Лучезар Станчев - Неверный шаг
— Какие будут предложения?
— Прежде всего нужно взять под наблюдение этого Крачмарова, не зря, наверное, он носит кличку «Пират».Я предполагаю,что он находился в Стойках во время совершения там преступления, как утверждает его соседка бабушка Рада. И причину, заставившую преступника вырвать странички из записной книжки, следует, по-моему, искать в Варне.
— Но книжка-то здесь, зачем же в Варне? — удивился Данчо.
— А мы оттуда начнем... А сейчас несколько соображений по поводу вызова Ганева. Товарищ полковник, помните недавно вы давали интервью журналисту Софийского радио?
— Ну было дело. Какое это имеет отношение к следствию?
— Самое прямое. Слова, которые Ганев услышал по телефону, показались мне знакомыми. Я разыскал ваше интервью — оно было напечатано. Пошел в Народную библиотеку, нашел газету и прочитал.
— А почему не обратился ко мне? Эта газета у меня есть.
— Потому что не был уверен, что это связано с похищением...
— А сейчас что, уверен? — чувствовалось, что слова Чавдара задели полковника.
— К сожалению — да! Прочитав интервью, я отправился к Ганеву. Врач не хотел меня пускать, но я упросил его. Ганеву я задал единственный вопрос: «Слушай, Ганев, ты утверждаешь, что по телефону полковник тебе сказал: «Немедленно выезжай. Ты мне срочно нужен по очень важному делу». А может, полковник сказал: «Немедленно выезжай. Ты мне нужен по исключительно важному делу!» Ганев очень удивился: «Разумеется, как это я забыл. Именно эти слова я услышал тогда по телефону». А это из вашего интервью, товарищ полковник.
— Да-а, теперь мне ясна связь, — задумчиво проговорил полковник.
Но следователю и Данчо, казалось, не все еще было понятно.
— Именно так и произошло, — продолжал Чавдар. — Мы с вами, товарищ полковник, около девяти уехали из Перника в Кюстендил. Преступники, знавшие, что мы находимся в Пернике, связались с Ганевым якобы из Перника, хотя на самом деле говорили из Софии. Когда Ганев настоял на том, что он хочет получить приказ лично от вас, они включили магнитофон с записью вашего голоса. И тогда Ганев услышал именно эту фразу из интервью. Когда же он попросил разрешения взять такси или вызвать дежурную машину, у них уже не было подходящей записи, и поэтому ему ответил кто-то из преступников. Ганев как ревностный служитель поспешил выполнить приказание.
— Спасибо за исчерпывающую информацию, — сказал полковник. — Теперь многое стало на свои места. Какие будут выводы?
— Во-первых, мы имеем дело с очень опытным и хитрым врагом. Он действует осторожно и обдуманно. Во-вторых, причиной нападения на Ганева послужило его расследование в Варне, В-третьих, действует не один человек, а целая группа. Нападавший, возможно, тот же, что действовал и в Стойках. Факты подтверждают это. Нам необходимо реагировать быстро и очень внимательно.
— Кого ты подозреваешь? — поинтересовался полковник.
— Есть все основания подозревать Крачмарова, Йотова и Златанова. Но главный в этой цепи, несомненно, кто-то другой. Йотов упоминал о некой Ольге из Кранево, племяннице Златанова. Хорошо бы о ней разузнать...
— Согласен. Возьми людей и, если нужно, технику и действуй. Сколько человек тебе дать?
— Пока мне нужен только Данчо с его «Ладой». Буду поддерживать с вами связь.
— Хорошо. Действуй! — повторил полковник, вставая.
Чавдар и Данчо пошли готовиться к поездке.
10
В зале ожидания аэропорта Бурже за столиком разговаривали трое — очевидно, мать, отец и сын. У ног юноши стоял чемодан, оклеенный цветными этикетками с надписями на разных языках, а через руку был перекинут плащ. У юноши было бледное скуластое лицо с легким пушком над верхней губой и буйная шевелюра. На губах его играла улыбка.
Мать — миниатюрная женщина с тонкими чертами лица, в соломенной шляпке с цветами, как того требовала летняя мода, напутствовала сына:
— Береги себя, Эжен! Не лежи долго на солнце!
— Не беспокойся, мама! Я уже не ребенок!
Отец, который обычно молчал, на этот раз не выдержал:
— Мадлен, не пора ли перестать давать Эжену советы. Он прав — уже не ребенок, посмотри на него.
В произношении его чувствовался акцент. Видимо, он не был французом. Закрытые слоги произносил так же, как и открытые, и не делал разницы между долгими и краткими гласными. А ведь именно эти незначительные на первый взгляд подробности и придают французскому языку особую, характерную для него мелодичность.
— Не очень-то правильно, Базиль, что ты меня не поддерживаешь! Ты тоже должен сказать Эжену напутственное слово. Ведь ты же отец. Мальчик впервые уезжает так далеко от нас! А там столько опасностей — все черное: Черное море, Черная вершина...
Васил Йотов, которого жена называла Базилем, счел за лучшее промолчать.
По радио объявили о посадке на самолет, следующий рейсом Париж-Вена-София. Йотов, взяв сына под руку и ускорив шаги так, чтобы жена не услышала, что он говорит, шепнул ему:
— Письмо, которое я зашил в подкладку пиджака, передай дяде Трифону в руки. Понял?
— Понял, папа, все понял, не беспокойся, — ответил юноша по-французски, потому что болгарские слова давались ему с трудом.
Отец продолжал уже по-французски:
— Попроси дядю, чтобы тебя свозили в мое родное Заножене. Повтори Эжен: Заножене.
— Я запомнил, папа. Ты уже в третий раз мне это повторяешь: За-но-же-не, — ответил улыбаясь Эжен.
— Ну, пора прощаться, — сказал отец, предоставив право жене первой поцеловать сына.
Мать припала к юноше, словно не желая его отпускать. Потом отстранилась и вытерла слезы.
— Сегодня же вечером жду твоего звонка! Иначе не усну, слышишь?
Когда Эжен прошел за барьер паспортного контроля, Мадлен и Васил, не сговариваясь, посмотрели на небо. Над головой голубел безоблачный простор, и это их несколько успокоило.
— Базиль, кажется с погодой ему повезло, а?
— Конечно, не волнуйся!
— Над всей Европой безоблачное небо — так сообщили по телевидению.
— Да, да!
— А вдруг какая-нибудь буря?
— Да нет же, успокойся ты наконец!
— О Базиль! Как ты всегда невозмутим! Мне бы твои нервы! — повторяла Мадлен, с тревогой глядя туда, где скрылся ее сын.
Спустя минуту самолет оторвался от земли и вскоре превратился в маленькую точку, которая растаяла в небе.
Застегивая привязные ремни, Эжен взглянул на свою соседку. Русоволосая, несколько полноватая девушка с голубыми глазами спокойно встретила его взгляд. Она показалась ему венкой. Эжен вежливо спросил:
— Мадемуазель, хотите сесть у окна?
— О нет, благодарю вас. Я не выношу высоты. Сразу начинает кружиться голова.
— Вы летите в Вену?
— Нет, в Софию. Я — болгарка
— Болгарка? — Эжен смутился. В этот миг самолет накренился.
— Смотрите, Эйфелева башня. — Девушка склонилась к Эжену. Ее взметнувшиеся волосы ласково коснулись его лица.
— А вот Сакре-Кер, — указал Эжен на белые купола собора.
— Да, вчера я была там, — ответила девушка и кто знает почему вздохнула.
Эжену захотелось еще раз почувствовать прикосновение ее волос, но самолет уже миновал Париж. Внизу заблестела Сена. Было душно. Девушка сняла синий жакет и осталась в белой кофточке с короткими рукавами.
— Вам не жарко? — Он поднял руку, чтобы включить кондиционер.
— Да. Вот теперь хорошо. Благодарю вас. — Девушка откинулась назад и закрыла глаза.
Эжен снова поглядел в окно, но пейзаж был скучный. Одни зеленые поля да извивающиеся ленты дорог. Кое-где виднелись селения — сверху они походили на протянувших щупальца пауков, от которых как паутинная сеть разбегались нити шоссе. Эжен вздохнул и тоже закрыл глаза... Интересно, как ее зовут? Он забыл ей представиться, и, наверно, поэтому она замолчала. Конечно же, сам виноват: подчеркнув в разговоре, что он — француз, тем самым как бы провел между ними границу. Но ведь он родился в Париже и в паспорте у него написано, что он — француз. Отец его принял французское гражданство, а Эжен — француз по рождению. Поэтому отец может говорить о «двух родинах», а у Эжена она одна — Франция!
Он искоса взглянул на спутницу. Красивое лицо с белой гладкой кожей, обрамленное русыми волосами, напомнило ему о Франсуазе, его приятельнице, заканчивавшей сейчас предпоследний класс лицея. Франсуаза невысокого роста, как его мать. В компании очень любит демонстрировать свою власть над ним, но когда они вдвоем — мягка и уступчива.
Эжен почувствовал приятное волнение, вспомнив о вчерашней прогулке. Они бродили целый час, Франсуаза была как никогда задумчива и молчалива. Он сообщил ей, что собирается держать экзамен в высшую школу. Она поздравила его и спросила:
— Хочешь стать инженером?
О нет, профессия отца не привлекала его. Он станет архитектором. Париж — самый прекрасный город в мире, но как убоги и неприветливы некоторые его старые кварталы. Они жили именно в таком квартале. Окна их квартиры выходили на север, в мрачный, глубокий двор-колодец. Эжен мечтал проектировать просторные, солнечные дома, вокруг которых будут сады и парки.
