Сергей Донской - Дай умереть другим
– Лена! – крикнул Громов, озираясь вокруг. – Анечка!
В ответ послышалось что-то похожее на сдавленный стон. Запрокинув голову, Громов поискал глазами признаки человеческого присутствия, но ничего не увидел. Бетон, металлические конструкции, все холодное, неподвижное, неживое. Откуда же прозвучал невнятный голос? Пытаясь сориентироваться, Громов продолжал стоять на месте, внимательно осматривая пустынное здание.
Над головой раздался слабый шорох. Ощутив корнями волос какое-то движение над головой, Громов автоматически упал на бок. Когда он перекатился на спину, держа перед собой направленный стволом вверх «универсал», туда, где он только что стоял, мягко упало пальто. То самое, в котором ушла Ленка, когда ее затребовали бандиты. Только очень грязное и почему-то без рукава.
У бедняжки не осталось сил подать знак каким-нибудь другим способом. Может быть, она лежала сейчас там, наверху, связанная или даже раненая. А Громов как последний остолоп топтался на месте и неизвестно чего ждал.
– Я иду к вам, Леночка!
«…ночка… чка…» – обрадовалось эхо.
Перепрыгивая через три ступени, Громов ринулся наверх. Еще никогда он не преодолевал лестницы с такой поспешностью, хотя ему казалось, что подъем длится невероятно долго. Когда путь ему преградили леса, он взлетел на них с легкостью юного акробата, а когда, подтянувшись, забрался на последнюю плиту перекрытия, то почувствовал себя неуклюжим старым придурком, который слова доброго не стоит.
Так глупо влипнуть! Пистолет задыхающегося Громова торчал за поясом, а в нескольких метрах от него сидел на корточках незнакомый толстяк, прижимая свой ствол к виску лежащей на бетоне Ленки.
– Пришлось ее слегка оглушить, – повинился он с паскудной ухмылкой на лице. – Но она пока жива, хотя может умереть в любой момент. Так что бросай оружие, бывший боец невидимого фронта… Отставной козы барабанщик.
Толстяк засмеялся.
– Где девочка? – спросил Громов, не пошевелив и пальцем.
– Спит. Пришлось заставить ее выпить стакан водки, но малышке это даже полезно. Спиртное – лучшая профилактика от простуды.
– Вы, как я погляжу, тоже хлебнуть не забыли, – процедил Громов.
Особенно ненавистных ему людей он всегда называл на «вы». Множественное число как нельзя лучше передавало его отношение к разного рода мрази, расплодившейся на земле. «Вы» адресовалось как бы всей этой безликой массе, а не отдельным ее представителям.
Улыбка толстяка сделалась натянутой.
– Шутим, значит? Веселимся?
– Да уж, сопли размазывать по лицу не приучены, гражданин начальник.
– С чего ты взял, что я из милиции?
Громов пожал плечами:
– Ярко выраженные признаки алкоголизма плюс наглая жирная харя. Значит, мент, причем из начальства. Угадал?
– С огнем играешь, майор, – предупредил заметно побагровевший толстяк. – Я ведь не блефую. Бросай оружие, иначе… – Он усилил нажим пистолетного ствола на Ленкину голову.
– И что вы собираетесь делать после того, как убьете мою дочь? – холодно осведомился Громов. – Стреляться? Вешаться?
– Там еще одна твоя родственница, не забывай. – Толстяк, не оборачиваясь, кивнул на дверной проем, за которым не было видно ничего, кроме стен, таких же серых, как и все вокруг.
Глаза Громова отличались более светлым оттенком, но были такими же непроницаемыми.
– А давайте вы спрячете оружие, приведете в порядок свои локоны и удалитесь, как будто вас здесь никогда не было, – предложил он. – Самый выгодный для вас вариант. Бескровный, безболезненный.
– Бросай пушку! – завопил толстяк, буквально ввинчивая ствол пистолета в висок Ленки. – На счет «три» стреляю! Раз…
– Все, успокойтесь, – произнес Громов, выпуская «универсал» из разжавшихся пальцев. – Видите мои руки? Они пусты. Что дальше?
– Подойди к краю плиты и остановись у самой кромки.
– А, – протянул Громов, подчинившись, – кажется, я начинаю понимать… Дальше все будет, как в голливудском боевике? Злодей держит героя на мушке и подробно рассказывает ему мотивы своих преступлений. В таком случае интересно было бы послушать, что вы имеете против меня и моей семьи?
– Это не кино, – возразил толстяк, – так что ты ничего не узнаешь. Просто сиганешь вниз и свернешь себе шею рядышком с уже имеющимся трупом.
– Но почему?
– Потому что я этого хочу. Других причин нет, и не ломай голову зря, майор. – Толстяк издевательски фыркнул. – Ты ее сейчас и без того расшибешь в лепешку.
Громов попятился назад. Изображать страх было очень даже легко: он льдом сковал внутренности. Стать свидетелем того, как твою дочь убивают выстрелом в упор, что может быть ужаснее? Между тем вооруженный незнакомец явно не шутил и был готов нажать на спусковой крючок в любой момент. Значит, первым делом нужно добиться того, чтобы он отвел пистолет от дочери и направил его на Громова, своего потенциального противника.
Опущенный взгляд коснулся брошенного под ноги «универсала». Во время восхождения оружие пришлось поставить на предохранитель, иначе акробатические упражнения были бы слишком рискованными. Оказалось, наверху Громова подстерегала куда более грозная опасность. Теперь, прежде чем пошлешь пулю во врага, сам получишь как минимум две. Вполне закономерный результат, когда стрелков разделяют каких-нибудь три с небольшим метра.
– Ты не успеешь, – подтвердил толстяк невеселые громовские предположения. – Я в любом случае выстрелю первым.
– Не знаю, как у вас с огневой подготовкой, а с эквилибристикой явно все в порядке, – усмехнулся Громов. – Жаль, что я не имел счастья наблюдать, как вы шли по этой жердочке. – Он кивнул на лежащую возле противника доску. – А еще говорят, что у пьяниц нарушен вестибулярный аппарат. Враки.
Толстяк промолчал, но было заметно, что сдерживается он с трудом. Его собранные в трубочку губы почти исчезли между распираемых изнутри щек.
Казалось, вот-вот прозвучит неприличный звук или же оппонент лопнет от избытка эмоций. Чего-то в этом роде Громов и добивался, продолжая ёрничать на краю пропасти.
– Раскормленный милицейский боров под куполом цирка – это что-то новенькое, – произнес он, восхищенно прищелкнув языком. – Продемонстрировали бы еще разок, гражданин начальник. Ведь даже распоследняя милицейская сволочь не вправе отказывать смертнику в его последней просьбе.
– Заткнись, паскуда! – толстяк отнял было вооруженную руку от Ленкиной головы, но тут же вернул ее на прежнее место.
– Вот только прическа у вас слишком экстравагантная, даже для звезды цирка. – Громов издевательски засмеялся. – В вашем возрасте не поздновато хипповать?
Издав нечленораздельное шипение, полное ярости, толстяк совершил то, чего Громов от него и добивался. Вместо того чтобы прижимать ствол к виску приоткрывшей глаза жертвы, он вскинул его и направил в грудь обидчика.
Тот якобы опасливый шажок назад, который ранее сделал Громов, теперь сослужил ему отличную службу.
Слегка оттолкнувшись от плиты левой ногой, он всю силу вложил в толчок правой и очутился над пропастью одновременно с выпущенной ему навстречу пулей.
3
Ленка была слишком беспомощна, чтобы хоть чем-то помочь отцу.
«Отпусти девочку и повернись ко мне спиной», – велел ей этот жирный выродок, а потом ударил рукояткой пистолета и… исчез. Вместе со всем окружающим миром.
Ее вывел из обморока голос отца, и она попыталась предупредить его криком, но толстяк снова оглушил ее точным ударом. Такому только на бойне работать. И рожа у него была багровая, словно он каждый день хлестал кровь стаканами. Несло от него, правда, обычным перегаром, но это нисколько не уравнивало шансы здоровенного злого мужика и обессиленной Ленки, которая даже пальцем могла пошевелить с трудом.
Дуло пистолета, приставленного к ее виску, успело нагреться к тому времени, когда она снова разомкнула веки. В перевернутом мире стоял перевернутый отец и говорил что-то насмешливое, хотя руки у него были пусты, а от противника его отделял трехметровый провал.
Пистолетный ствол вдавливался в висок все сильнее, словно намеревался проделать дыру в Ленкином черепе без всякого выстрела. Но она кожей ощущала близость пули, готовой вырваться из дула. Сотые, может быть, даже тысячные доли секунды – и все будет кончено.
Выстрел прозвучал, но уже после того, как толстяк направил оружие на прыгнувшего вперед отца. Издав хриплый рык, он перелетел через пропасть и обрушился на противника. Ленке, приготовившейся к болезненному толчку, показалось, что над ней пронеслась стремительная тень. Звуки ударов, которые долетели до нее сразу после этого, напоминали чавканье грязи, которую взялись месить очень быстро и очень энергично.
Шмяк-шмяк-чпок! – и так снова и снова.
Ленка приподнялась и обернулась. Отцовские руки безостановочно работали в воздухе, вколачивая опрокинутого на спину толстяка в бетон. Ленка столкнула выроненный им пистолет вниз и слабо попросила:
