Лев Овалов - Рассказы майора Пронина (Сборник)
— Как вы смеете! — сказала ему Галина, хотя голос ее звучал не слишком уверенно. — Сейчас же уведите меня отсюда!
— Сидите и молчите! — прикрикнул на нее Евдокимов.
Галина обиженно поджала губы.
В комнате наступило напряженное молчание. Евдокимов молчал, молчал нехорошо, мрачно, неприязненно.
Это молчание тягостно действовало на Галину. Лучше бы он о чем-нибудь ее спрашивал… Лучше бы ругался!
— Значит, вы не тот, за кого себя выдавали? — съязвила Галина, пытаясь прервать молчание. — Теперь я вижу, какой вы физик…
— Да помолчите же! — сердито произнес Евдокимов.
Оставалось только оскорбиться и молчать. Галина это и сделала. Она замолчала. Она решила не проронить больше ни слова. Не скажет ни слова, если даже Евдокимов будет ее о чем-нибудь спрашивать. Она тоже поиграет на его нервах.
Но Евдокимов ни о чем ее не спрашивал. Он сидел и молчал. Чего он от нее хочет? Это было невыносимо…
Сколько прошло времени? Как назло, Галина впопыхах забыла надеть часы. Десять минут, час, сто? Чего ему от нее надо?
— Может быть, вы даже и не Евдокимов? — нарушила она молчание.
— Молчите! — сказал он и опять замолчал.
Нигде никаких часов… Тишина.
Галине показалось, что она слышит тиканье каких-то часов.
Раз, два, три, четыре, пять…
Она принялась отсчитывать секунды. Досчитала до тридцати четырех и сбилась со счета. А может быть, никаких часов нет и это ей просто кажется?
Нет, в самом деле, чего он от нее хочет?
— Вы меня гипнотизируете? — жалобно спросила она.
— Молчите, — повторил он.
Черт проклятый! Вот вляпалась она в историю… Для чего он сюда ее привез?
Она покупала контрабандные чулки… Нужны ему эти чулки! Она дала Лизе денег, чтобы та могла их кому-то сунуть и не поехать после окончания института на периферию… Нужна ему эта периферия, да он и не может знать, что она давала Лизе деньги…
Господи, хоть бы он о чем-нибудь ее спросил!
Это все из-за Роберта. Из-за этих проклятых танцев…
Зачем она ездила в это отвратительное кафе на улице Горького и болталась там с иностранцами?… Дура несчастная!
И в самом Эджвуде нет ничего хорошего… Зачем она только с ним таскается?
Отец звал ее с собой на охоту, так она с ним не поехала, а с этим Эджвудом таскается под Москвой на лыжах, и он же жрет ее шоколад… Он потому с ней и таскается, что она дочь ответственного работника… Куда они ни забредут, где их ни спросят, «ах, я дочка Вороненко!», все извиняются, ему это очень удобно…
Черт проклятый, да заговори же ты наконец!
И Галина не выдержала.
Она заревела…
Заревела по-настоящему, по-всамделишному., без ахов и охов, без закатывания глаз, так, как она ревела в детстве, когда ребята тузили ее за то, что она показывала им язык!
— Неоновая кофточка понадобилась? — заговорил, наконец, Евдокимов. — В обыкновенных ходить не можете? Нет, таких кофточек еще не придумали. А заработали ли вы хоть на самые простые чулки? Подавай перлон, нейлон… А известно вам, что вы всего в двух минутах от тюрьмы? Известно, чем занимается ваш Роберт? Грязный шпион, вот он кто, этот Роберт! А вы его соучастница. Молчите, молчите, не возражайте! Я вам покажу, чем вы занимаетесь.
Он полез в стол и достал оттуда завязанную папку.
— Вот, смотрите, — сказал он, развязывая шнурки и доставая из папки какие-то фотографии. — Галина Вороненко у реки. А что сзади? Железнодорожный мост. Галина Вороненко в поле. Бабочек ловит! Цветочки собирает! А сзади — вон, видите, завод. Очень важный завод. Галина Вороненко мчится с горы на лыжах. А вдалеке аэродром. Да, да, вы и не знали даже, что это аэродром, а это аэродром! И все эти снимки сделаны с помощью Галины Вороненко. Железнодорожный мост, оборонный завод, учебный аэродром. Очень ему нужна Галина Вороненко! Такими, как вы, хоть пруд пруди!
Он показал ей снимки.
— Он их отправил с кем надо и куда следует, — объяснил Евдокимов. — Это копии с них.
Евдокимов укоризненно покачал головой.
— «Я Вороненко, я Вороненко»! — передразнил он ее. — А теперь вот, смотрите, чем занимается эта Вороненко…
Галина полезла в сумочку, вытащила носовой платок, решительно обтерла лицо; ее платочек сразу стал похож на тряпку, какой художники вытирают свои кисти.
— Дмитрий Степанович, — сказала она хриплым голосом. — Не надо. Я больше не буду.
— Ну а что вы будете?
— Я пойду работать.
— Врете.
— Честное слово!
— Да вы ничего не умеете делать! Вы пуговицы себе не можете пришить.
— Увидите. Я не хочу, чтобы папа имел из-за меня неприятности.
— Вы даже стирать не умеете.
— Я буду стирать. Вот увидите.
— Вам подавай только перлоны да нейлоны.
— Да я теперь Роберта на выстрел к себе не подпущу. Честное слово, я с ним больше не встречусь!
— Э, нет, так нельзя, — возразил Евдокимов. — Наоборот, встретитесь и поможете мне, нам, своему папе.
— Да мне Эджвуд не нужен совсем! — воскликнула Галина. — Пропади он пропадом!
— И мне не нужен, — сказал Евдокимов. — Но зато очень нужно выяснить, чем он занимается.
— Во всяком случае, когда бывает со мной, занимается не шпионажем.
— Вы дура, Галочка, — мягко возразил Евдокимов.
Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.
— Расскажите мне, как вы проводите с ним время, — попросил ее Евдокимов. — Что делаете, где бываете — все.
— Ну, как… — смутилась Галина. — Он катает меня в машине. Ездим за Москву. Иногда берем с собой лыжи. Ходим по лесу. Потом завтракаем.
— Пьем коньяк, — добавил Евдокимов, — фотографируемся…
— Нет, после того как у него были неприятности, он теперь мало снимает, — сказала Галина. — Он теперь увлекается радио…
— То есть как это «увлекается радио»? — заинтересовался Евдокимов. — Слушаете передачи?
— Нет, он любитель-коротковолновик, — объяснила Галина. — У него в машине приемник, и он говорит, что в отдалении от Москвы помех гораздо меньше.
— А куда вы ездите? — спросил Евдокимов.
— Чаще всего вдоль Курской дороги, — сказала Галина. — Там удивительная природа.
— Станция Льговская? — быстро спросил Евдокимов. — Деревня Тучково?
— А вы откуда знаете? — удивилась Галина. — Вы что, следите за мной?
— За кем же мне еще следить? — насмешливо сказал Евдокимов. — Я же в вас влюблен!
— А может быть, вы и в самом деле меня ревнуете? — спросила Галина, впадая вдруг в прежний тон и прищуривая глаза.
— Перестаньте ломаться, я уже сказал! — одернул ее Евдокимов. — Говорите: часто вы туда ездите?
— Ну, это зависит от того, как складываются у Эджвуда дела, — объяснила Галина. — По вторникам обязательно, во вторник у него выходной.
— И в этот вторник он тоже собирался ехать с вами за город? — осведомился Евдокимов.
— Разумеется, — сказала Галина.
— И вы будете ходить на лыжах? — спросил Евдокимов.
— Если я захочу, — сказала Галина и повторила: — Если захочу.
— Так вы захотите. Понятно?
— Нет. Почему это я захочу?
— Потому что так нужно, — наставительно пояснил Евдокимов. — Вы поедете с ним за город, пойдете на лыжах, уйдете как можно дальше от машины…
Он испытующе посмотрел на Галину.
— Вам действительно отец дороже этого Эджвуда? — серьезно спросил он.
— Ну как вы можете об этом спрашивать! — воскликнула Галина. — Отец — и какой-то…
Она не нашла подходящего слова.
— Так вот, — сказал Евдокимов. — Уйдите подальше от машины и любыми средствами задержите Эджвуда около себя.
Галина с интересом посмотрела на Евдокимова.
— Это очень важно? — спросила она, обретая прежнюю самоуверенность.
— Да, — сказал он. — Очень. Захватите с собой часы. От пяти до шести вы и Эджвуд должны находиться далеко от машины. Обманите его, сделайте вид, что повредили себе ногу, но сумейте задержать. Это будет для вас проверкой, мы увидим, действительно ли вы дочь своего отца.
— Для этого мне не понадобится ломать себе ноги, — самоуверенно сказала Галина. — Увидите!
— Увидим, — сказал Евдокимов. — Помните, во вторник от пяти до шести, и смотрите, не вызовите в своем друге каких-либо подозрений, иначе нам обоим с вами несдобровать.
15. Загородная прогулка
Эджвуд свернул на проселочную дорогу на семьдесят третьем километре.
Он выехал из Москвы вдвоем с Галиной в полдень. Эджвуд сам вел машину, Галина сидела рядом. Оба были в лыжных костюмах. Погребец с провизией лежал на заднем сиденье. Лыжи были укреплены сверху, там было устроено для этого особое приспособление.
В лесу было тихо. Зима стояла мягкая, с частыми оттепелями. Снег на ветвях таял, к вечеру начинал дуть северный ветерок, подмораживало, ветви покрывались ледяной коркой. Деревья казались хрупкими, сказочными. Ели, не часто попадавшиеся между берез, походили на каких-то мохнатых чудовищ. Воздух был свежий и резкий.
