Александр Авдеенко - Горная весна
«Галочка» рассекала Карпаты уже без пара, с закрытым регулятором. Стоило Олексе отпустить тормоза, как вагоны, гремя буферами, толкая друг друга, стремительно покатились под гору. Метров через двести поезд набрал предельно допустимую здесь скорость. Олекса беспокойно посмотрел на телеграфные столбы: по ним все машинисты определяют скорость. Кажется, пока вполне терпимо.
— Давай, Олекса, давай! — подзадоривал Иванчук механика.
«Тише едешь — дальше будешь», — хотел посоветовать Андрей, но промолчал.
Поезд на крутом повороте изогнулся в такую дугу, что показалась хвостовая тормозная площадка с кондуктором на ней, одетым в бараний тулуп. Теперь хорошо были видны колеса пульманов, окутанные дымом, брызжущие крупными искрами, как наждачные точила.
«Галочка» гулко пересчитывала пролеты мостов, грозно скрежетала на кривых. Все эти стуки и скрежеты со страшной силой отдавались в сердце Андрея Лысака. Нет, профессия горного машиниста слишком опасна, не по душе сна Андрею. Надо удирать, пока не поздно.
На одном из поворотов Андрей увидел заснеженную гору. У ее подножия стоял станционный домик под оцинкованной крышей и тупик-улавливатель. На снежном фоне хорошо был виден черный силуэт входного семафора. Его рука была поднята.
— Вот и станция Поп! — пританцовывая, сказал Иванчук. — Гоп! Гоп! Гоп!
Андрей Лысак перевел дыхание. Слава богу, опасное путешествие кончилось. И не по
вторится оно больше никогда. Хватит, наездился!
Как только паровоз остановился у контрольного столбика, на «Галочку» поднялся начальник депо Мазепа: он любил проверять работу паровозных бригад на линии, вдали от Явора. Инженера Мазепу сопровождала плотная черноглазая, седоголовая женщина в строгом форменном костюме. Она улыбалась, но Мазепа был непривычно свирепым.
— Что вы наделали, окаянные души? — кричал он, потрясая над головой кулаками и наступая на Сокача. — Я спрашиваю, что ты наделал?
— Товарищ начальник, мы же договорились!
— Слыхали? — Мазепа посмотрел на седоголовую женщину. — Видали? Начальство в сговоре с подчиненным! — Мазепа вдруг рассмеялся. — Подтверждаю: мы договаривались. Познакомься, — сказал он, подталкивая Олексу в сторону улыбающейся женщины: — Татьяна Степановна Королевич. Наш новый паровозный диспетчер. Твой покровитель.
Сокач, Довбня, Иванчук и даже Лысак единодушно засмеялись. Татьяна Степановна смутилась и молча, взглядом, спрашивала паровозников, что их так развеселило. Олекса рассказал, в каком облике он и его бригада представляли нового диспетчера: белокурый перманент, кровавые клипсы в ушах, нарумяненные губки, напудренный носик, гордо вознесенный к небу. Татьяна Степановна слушала и смеялась вместе со всеми.
Начальник депо властно взмахнул рукой:
— Всем настроиться на самую серьезную волну и слушать важную новость! Татьяна Степановна, выкладывайте!
Все с любопытством смотрели на диспетчера, мысленно гадали, какой новостью она их обрадует. Татьяна Степановна своим певучим, молодым голосом сообщила, что начальник Закарпатского отделения дороги просил передать бригаде комсомольского паровоза благодарность за скоростное вождение тяжеловесных поездов. Новаторство комсомольцев будет отмечено в специальном приказе.
— Это еще не все новости, — предупредил Мазепа.
— Да, есть еще одна. — Татьяна Степановна провела рукой по седым волосам, аккуратно уложенным на маленькой красивой голове. — Отделение дороги решило перебросить ваш паровоз на заграничные линии. Будете водить поезда в Чехословакию, Венгрию, Румынию. Вот, теперь новости все. Можете следовать дальше, на равнину, а мы поедем в горы.
— Агитировать Твердохлеба, чтобы скорее перенимал ваш опыт, — добавил Мазепа. — Ну, а ваши как дела, товарищ практикант? — спросил он, переводя взгляд на Лысака, который с нарочитой скромностью затаился в стороне.
«Сказать ему или не сказать, что хочу навсегда распрощаться с паровозом?» — подумал Андрей.
— Почему молчишь? Чем недоволен? — допытывался Мазепа. — Не поладил с бригадой? Поездка не понравилась?
Андрей, не краснея, солгал:
— Хорошая поездка и бригада неплохая.
— Так в чем же дело? Почему ты такой невеселый?
— Я невеселый? Что вы, товарищ начальник!
Мазепа внимательно посмотрел на угрюмое лицо практиканта:
— Значит, я ошибся? Значит, надо считать тебя веселым? Пусть будет так. С тем и до свидания!
Сокач, Иванчук и Довбня засмеялись. Сдержанно улыбнулась и Татьяна Степановна. Андрей еще больше насупился. «Уйду! Не по дороге мне с вами».
С земли донесся голос главного кондуктора:
— Поехали, сынки!
От станции Поп железнодорожный путь все еще падал вниз. Оглашая окрестные горы предупредительными гудками, «Галочка» с грохотом проносилась по ущельям, по скалистому карнизу, вдоль Каменицы, по мостам. Микола Довбня почти не подбрасывал угля в топку. Изредка подкачивал воду в котел Иванчук. Бригада отдыхала, пока поезд не нуждался в паровозной тяге.
Отдыхал и Андрей Лысак, примостившись на инструментальном ящике, в уютном уголке, между теплым кожухом топки и стеной паровозной будки. Глаза его были закрыты, он блаженно улыбался. Андрей уже забыл о том, что он на паровозе. Он был в Мукачеве, на Кировской улице, в доме № 24, около Вероны. Он живо представил себе, как в назначенный час эта красивая дивчина появится перед ним — в легком платье, светловолосая, смуглая от солнца и ветра, робкая и счастливая. Он возьмет ее за руку, и они пойдут по улице в центр города, на проспект Сталина, а потом — в парк, на стадион. Будут там гулять весь вечер, до поздней ночи.
Думы о Вероне, размеренный, спокойный перестук колес убаюкали Андрея. Он так крепко заснул, что кочегар Иванчук с трудом растолкал его:
— Эй, практикант, вставай, приехали!
Андрей открыл глаза, вскочил. Поезд стоял на равнине, на сортировочной станции. Вдали, поверх красных крыш вагонов, виднелись хорошо знакомые белоснежные стены верхних этажей яворского вокзала. Олекса Сокач и его помощник Микола Довбня осматривали паровоз.
Андрей сполоснул лицо водой из инвентарного чайника, утерся носовым платком, тщательно причесался, аккуратно заправил под форменную фуражку волосы и, расправив ладонью складки комбинезона, спустился на землю.
Олекса и Микола молча, с любопытством уставились на практиканта, ждали, что он скажет, что сделает.
Андрей подал машинисту руку и, выдавив на лице дружескую, как ему казалось, улыбку, сказал:
— До свидания. Спасибо за науку.
Андрей отправился в город через вокзал. Купив в ресторане сигарет, выпив бутылку свежего московского пива и сто граммов водки, он вместе с потоком людей, прибывших с дачным ужгородским поездом, вышел на вокзальную площадь, пересек ее и не спеша, прохлаждаясь в густой тени деревьев бульвара, побрел домой, раздумывая, какой костюм и какую рубашку наденет, как проведет день до вечера. Несмотря на печальные результаты поездки, Андрей не унывал.
По бульварной брусчатке, помытой недавним дождем, прошумел ужгородский автобус, полный пассажиров. Им управлял молодой шофер с той кажущейся небрежностью, которая доступна только опытному, и уверенному в себе водителю: локоть левой руки выставлен в окно, в углу рта — дымящаяся папироса, глаза больше смотрят на прохожих, чем на дорогу.
«Буду шофером», — решил Андрей, провожая взглядом автобус.
— Олекса!.. — закричала какая-то красивая девушка, высунувшись из окна автобуса и махая платком. На ней было белое платье в черный горошек. Густые пышные волосы, чуть растрепанные ветром, горели на солнце. Сверкали зубы в улыбке.
Андрей не сразу узнал в красавице Верону. Не сразу сообразил, что она окликнула его, что ему махала платком, ему улыбалась. Только минуту спустя до его сознания дошло, что ему надлежало делать. Размахивая фуражкой, он бросился за автобусом, закричал:
— Верона!.. Верона!..
Пробежав метров сто, Андрей остановился. Что он делает? Чем все это может кончиться?
Автобус повернул направо и, больше чем наполовину скрытый, остановился на углу проспекта. Верона, конечно, сейчас выскочит из машины и устремится навстречу… Олексе Сокачу.
Что же делать? Андрей огляделся по сторонам, выбирая наиболее краткий и удобный путь бегства. Пробежав поперек бульвара, он с сильно бьющимся сердцем, тяжело дыша, боясь оглянуться, ворвался в парикмахерскую.
— Побрить! — пробормотал он, опускаясь в кресло.
Пока мастер скоблил ему кожу, Андрей, втянув голову в плечи, украдкой поглядывал в зеркало, отражавшее кусок улицы и бульвара.
Девушка в белом в черный горошек платье, со светящимися волосами стояла под цветущими каштанами и с недоумением оглядывалась по сторонам.
Андрей вдруг подумал: «А что, если я выйду из своего укрытия, возьму Верону за руку и, глядя ей в глаза, скажу: „Я не Олекса Сокач. Я — Андрей Лысак…“ Как она примет мои слова? А что, если улыбнется, опустит голову и признесет робким шепотом: „Мне все равно, кто ты, раз я люблю тебя“».
