документов. Через несколько минут в дверь постучали.
— Кто там еще? Влезайте! — сердито крикнул он, но, увидев вошедшего, приветливо улыбнулся. — Ты что, Иван? Соскучился?
— Соскучился, Костя, — сказал Иван Васильевич, крепко пожимая руку своего старого друга. — Беспокоился… Долго ты…
— Ничего не поделаешь. Такой клубок запутали. Провокацией занимаются, мерзавцы. И так бесцеремонно… Чувствуют, что скоро им конец. Начинают кричать «капут»… Откуда они это словечко подцепили? «Гитлер капут!» — передразнил он кого-то. — Ну, а у тебя как?
— У меня? — переспросил Иван Васильевич, усаживаясь в кресло. — У меня серьезное дело. Готовлю встречу. Послушай, Костя, ты ведь когда-то бил педагогом? — неожиданно обратился он к майору.
— Ну, что ты выдумал, какой я педагог!
— Ты же сам рассказывал.
— По приказу Дзержинского работал в колонии с правонарушителями. Но когда это было!
— Все равно…
— Что значит — все равно? Зачем это тебе понадобилось? — подозрительно спросил майор.
— Хочу тебя просить…
— Сгинь, сгинь, Иван! — перебил его Каратыгин. — И слушать ничего не хочу! Мне приказано в баню, затем побреюсь — и спать. Двое суток буду спать… Устал я, голубчик.
Иван Васильевич спокойно выслушал протест и невозмутимо продолжал:
— Вот, вот… Я как раз и хочу предложить тебе дня два отдохнуть. В баню сходишь, отоспишься и все, что хочешь… В семейной обстановке, с хорошими ребятами.
— Не уговаривай, пожалуйста. Знаю я твой отдых! У меня и своих дел по горло.
— Подожди, Костя. Сначала послушай. Я убежден, что моя просьба тебя устроит.
— Да ты посмотри, на кого я похож!
— Вид у тебя великолепный! Как раз то, что нужно. Небритый, грязный, глаза осоловевшие… Просто залюбуешься!
Все это Иван Васильевич сказал с таким восторгом, что майор не выдержал и засмеялся.
— Ну, ладно. Не издевайся. Говори, что у тебя, — согласился он, но сейчас же предупредил: — Но имей в виду, если это действительно отдых, как ты заявил…
— Да, да Это отдых, Костя. Вот послушай. На празднике пограничники перехватили одного растратчика, выпущенного гитлеровцами из тюрьмы и завербованного. Перебросили ею к нам по заливу…
Иван Васильевич подробно рассказал другу о задержании Казанкова, о его допросе, о письме, о Завьялове и перешел к изложению плана.
— Тарантул — это кличка. Мальцев не настоящая фамилия. Нам уже не первый раз приходится с ним встречаться. Думаю, что участок Ленинградского фронта — его специальность, и готовился он к этому давно. Помнишь в позапрошлом году дело с ракетчиками? «Круг однорукого»? Мы тогда большую группу выловили…
— Ну, ну…
— Затем, в прошлом году, дело с аммиаком. Это все он, Тарантул. Сын его погиб. Помнишь, с крыши сорвался?
— Ты думаешь, — сын?
— Да. Теперь это точно установили.
— Значит, до войны он жил в Ленинграде, — задумчиво произнес Каратыгин.
— Ну ясно. Теперь я установил, где он раньше работал. Он химик… Слушай дальше. Завьялова мы помогли отправить в командировку, квартиру его отремонтировали, и вчера там поселились Миша Алексеев и одна девочка. Они под видом детей профессора встретят Мальцева…
— У-у… — протянул Каратыгин. — Это, знаешь, рискованный план.
— Плохой?
— Не-ет… Этого я не сказал. План смелый, но рискованный. Тарантулом его прозвали не случайно. Надо думать, что он не дурак. Недооценивать врага не годится, Ваня.
— Переоценивать и бояться тоже не следует.
— Все это так… Ну, а что ты от меня хочешь? — спросил майор.
— Мальцев должен приехать дней через пять. За аптекарем мы следим… Я хочу, чтобы ты, пока есть время, пожил бы с ребятами вместо Мальцева. Выспишься, отдохнешь..
— Зачем это?
— Надо, во-первых, испытать их и подготовить… затем снять психологическую напряженность. Ты, как педагог, должен понимать, как они себя чувствуют. Они как туго натянутые струны сейчас. Я, конечно, поработал с ними… как умел. Но прорепетировать, устроить маленький экзамен необходимо. Посмотреть, справятся ли они. Еще не поздно. Можно и отказаться от этою плана. За Алексеева я почти спокоен. Он бывал в серьезных переплетах, а вот девочка… не знаю.
Каратыгин задумался. Он понял, что волнует Ивана Васильевича, понял, почему тот обратился именно к нему, и понял, что отказать в такой просьбе нельзя.
— Та-ак… — протянул он. — Значит, ты хочешь, чтобы я превратился в паукообразное насекомое… Ну что ж… Дело серьезное. Надо соглашаться. Пойдем к начальству…
9. Гость
В квартире профессора Завьялова четыре комнаты, ванная, кухня, большая прихожая. Утром и вечером Миша с Леной топят все печи, подолгу держат открытыми форточки, но сырость запущенного жилья прочно держится. После ремонта пахнет краской, клеем и еще чем-то острым, неприятным, отчего щекочет в горле и болит голова.
Миша, затопив печи, ушел в свою комнату готовить уроки. Лена вымыла посуду, убрала в буфет и взялась за тряпку. Не считая запахов, вид у квартиры был вполне жилой. Полы и окна вымыты, мебель расставлена по местам, картины повешены, оставшиеся и сваленные в кучу книги разложены на полках, по девочка никак не может успокоиться. Ей все время кажется, что следы недавнего ремонта слишком бросаются в глаза и где-то есть недоделки, непорядок.