Чингиз Абдуллаев - Символы распада
— Не нужно торопиться. — Комиссар поднял трубку, набирая номер отеля. — Сначала я узнаю, проживает ли он еще в этом отеле. Вы не были в этом отеле? Это произведение искусства. А какой там ресторан, — восторженно сказал комиссар. — В нем работает сам господин Бушэ! В ресторане «Лез Амбассадор». Алло, мсье, это говорит комиссар Жерар. У вас проживал мистер Абдель из Алжира. Прошу вас, проверьте, не выехал ли он из вашего отеля… Да, господа. Там такой ресторан. Вы обязательно должны сходить туда. Гусиная печень, консервированная в собственном жиру. А какие там запеченные омары! Это потрясающе.
Комиссар, очевидно, был гурманом. Машков и Дронго переглянулись, с трудом сдерживая улыбки.
— Что, мсье? Он выехал сегодня днем? Очень хорошо. Какой билет он заказывал? Рим — Палермо? Прекрасно. — Комиссар положил трубку. — Ну вот, видите, все выяснилось. Он улетел сегодня в Италию, но зарезервировал за собой номер на двадцать третье августа. Он вернется в Париж, и вы сможете его допросить.
— Когда состоятся выборы в Алжире? — переспросил Дронго.
— Двадцать третьего, — улыбнулся комиссар и, вдруг осознав, почему именно один из его гостей задал этот вопрос, тревожно повторил; — — Двадцать третьего августа.
— Нужно срочно передать в Интерпол, чтобы они связались с итальянской полицией. И с корпусом карабинеров. Нужно арестовать Абделя в Палермо или хотя бы найти его.
— Я позвоню. — Комиссар вынул трубку изо рта. Он начинал понимать, что его посетители действительно могут оказаться правы и у него могут возникнуть крупные неприятности. — Вы думаете, они решатся на крайние меры? — спросил он, взглянув на гостей.
Оба молчали. Их проблема была намного сложнее. Они должны были сделать все, чтобы обнаружить первый похищенный ЯЗОРД еще до того, как террористы воспользуются им. Хорошо еще, что только как средством шантажа. А если… Но об этом им даже не хотелось думать. Даже офицер ФСБ, переводивший им слова комиссара, и тот встревожился.
— Передавайте сообщение в Интерпол, комиссар, — тихо попросил Машков, — и позвоните мистеру Корню.
Через полчаса они возвращались в отель. На площади Конкорд автомобиль сделал круг, чтобы повернуть на Елисейские Поля, проехал мимо отеля «Крийон» и находившегося рядом американского посольства.
— Американское посольство, — показал на здание Дронго.
— Я знаю, — подавленно кивнул полковник. И, чуть помедлив, признался: — Даже страшно подумать, что может случиться, если они попытаются что-нибудь сделать в центре Парижа.
— Они попытаются, — убежденно сказал Дронго, — они обязательно попытаются. И я теперь знаю, почему им нужны были именно два заряда. Один будет установлен во Франции, второй в Алжире. В самом лучшем для нас случае они попытаются отменить или сорвать выборы. И под угрозой шантажа заставят мир признать первые выборы, которые у них состоялись до этого и на которых триумфально победила исламская партия. В худшем — они применят оружие, не раздумывая. Хотя я не знаю, что для нас хуже или лучше. В любом случае это катастрофа.
— Цивилизованный мир не может признать таких методов, — дернулся Машков.
— Неужели? — немного удивленно спросил Дронго. — Неужели вы действительно верите в какие-то нравственные критерии западного мира? Здесь все давно построено на чистом прагматизме, на политике двух стандартов. Абсолютно все, полковник. Когда в Алжире законно, по всем стандартам демократии, победила исламская партия, военные совершили переворот и заявили, что не признают итогов выборов. И весь так называемый цивилизованный западный мир приветствовал это решение. Политика двойных стандартов настолько очевидна, что примеров можно привести сколько угодно. В Турции наибольшее число голосов на выборах получила исламская партия Эрбакана. Но опять военные под сильным давлением Запада отстраняют от власти демократически избранное правительство. И никто в мире не протестует. Это считается нормальным. И, наконец, вспомни, что произошло в девяносто третьем году в Москве. Нарушая собственную Конституцию, явно попирая все существующие на тот момент нормы права, Президент расстрелял законно избранный парламент из танков, и весь мир промолчал. Весь мир словно воды в рот набрал.
— Это разные вещи, — не выдержал Машков.
— Нет. Я вспоминаю знаменитую историю о карточных игроках, которую читал у Джека Лондона. Один парень видит во время игры, что шулер сдал себе четыре туза. Он подходит к другому игроку и шепчет ему на ухо о нечестности первого. К его изумлению, тот реагирует абсолютно спокойно. Когда наивный молодой человек спрашивает, почему он не протестует, второй игрок поворачивается к нему и говорит: «Ничего ты не понимаешь, парень. Сейчас же его сдача. Все правильно».
— Смешно, — мрачно кивнул Машков.
— Сейчас сдача западного мира, — продолжал Дронго, — и все, что хорошо, по их стандартам, навязывается всему остальному миру. Если бы на выборах девяносто шестого в России победили бы коммунисты, а их противники снова бы расстреляли их из танков и вообще запретили бы деятельность коммунистической партии, весь мир приветствовал бы это решение. Политика двойных стандартов, полковник. Это и есть современный прагматизм западного мира.
— Сегодня ты настроен агрессивно, — заметил Машков. — По-моему, это на тебя так подействовали наши неудачи.
— Я всегда так настроен. — Дронго смотрел прямо, словно разговаривая сам с собой. — В восьмидесятом году я был в Польше. Тогда я еще учился на юридическом факультете и был в этой стране в качестве обычного туриста. Там тогда начинались забастовки «Солидарности». Когда через год президент, обрати внимание, законный президент Польши Войцех Ярузельский, решил ввести военное положение, весь мир встал на дыбы. Его и до сегодняшнего дня считают диктатором, тираном, убийцей, палачом. Каких только ярлыков на него не вешают. Так вот, во время введения военного положения в сорокамиллионной Польше погибло девять человек. Это тоже трагедия, но давай сравним с Чили, где генерал Пиночет совершил переворот, сверг законно избранного президента Альенде и уничтожил в десятимиллионной стране, физически уничтожил, двадцать тысяч человек. Надеюсь, ты не сомневаешься, что пытки и убийства, о которых говорил весь мир, это не советская пропаганда. Так в чем дело? Почему Ярузельский, спасший свою страну от советских танков Устинова, — палач и убийца, а настоящий палач Пиночет — спаситель нации?
— Мне не нравится твой обличительный тон, — спокойно заметил Машков. — Я согласен, что существует политика двойных стандартов, но так уж получилось, что в мире на каждую ситуацию сегодня торжествует западная точка зрения. И с этим уже ничего не поделаешь.
— Ну да, все правильно. Нужно быть прагматиком и циником, что они и делают. Нужно приспосабливаться к окружающему миру. — Дронго повернулся к Машкову. — А для меня всегда неприемлемы разные стандарты. Если человек порядочен, то он порядочен до конца. А если нет… Хотя бывают случаи, когда порядочный человек идет на небольшую сделку со своей совестью, и тогда он гибнет… — Дронго замолчал. — Мне ведь не так много лет. Мы с тобой ровесники. И оба выросли на фильмах одного очень известного советского, а сейчас российского режиссера. Как все мы любили его фильмы. Я до сих пор считаю их киноклассикой советского периода жизни. Один из его фильмов каждый раз показывали на Новый год, и мы привыкли к его героям, появлявшимся в наших домах как раз в канун новогоднего праздника. Я до сих пор считаю, что ничего лучше, острее, честнее никто не снимал. Некоторые его фильмы становились просто символами. И сам он был обаятельным и глубоко симпатичным человеком.
— О ком ты говоришь?
— Какая разница, как его фамилия. Повторяю, он был для меня человеком, достойным всяческого уважения. Я считал его просто примером гражданина. И прекрасного режиссера, ставшего классиком нашего кино.
— К чему ты это рассказываешь?
— В девяносто третьем, когда в России должен был пройти референдум, он отправился к Президенту и снял катастрофически позорный, верноподданнический фильм. Я пытался понять его позицию. Возможно, он считал, что это правильно и нужно помочь ему в противостоянии против левых. Я даже хотел оправдать его позицию. Но когда увидел, что он снимает откровенную ложь о «котлетах, покупаемых в магазине» для Президента, когда увидел эти кадры, я понял, что все. Настоящий художник не пошел бы на такой компромисс. Чем это закончилось, известно всем. Он измельчал, перестал снимать хорошие фильмы. Однажды изменив себе, он уже не смог держаться на высоком уровне. Двойной стандарт губителен для человека и для всего общества. Разве ты со мной не согласен? Я по-прежнему его очень люблю, я по-прежнему обожаю смотреть его фильмы, но что-то сломалось в душе. В его и в моей. И этого уже никогда не склеить.
