Иван Дорба - Белые тени
— Домик отдельный. Жена. Но заходят... У меня останавливаться нельзя, — неопределенно тянул Блаудис.
— Как люди на вашем складе настроены? — поинтересовался Околов.
— План по реализации выполняем, — с достоинством ответил собеседник.
— А как же готовитесь к войне? — перебил его Околов.
— Вот пробная мобилизация идет. Проверка боевой готовности молодежи.
— И что же, все надеются немцев победить?
— Нам чужой земли не надо, а своей и пяди не дадим, — тихо пропел Блаудис.
Так они проговорили еще с полчаса; на прощание Блаудис попросил Околова запомнить для английской разведки несколько бессмысленных слов. Околов сразу понял, что это какой-то код.
На том они и расстались. И менее чем через час «два туриста» уже сидели в купе пассажирского поезда, который вез их в сторону Москвы. Лежа на верхней полке, Околов старался заснуть и в сотый раз ставил себе вопросы: «Обманул ли Блаудис? Можно ли на него положиться в дальнейшем?» И, не придя ни к какому выводу, успокаивал себя: «Ответы на вопросы и код покажут. А мужик он умный и волевой. И все-таки надо послушать его совета, сойти с этого поезда и пересесть на другой».
Он, конечно, не знал, что Блаудис в ту же ночь сидел в отделении ГПУ и рассказывал о своей встрече с каким-то человеком и описал его портрет. Он высказал предположение, что этот неизвестный был одет по-дорожному и, вероятно, уехал на поезде. А ближайший поезд отходил на Москву. На Курском вокзале Околова и Колкова поджидали чекисты. Но и на этот раз им не удалось обнаружить «пассажиров». В Воронеже Околов вдруг разбудил Колкова, и они сошли, чтобы посмотреть места, где родился Околов и служил жандармским офицером его отец.
Москва встретила путешественников неласково, промозглой сыростью и холодом. Сдав ненужные вещи в камеру хранения Курского вокзала и закупив продукты, в тот же день они выехали в Минск.
Поезд прибыл вечером. Решили идти тем же путем, по которому пришли из Польши. Не без труда отыскали место, где было спрятано оружие, и двинулись дальше уже по лесу. Идти было трудно и страшно, очень страшно! Шли как на смерть. Шли молча, под дождем, по ночам, как побитые собаки, не глядя друг на друга, каждый думал о своем. Границу пересекли в районе Ракова на пятые сутки, но вздохнули свободно лишь тогда, когда наткнулись на табличку с польской надписью на заборе околицы какой-то деревеньки.
Так бесславно закончился их вояж на родину, поход «честного и неподкупного аскета» и дерзновенного «казака-правдолюба».
Глава десятая
Провал
На одном из заседаний в белградском клубе НТСНП исполбюро с унынием слушало доклад прибывшего из Берлина генсека Георгиевского. Надежды приобщиться к берлинской кухне, где варилось будущее Европы, таяли.
— Мы разработали хитроумный план воздействовать через третье лицо на самого фюрера. Назначенный по его личному распоряжению управляющим по делам русских беженцев царский свитский полковник Бискупский, произведенный «императором» Кириллом Владимировичем в генералы от кавалерии, в свое время был известен лишь тем, что женился на Вяльцевой. Модная певица сделала его желанным в гостиных большого света. В 1918 году Бискупский стал приближенным гетмана Скоропадского и вместе с ним бежал в Кобург, где в силу родственных связей Романовых с владетельным домом герцогов Саксен-Кобурских проживал со своей супругой «его императорское величество» Кирилл Владимирович. Бискупский устроился при дворе в качестве воспитателя наследника Владимира.
Георгиевский оглядел, щерясь, присутствующих и продолжал:
— Герцогиня Елизавета Саксен-Кобурская-Готская-Романова презирает своего легкомысленного мужа, его окружение и всю белую эмиграцию, полагая, что не они, а только ее земляки смогут восстановить в России монархию и возвести их на престол. «Не впервой-де им сажать в этой дикой стране царя». Это по силам лишь истинным немцам, которые возглавляют зарождающуюся в Мюнхене национал-социалистскую партию. И секретно передает весьма крупную сумму денег, которые получила от продажи своих бриллиантов, через Бискупского и баронессу Граббе-Мюфлинг, «Ауфбау» («Костяку») партии в лице Штрассера, Гитлера, Розенберга и Гесса...
— Штрассера или Шлейхера? Ведь Граббе... — переспросил кто-то из присутствующих на заседании.
— Тише, не перебивайте.
— Елизавета Михайловна Граббе, дочь наказного донского атамана при Николае Втором, придворная дама Марии Федоровны, вовремя бежала из Петрограда и поселилась в Мюнхене, где уже в пожилом возрасте вышла замуж за редактора преуспевающего журнала, некоего Мюфлинга. Ее немецкое происхождение и связи с кругами, поддерживающими «Ауфбау», переписка с вдовствующей императрицей и какие-то секретные дела с супругой блюстителя престола, к которой благоволит Гитлер, обратили на себя внимание нашего председателя германского отдела.
Георгиевский с укором посмотрел на закуривавшего Кирилла Вергуна, откашлялся.
— Подобрать к ней ключи было не так уж трудно. Из Варшавы я заехал в Мюнхен, и мне удалось уговорить баронессу передать «меморандум» ее доброй знакомой старушке, которая, в свою очередь, передаст его Гитлеру из рук в руки, поскольку «божественный фюрер», бывая в Мюнхене, запросто к ней заходит, помня добро.
— Она его прятала какое-то время после неудавшегося «пивного путча»! — сверкнув глазами, воодушевленно заметил Байдалаков.
— И в самом деле, — продолжал генсек, — «меморандум» попал в руки Гитлера. Он, рассказывала старушка, взглянул на него мельком, чуть нахмурился и сунул в карман. — Георгиевский сделал паузу. — Оставалось ждать. Я уехал в Берлин. И вот, наконец, меня пригласили на переговоры к Риббентропу. Однако вместо министра со мной беседовала глубоко осведомленная в делах российской эмиграции и, судя по вопросам, весьма бестактная дама в присутствии прилизанного господина, по-видимому, из ведомства Гиммлера. Наша встреча не дала ничего конкретного, и я счел за благо уехать. Немцы явно стараются показать, что подписанный с Советским Союзом пакт вполне искренен. Этим объясняется и требование свернуть работу нашей типографии.
Он изобразил на лице возмущение, вызванное таким приемом в Берлине, но на самом деле профессор неизменно выступал против сотрудничества с немцами.
Зато на лицах Байдалакова и Вергуна, истинных поклонников «великого фюрера», можно было прочесть искреннюю досаду и разочарование.
«Немцы нам не верят, — горестно думал Байдалаков, — кроме того, у Риббентропа, как у бывшего посла в Лондоне, накопился обширный материал о твоих, дорогой генсек, связях с Интеллидженс сервис, да и этот дурак гестаповец, получивший на съезде пощечину от идиота Буйницкого, уж наверно, постарался дать нам соответствующую характеристику! И конечно, большевики напортили нам с этим пактом!»
После Георгиевского выступали вернувшиеся из Германии авторы и наборщики листовок и так называемого «подлистка», предназначавшихся для распространения в СССР. Они жаловались на то, что трудились напрасно, что листовки в количестве двадцати-тридцати тысяч экземпляров, которые отвозили в Берлин на улицу Ландхутерштрассе, японскому разведчику полковнику Манаки, а тот, в свою очередь, переправлял их в Польшу, валялись в погребах генштаба и большей частью потом сжигались. Поляки не считали целесообразным рисковать своими агентами ради этой пустой затеи. Правда, делались попытки подсовывать листовки в вагоны идущих в Россию поездов или переправлять по воздуху попутным ветром при помощи наполненных газом шаров. Но проводники и пограничники тщательно проверяют прибывшие составы, а летучие баллоны опускаются где-нибудь на болотных топях, в лесных чащах либо их сбивают пограничники.
— Таким образом, — резюмировал один из выступавших, — надо с глубоким прискорбием признаться, что в Советском Союзе никто не имеет понятия о том, что где-то существует и действует НТСНП.
Услыхав это заявление, непосвященные члены организации разинули рты. Вергун покраснел как рак. Георгиевский вертел в руках лупу и щерился. Байдалаков откашлялся и, снисходительно поглядывая на окружающих, сказал:
— Мы сделали все, что могли. Информация у вас не совсем точная. К этому вопросу мы вернемся. А сейчас уже поздно.
На том заседание кончилось.
Байдалаков и Георгиевский, разумеется, знали о неудачах с распространением антисоветских листовок, но тщательно оберегали тайну этих неудач. Не являлись эти неудачи секретом для английской и немецкой разведок. Но члены союза, не говоря уже о простом русском обывателе-беженце, не имели о том никакого понятия. Они были уверены, что НТСНП ведет «колоссальную пропагандистскую работу в Советском Союзе».
И вот теперь фокус не удался. В связи с эвакуацией «Льдины» стоял под угрозой выход очередного номера газеты. А самое страшное — интерес к НТСНП заслонили грозные события: 1 сентября 1939 года началась война...
