Росс Томас - Подставные люди
Падильо кивнул, глядя в потолок.
— Он перевернулся в своем «мазерати» на скорости сто тридцать миль в час. Обгорел, переломал все ребра. Просто чудо, что он до сих пор жив. Наверное, его удерживают на этом свете молитвы подданных. Но по всем медицинским канонам он должен был помереть три недели тому назад.
— И тогда возник злобный дядюшка? — полюбопытствовал я.
Падильо уставился на меня.
— Злобный дядюшка?
— Тот самый, что устроил автокатастрофу, а теперь точит зубы на младшего брата.
— Я думал, ты перестал смотреть детективы.
— Иногда случается.
— Так вот, дядюшки нет, но есть парочка нефтедобывающих компаний.
— Знакомый сюжет, — покивал я. — Два гигантских промышленных спрута сошлись в смертельной схватке за крошечный кусочек земли, несметно богатый нефтью...
— Нет никакой борьбы. Они действуют заодно. Совместное предприятие, знаешь ли.
— Даже не картель?
— Нет.
— Как зовут юношу?
— Питер Пол Кассим.
— Питер Пол?
Падильо кивнул и потянулся. Зевнул. Я ответил тем же.
— Тут тоже заковырка. В шестнадцать лет он порвал с исламом, крестился и удалился во французский монастырь, где и пребывал до недавнего времени.
— Как я понял, его сограждане не уделили должного внимания этому событию.
— Ты совершенно прав.
— А почему он в Штатах? Его брат еще не умер.
— Они никогда не ладили. После смерти брата Питер Пол автоматически становится правителем Ллакуа, и нефтяным компаниям потребуется его подпись на документах, дающих им право на разработку месторождения. Подписать их должен был старший брат, но его «мазерати» перевернулся до того, как он добрался до Штатов.
— Сколько лет Питеру Полу?
— Двадцать один.
— Кто хочет его смерти?
Падильо вновь зевнул.
— Только не нефтяные компании.
— Это понятно.
— Нет и злобного дядюшки.
— Жаль.
— Именно этим мне и предстоит заниматься. Сберечь драгоценную жизнь Питера Пола и одновременно выяснить, а кто же хочет его смерти.
— И ты согласился.
— Я, правда, сказал, что буду лишь оберегать его жизнь.
— Как долго?
— Пока его брат не умрет, а он, взойдя на престол, не подпишет документы.
— А что потом?
— Сейчас у Питера Пола за душой нет и цента. Близнецы взялись охранять его в расчете на будущее богатство. Подписав контракт с нефтяными компаниями, он единовременно получит пять миллионов долларов на личные нужды. Тогда он сможет нанять армию телохранителей.
— А почему его охраной не займутся сами нефтяники?
— Не хотят высовываться. Если с Питером Полом что-то случится, их вполне устроит подпись того, кто придет ему на смену.
— А как насчет его сограждан?
— Они не пошевельнут и пальцем ради неверного. И только порадуются, если его убьют.
— То есть остаетесь ты и Ванда Готар. Я-то подумал, что после случившегося с Уолтером Питер Пол с радостью бросится под крылышко Секретной службы.
Падильо пожал плечами и встал.
— Может, он пытается понять, сколь тяжело быть правителем.
— Или он глуповат.
— Возможно и такое.
— Почему?
— Тебя интересует, почему я согласился?
— Естественно.
Падильо направился к двери. И ответил, уже взявшись за ручку:
— Мне нужно то письмо.
— На бланке Белого дома?
Падильо кивнул.
— На бланке Белого дома.
Я покачал головой.
— Сейчас оно тебе ни к чему. Пять лет тому назад, наверное, понадобилось бы. Тебе есть чем их шантажировать, если у тебя возникнет желание отказаться от очередного задания.
Падильо улыбнулся, но смотрел он не на меня, а на кресло, последнее кресло в жизни Уолтера Готара.
— Может, из желания положить конец насилию.
— Нет. В борцы с насилием ты не годишься. И они не напишут ничего такого, что ты сможешь обратить себе на пользу.
— Я подумал о двух-трех теплых строчках с благодарностью за выполнение важного государственного поручения.
— Причина в Уолтере Готаре, убитом в моей квартире, так?
Падильо открыл дверь.
— В этом, но не только.
— В чем же еще?
— Может, за мной должок перед старшим братом близнецов.
— Он мертв, а ты не сентиментален.
— Совершенно верно. Откуда во мне сентиментальность?
Падильо показал мне письмо, доставленное наутро специальным курьером из Белого дома.
Падильо благодарили за оказанные им услуги и выражали надежду, что он еще послужит стране и Богу.
Падильо долго смотрел бланк на просвет, любуясь водяными знаками.
— Ты знаешь человека, который расписался под текстом? — спросил он.
— Нет.
— Я думаю, под его чутким руководством ведется уборка туалетов второго этажа.
— Бланк Белого дома. Как ты и просил.
— Это я вижу.
— И что ты намереваешься с ним делать?
Падильо сложил письмо и засунул в конверт.
— Сейф у тебя еще есть?
Я кивнул. Падильо протянул мне конверт.
— Пусть полежит там. Ты не возражаешь?
— Отнюдь. Документ-то очень важный.
— А что ты хранишь в сейфе?
— Свои ценности.
— Какие же?
— Ну, марку с головой индейца номиналом в одно пенни, выпущенную в одна тысяча восемьсот девяносто восьмом году[3].
— Однако.
— Рукопись моего эссе, принесшего мне немало литературных премий. Называется оно: «Что значит для меня Америка» и написано в девятилетнем возрасте.
— Бесценный труд.
— Там хранятся также демобилизационное свидетельство, двадцать акций «Энергетической компании Айдахо» и тысяча долларов в мелких купюрах. И Фредль на всякий случай оставила мне рецепт ее фирменного соуса.
— Я вижу, этому письму там самое место, — кивнул Падильо.
— Разумеется, если нынешнего хозяина Белого дома не переизберут, значимость письма существенно упадет.
— Я знаю, как с этим бороться.
— Как?
— На следующих выборах я проголосую за него.
По пути в полицейское управление мы заглянули в мой банк и положили письмо в сейф. Потом, уже в участке, час давали показания лейтенанту Скулкрафту. Сержант Вернон отсутствовал, но я не поинтересовался, уехал он по делам или этот день был у него выходным.
Падильо и я надиктовали наши показания на магнитофон, а потом сидели в комнатушке на третьем этаже здания полицейского управления на Индиана-авеню, дожидаясь, пока их распечатают. Когда имеешь дело с полицией, время всегда замедляется. И начинает просто ползти, как улитка, если полиции удается посадить человека под замок. Так случилось и с нами. Кабинет, в который нас определили, никоим образом не содействовал бегу времени. Три стола, три телефона, две стареньких пишущих машинки, несколько стульев и, разумеется, лейтенант Скулкрафт. Более остановить взгляд было не на чем.
Он сидел за одним из столов, мы с Падильо — на стульях. Молчание затянулось на несколько минут, вероятно, потому, что никто из нас не знал, с чего же начать разговор, призванный скоротать время.
— Все, как я и думал, — прервал тишину Скулкрафт, водрузив ноги на краешек стола.
— Что? — полюбопытствовал Падильо.
— Ваше вчерашнее поведение. Хладнокровие и спокойствие. Излишнее хладнокровие и чрезмерное спокойствие, словно для вас в порядке вещей возвращаться домой с работы и находить в гостиной труп. Или в ванной.
— У нас обоих низкое кровяное давление, — пояснил Падильо.
— Те, кто позвонил мне в шесть утра, сказали мне о вас совсем другое.
— И что вам сказали? — на этот раз спросил я.
— О вас совсем ничего, Маккоркл, а вот о вашем компаньоне очень даже много. Вы знаете, что у вас особый компаньон, которому закон не писан? — на лице Скулкрафта отразилась тоска. — Если мне не изменяет память, я получил совет, а точнее, приказ, «быть с вами предельно вежливым» и «как можно быстрее покончить со всеми формальностями». Мне частенько приходится иметь дело с владельцами питейных заведений, но впервые одним из них заинтересовались высокие инстанции.
— У Падильо много друзей, — попытался я определить причину столь раннего звонка.
— Вот-вот, — Скулкрафт закрыл глаза и помассировал веки пальцами. — А потом я не смог заснуть. Я не так спокоен и хладнокровен, как вы. Я легко возбудимый.
Про себя я отметил, что по возбудимости он мог бы соперничать со стенными обоями.
— Так вот, раз уж я не смог заснуть, то приехал сюда в половине восьмого, чтобы убедиться, что встретят вас с предписанной вежливостью. И знаете, кто пришел в управление пять минут спустя?
— Ванда Готар, — предположил Падильо.
Ответ Скулкрафту не понравился, и он не посчитал нужным скрывать от нас свои чувства. А может, ему надоела «предельная вежливость». Или обрыдла работа, связанная с тем, что в шесть утра его будили телефонным звонком, чтобы посоветовать улыбаться людям, которым он с удовольствием отвесил бы по хорошей затрещине. Черное лицо перекосила гримаса. Затем мышцы расслабились, и Скулкрафт одарил нас бесстрастным взглядом, уместным как на похоронах, так и на крестинах. И пренебрежение осталось лишь в голосе.
![Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]](/uploads/posts/books/13740/13740.jpg)