Станислав Гагарин - Контрразведчик
— Скажите, — спросил Юрий Алексеевич, — в каких спектаклях и какие роли вы играли в народном театре?
Михаил Петрович поднял голову и слабо улыбнулся.
— Был я Отелло, и Сирано де Бержераком, и дядей Ваней, и Бароном… Кем я только не был!
— Бойко ставила классиков или не отказывалась и от современной темы?
— В нашем репертуаре было десять спектаклей. Шесть из них — классика, четыре пьесы — современные. За неделю до моего отъезда в командировку у нас начался застольный период репетиции пьесы «Сталевары». Марина предложила свое прочтение этой вещи, она хотела вынести спектакль в цеха комбината, превратить в сцену само производство. Мы все загорелись ее идеей… я возвращался из командировки с нетерпением, кое-что придумал, торопился поделиться мыслями с Мариной…
— Спектакль в цехе — это интересно, — сказал Леденев, — Видимо, ваш режиссер был человеком с выдумкой.
— Если бы вы ее знали, — горестно вздохнул Травин. — Какая нелепая игра случая!
— Скажите, Михаил Петрович, — спросил Корда, — где вы встречались с Мариной Бойко?
Инженер заметно смутился.
— В каком смысле, — проговорил он, запинаясь.
— В самом прямом. В каких местах вы виделись с нею?
— Во Дворце культуры, на репетициях. Дома я у нее бывал. За город ездили. Ну и у общих друзей встречались…
— А на комбинате?
— Марина часто бывала в цехах, она всегда говорила, что должна знать тех, для кого работает. Виделись мы с нею и на комбинате.
— И к вам она заходила? — спросил Юрий Алексеевич.
— Ко мне домой? — воскликнул Травин.
— Нет, зачем же, — сказал Алексей Николаевич. — В лабораторию.
— В нашу лабораторию с обычным пропуском не попадешь, — проговорил, успокаиваясь, Михаил Петрович. — Да и чего ей там делать?
— Хорошо, — сказал Корда. — Благодарю вас, Михаил Петрович.
Он повернулся к Леденеву.
— Хотите спросить еще что-нибудь?
— Нет, достаточно, — ответил Юрий Алексеевич.
— Тогда вы свободны, товарищ Травин.
Инженер Травин вышел.
— Ну, — сказал Корда, — как он тебе показался?
— Сложное впечатление… За сорок ему?
— Да, сорок пять.
— Бывает, что и сильные духом мужчины теряют голову в таких ситуациях…
— Я тебя понял, Юрий Алексеевич.
— Тут возможен такой вариант. Бойко знает о допуске влюбленного в нее инженера к секретным материалам, она узнает об этом от некоего «Икса», в подчинении которого находится. «Икс» приказывает ей обольстить Травина, что большого труда Марине не составило. Потом она ставит ультиматум: или материалы и она, либо ничего. И Травин, потерявший голову, решается на преступление и уезжает в командировку.
— Кстати, — заметил Корда, — командировку он получил по собственной инициативе.
— Вот-вот, — оживился Юрий Алексеевич, — примем это во внимание.
— И тот его срочный отъезд с комбината, свидетелями которого мы с тобой были… — задумчиво проговорил Корда. — Помнишь, тогда, после твоего с ним первого разговора?
— Да, — поддержал его мысль Леденев, — на своем «жигуленке»… Твои ребята ведь его тогда потеряли, и мы до сих пор не знаем, где был Травин.
— Я думал, что ты спросишь его об этом.
— Зачем? Чтоб раскрыть наблюдение за ним?
— Ладно, — сказал Алексей Николаевич, — с Травиным пока оставим. Ты мне скажи, что за хитрую акцию ты проводишь вдвоем с Кирюшиным?
Леденев рассмеялся.
— Уже пронюхал… Неплохо у вас поставлена служба, товарищ начальник. Или сам Кирюшин доложил?
— До Кирюшина я еще доберусь, — притворно суровым тоном произнес Корда.
— Тебе рассказать, так ты, старый зубр, смеяться будешь, ничего, кроме эмоций, в этой моей версии нет. А Володя твой Кирюшин — салага, он смеяться не будет, да и не посвящаю его во все. Он выполняет отдельные поручения, порой не догадываясь о их связи между собой… Ты уж не обижайся… Еще немного, и я обо всем тебе расскажу, даже если и провалюсь со своими предложениями.
— Хорошо, хорошо, — остановил Леденева Алексей Николаевич, — давай пробуй свою интуицию, я в ее существование всегда верил, и сейчас она мне, моя интуиция, подсказывает, что мы оба схлопочем весьма солидные фитили от Бирюкова, если не разберемся со всем этим в ближайшее время.
— Василий Пименович не только на фитили горазд, — возразил Леденев. — Не успел тебе сказать, что из главной конторы мне сообщили, что после установления некоторых прежних московских знакомств Марины Бойко к делу подключились тамошние ребята.
— Это уже что-то, — сказал Корда, — они там, мы здесь, глядишь, и обложим зверя.
— Давай еще раз посмотрим, как организовано хранение секретной документации в лаборатории АЦ, — предложил Юрий Алексеевич. — Может быть, отыщем еще какую щелку…
— Давай посмотрим, — согласился Корда. Но в это время в дверь постучали, Корда крикнул: «Войдите!». Вошел его заместитель.
— Прошу прощения, — сказал он, — но посчитал сообщить вам об этом обязательно.
Он положил на стол перед Кордой почтовый конверт.
— Что это? — спросил Алексей Николаевич.
— Письмо на имя Марины Бойко, — ответил Иванцов. — Отправлено из Москвы четыре дня назад. Отправитель С. Ромова.
— Вы ознакомились с содержанием? — спросил Леденев.
Корда рассматривал конверт со всех сторон, аккуратно поворачивая его в руках.
— Да. Потому и решил доложить вам о нем сразу.
Корда вытащил листок из конверта, понюхал, хмыкнул, развернул и принялся читать.
Леденев подошел к столу, взял в руки пустой конверт и стал внимательно рассматривать его.
Алексей Николаевич прочитал письмо, вздохнул, взглянул на Леденева, пробежал глазами текст еще раз. Затем протянул листок Юрию Алексеевичу и сказал:
— По-моему, это тот самый второй кончик веревочки, о котором ты говорил в первый день своего приезда.
Буратино ищет резидента
— Вы знаете, я так возмущена нашим сыном, что просто места себе не нахожу, Сергей Сергеич, — проговорила модно одетая женщина средних лет, обращаясь к попутчику, с которым они вот уже вторые сутки ехали в одном купе скорого поезда Москва — Трубеж.
Ее безмолвный супруг кротко сидел в углу, даже не пытаясь вступить в разговор.
— Я говорю отцу: «Воздействуй на парня по-мужски. Разве мне, слабой женщине, по силам справиться с ним, верзилой-акселератом?» Да разве он может?
Она махнула рукой, а Семен Гаврилович пожал плечами и виновато улыбнулся.
— Чем же он вас так огорчил? — спросил Сергей Сергеевич.
В бумажнике Сергея Сергеевича лежал паспорт на имя Малахова, удостоверение корреспондента журнала «Кооператор» и соответствующее командировочное предписание. Спецкор Малахов направлялся в Каменогорскую область для сбора материалов к очерку о лучших людях, работающих в системе потребительской кооперации, и начать свой объезд этого обширного края решил с города Трубежа.
— Так чем он вас так огорчил, ваш наследник? — повторил свой вопрос Сергей Сергеевич.
— Ох, и не спрашивайте лучше, эти мне наследники! Одна беда с ними… Закончил он в этом году школу, учился хорошо, подал на исторический факультет в МГУ. На второй день после выпускного бала отправили его самолетом в Москву. И сдал все на «отлично», прошел по конкурсу, мы так радовались с отцом.
— И что же? — спросил Малахов.
— Через три дня вызывает нас на переговоры и убивает наповал. Решил он, дескать, сам делать историю, а не изучать ее. Перевелся на заочный факультет и подал заявление с просьбой отправить его на этот самый БАМ, дорогу ему захотелось в тайге построить. Мы с отцом на самолет — и в Москву. Три дня бились — ни в какую. Так и не сумели уговорить, уехал. Вчера провожали их эшелон. Музыка, цветы, а я только реву и слова сказать не в состоянии.
Она всхлипнула и поднесла платок к покрасневшим припухшим глазам.
— Ну, будет, будет, Маша, — проговорил муж и осторожно погладил ее по плечу. — Успокойся.
— Конечно, Мария Михайловна, перестаньте расстраиваться, — сказал вежливый, представительный москвич, командированный в их Трубеж. — Сейчас такое время, молодежь стремится испытать себя, проверить на большом деле. Вот и ваш сын подался туда, где труднее. Вам гордиться им нужно.
— Вот и я говорю, — начал было Семен Гаврилович, отец будущего строителя Байкало-Амурской магистрали, но Мария Михайловна грозно взглянула на него, и Семен Гаврилович умолк.
В дверях купе показалась проводница с подносом в руках.
— Чай все будете? — спросила она.
— Разумеется! — воскликнул Малахов. — А я так целых два стакана. Люблю побаловаться чайком, московский-то водохлеб.
— Потом повторите, — сказала проводница, оставила три стакана и ушла.
