Пьер Нор - Двойное преступление на линии Мажино
— Что это она там выламывается, — зарычал Брюшо, — корчит из себя хозяйку дома. Это неприлично, неприлично!
Он мыслил импульсивно, не анализируя, как это бывает с пьяницами. Но произнесенное им слово, выразившее мысль, породило в его затуманенном спиртным мозгу грубую, неистовую реакцию, не адекватную причине, которая вывела его из себя. Челюсти его сжались. Судья, осознавая опасность взрыва, взял его под руку и нерешительно предложил ему выпить на посошок. Он почувствовал, как все тело Брюшо дрожит.
— Анна, надевай шляпу. У тебя ее нет? Тем лучше, так мы быстрее уйдем отсюда.
И Брюшо вмиг увел ее.
Это был заключительный аккорд вечера. К счастью, свидетелями этой сцены были почти исключительно офицеры батальона. Им ничего больше не удалось узнать о взаимоотношениях супружеской пары Брюшо. У них хватило чувства армейского товарищества не комментировать случившееся. Эспинак переборол возникшее было раздражение, ему удалось убедить себя, что все это большого значения не имеет.
Однако оказалось, что он совершенно не хочет спать. Когда разошлись последние гости, а денщики стали заниматься генеральной уборкой первого этажа, он присел ненадолго под крытым порталом подъезда. Он боялся бессонницы, как страшатся ее те, кому ни разу в году не приходится потратить и пяти минут на то, чтобы заснуть.
Ему необходимо было привести в порядок мысли: он был недоволен собой, взволнован, взвинчен.
Ночь была хороша. И этот старый пехотинец соблазнился на ночную прогулку — он привык размышлять на ходу. В считанные минуты он облачился в теплый спортивный костюм, надел на голову Фуражку, раскурил трубку и быстро зашагал по лесным тропинкам.
Любит ли он Анну? Он поставил этот вопрос ребром, будучи с самим собой столь же прямым и откровенным, как с другими.
Конечно, он привязался к ней, и удивительно быстро. Сначала — сочувствие. Потом появилась растроганность при виде мужественных усилий Анны и чудесах такта и терпения, проявленных ей, чтобы создать видимость благополучия ее безрадостной супружеской жизни. Удивление, что, не будучи ни в коей мере пассивной, апатичной женщиной, она все же жила так. Восхищение тем, что она смогла оставаться здесь, причем молва не приписывала ей никаких интрижек в этой среде молодых, свободных и дерзких мужчин, среде, слишком закрытой, чтобы злословие и сплетни не были здесь в ходу. Удовольствие поболтать с ней случайно… случайно ли?… по нарочно подстроенной оказии — во время нескольких прогулок верхом, вечернего бриджа то у одних, то у других знакомых. Родство душ. Да, все это было. Но все это было вчера, а сегодня вечером он захотел ее — неистово, дико.
Старая привычка размышлять вслух, выработавшаяся за годы одиночных скитаний, но после утраченная, вдруг проснулась в нем.
Признаем открыто, — сказал он. — Никаких уверток. Я хочу поставить точку, точку — вот именно.
Любит ли она его? Если это не легкомысленная женщина, а она таковой не является, то сегодня вечером, во время танца, она открылась ему, пообещала ему себя. Она была в таком же состоянии, что и он.
— Боже правый!
Его скорбный голос, громогласно повторенный эхом иод сводами деревьев, фальшивая нота в легком шелесте ночной жизни леса — удивил и отрезвил его.
Что ж! Он знавал это настойчивое желание и эту нежность. По той или иной причине иногда оказывалось, что это входит в категорию таких вещей, которые нельзя делать. И он их не делал. Он возьмет себя в руки, он выйдет победителем и в этот раз. Ему понадобится много такта, чтобы не заставить ее страдать, — ее, чьи дни так однообразны, жизнь так пуста. Но плохо ли, хорошо ли, это, как и все остальное, уладится.
Он стал с облегчением насвистывать. К нему вернулось спокойствие. Он повернул назад и усилием воли попытался сосредоточиться на предстоящем утром учении, имеющем особую важность. Он прибавил шагу. Было два часа ночи. Он мог лечь спать в половине третьего, поспать три часа — и этого ему было достаточно.
Выйдя на опушку леса и поляну, он пошел по дорожке, проходившей за домиками офицеров. В ночи, ставшей совсем темной, на некотором расстоянии впереди себя он услыхал торопливые шаги удалявшегося человека. Охваченный удивлением и любопытством, он включил карманный электрический фонарик. Полуночник остановился и обернулся.
— А, это вы, Капель? Что вы делаете на дворе в такой час? Вы будете не в форме завтра, дружок.
— Я не мог заснуть, господин майор. Здесь есть и ваша вина. Шампанское, девушки в цвету. Потерял привычку. Возбудился.
— Я тоже ощутил потребность немного пройтись.
Идя бок о бок, мужчины подошли к месту, где стоял особнячок супругов Брюшо; одно окно на первом этаже было открыто и освещено, оттуда донеслись обрывки шумной ссоры: «…за дурака… не может больше продолжаться… этот Эспинак… с этим кончать…»
Оба офицера, смутившись и повинуясь одинаковому порыву, ускорили шаг, стараясь найти тему для разговора, но это никак не удавалось.
— Так, — сказал наконец Эспинак. — Кунц тоже не спит. У него горит огонь.
— Да. Угадайте, господин майор, что он сейчас делает. Заканчивает контрольную работу по тактике для поступления в Военную академию, он должен отправить ее завтра на проверку. Просто ненормальный.
— Это прекрасно, но, быть может, даже слишком, вы правы. Передайте ему это от моего имени. Хорошего вам окончания ночи.
Еще несколько шагов — и майор оказался позади своей виллы. Денщики оставили гореть лампу под козырьком подъезда, освещавшую фасад дома. Чтобы выключить ее, Эспинак прошел через сад.
Обогнув угол дома, он попал в зону света и буквально уткнулся носом в спину неподвижно стоявшего там человека; тот, слегка вскрикнув, обернулся и отпрянул назад.
Ослепленный светом, Эспинак сначала моргал глазами какое-то время, потом на его лице выразилось удивление. Нависло молчание, которое мужчины прервали одновременно, сделав над собой некоторое усилие.
— Как, это вы, господин майор? Вы меня напугали. Бесшумны, как кошка. Я не слышал, как вы подошли.
— Вы тоже меня удивили в этой своей фуражке, да еще с платком на шее, Легэн. Что это вас носит, старина? Похоже, сегодня ночью весь батальон на ногах? Хотя в вашем возрасте ночи кажутся длинными.
— Дело в том, господин майор, что я спохватился, что ваши распоряжения на завтра… в общем… все мне ясно, за исключением того, что касается лично вас. Вы отправитесь на объект на машине или на лошади, и к какому часу вам подать то либо другое?
— Легэн, вы — образцовый и верный помощник. Прекрасно, прекрасно. Значит, так. Завтра, до того как выехать, мне надо будет в своем кабинете подготовить к отправке кое-какие бумаги. Машину подадите в половине седьмого туда, и благодарю вас. Сейчас я постараюсь ненадолго заснуть. Ступайте. Я погашу свет, когда вы выйдете на дорогу.
Однако в ту ночь майор д'Эспинак не сомкнул глаз. Он вошел в дом, оставив по своему обыкновению все двери открытыми, и поднялся в спальню на втором этаже виллы.
Быть может, он решил, что ложиться уже нет смысла? Он надел форму для учений, даже застегнул ремень, на котором висела кобура уставного образца, и в этом неудобном облачении лихорадочно писал что-то в течение часа. Когда кончил, выключил свет, сел в кресло лицом к двери и стал ждать рассвета.
Глава III
Убийство
В половине шестого утра Эспинак ногой открыл дверь кабинета своих заместителей. Капитан Дюбуа спал у стола. Легэн, уткнув нос в оконное стекло, был погружен в грезы: бледный и явно не в себе после волнений ночи.
— Ну, поэнергичней, черт возьми. Нам предстоит напряженный день. Даю вам полчаса — время, пока я разберусь с почтой, чтобы вы стали свежими как огурчики, и мы отправимся на объект. Пришлите мне через полчаса начальника почтовой службы, — сказал майор.
Он зашел в свой кабинет, откуда вскоре послышался шум выдвигаемых ящиков, передвигаемых стульев, насвистывание солдатских песенок. Дюбуа возвел руки к небу:
— Этот малый — не человек. Это какой-то пчелиный рой. Что ему неймется в такой час? Ему бы еще видеть сны.
И он снова заснул.
Так его и застал Эспинак и моментально разбудил, сунув ему под стул зажженную газету. Он был из тех редких военачальников, что могут позволить себе даже шалости, и при этом авторитет их ничуть не страдает. Но как только он вышел наружу, то сразу принял облик и тон командира.
— Так вы приказали оседлать для вас лошадь вашего капитана, Легэн. Вы что, собираетесь совершить прогулку? Вам следовало предупредить меня об этом.
— Дело в том, господин майор, что мне полезно немного протрястись. У меня будет достаточно времени, чтобы оказаться на своем посту до того, как туда прибудете вы, поскольку вы обойдете мою роту последней.
Эспинак, казалось, колебался.
