Николай Томан - Прыжок через невозможное
Брагин и Голиков еще днем тщательно изучили в бинокль все подступы к дзоту и довольно уверенно продвигаются теперь вперед, используя для укрытия каждый бугорок, каждую неровность местности. Над головами их шумят снаряды нашей артиллерии, свистят пули автоматчиков. Кажется, приподними чуть-чуть голову — и все будет кончено. А нужно ведь подползти как можно ближе к дзоту, чтобы у заранее намеченного ориентира вскочить на ноги, как только прекратит огонь наша артиллерия, и мгновенно забросить в черное отверстие амбразуры тяжелый груз взрывчатки.
Брагину кажется все время, что Голиков ползет слишком медленно.
«Страшно ему, наверное…» — невольно думает он.
Старшему сержанту тоже страшновато, но он воспитал в себе такое чувство долга, которое выше всех остальных его эмоций, и это помогает ему владеть собой. Голиков же кажется ему безрассудно смелым, но Брагин не доверяет такой смелости.
«Зря капитан приказал первым Голикову, а не мне забросить в дзот взрывчатку…» — с тревогой думает теперь Брагин, замечая, как все медленнее мелькают перед его глазами подошвы сапог ефрейтора.
Старший сержант слегка приподнимает голову, чтобы посмотреть, сколько же еще осталось ползти ему до пня, у которого он должен остановиться и приготовиться к метанию взрывчатки. Пень, освещенный отблеском пламени разрывов, теперь совсем близко. Еще несколько мгновений — и Голиков достигнет его. Нужно, значит, и ему, Брагину, приготовиться к подаче сигнала артиллеристам.
Он вытаскивает из-за пояса ракетный пистолет и крепко сжимает его в правой руке. А Голиков уже не ползет больше, он словно застыл на месте. Но Брагин знает, что ефрейтор сейчас укладывает поудобнее пакет взрывчатки и, нащупав косо срезанный конец огнепроводного шнура, не очень, наверное, послушными пальцами достает головастую спичку из коробки.
«Успел он приготовиться или не успел?.. Успел, наверное…»
Брагин решительно нажимает спусковой крючок пистолета. Струя зеленого огня с сердитым шипением вырывается из его широкого дула и взвивается в черное небо над дзотом. В ее призрачном свете Брагин видит, как, поджав под себя ноги, скорчился Голиков, приготовившись к прыжку.
Огонь нашей артиллерии прекращается почти мгновенно. Становится непривычно тихо. Но что же медлит Голиков? Разве он не успел еще приложить головку спички к сердцевине огнепроводного шнура и чиркнуть по ней спичечной коробкой? Дорога ведь каждая секунда… Неужели он в самом деле испугался?
Брагин знает, что бывает так: страх скует вдруг все мышцы, и нет сил шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но что же делать? Сейчас ведь снова оживет проклятый дзот, ослепленный и оглушенный на время нашей артиллерией.
А может быть, Голиков зажег уже бикфордов шнур и огненная струя бежит теперь по его пороховой сердцевине к капсюлю-детонатору? Сколько прошло уже времени: три или четыре секунды? Три или четыре сантиметра огнепроводного шнура успели, значит, уже сгореть? Пройдет еще шесть-семь секунд — и грохнет ведь взрыв…
Брагин делает резкое движение в сторону Голикова и действительно видит в темноте искорки огнепроводного шнура. Нужно сделать еще один скачок в сторону ефрейтора, вырвать у него из рук взрывчатку и бросить ее в сторону, дзота, пока еще не поздно…
Но Голиков сам вскакивает наконец и, торопливо пробежав несколько метров в сторону дзота, сильным взмахом правой руки бросает вперед пакет взрывчатки с горящим бикфордовым шнуром. Старший сержант не успевает даже заметить, попал он в амбразуру или не попал, как вдруг, сотрясая землю, гремит глухой взрыв! Бурый дым и багровое пламя вырываются почти из всех амбразур дзота. Взрывная волна больно ударяет в уши, обдает старшего сержанта запахом тола и каким-то удушливым смрадом.
Саперы, оглушенные взрывом, все еще лежат на земле, а пехотинцы с криком «ура» уже бегут мимо них к умолкшему и теперь уже бессильному дзоту, прозванному солдатами «проклятым». Из амбразур его все сильнее с каждой минутой валит дым, все ярче мелькает пламя.
Первым приходит в себя Брагин. Не поднимаясь с земли, он подползает к Голикову и осторожно шевелит его:
— Ты ранен, Вася?
— Да нет вроде, — отзывается ефрейтор. — Невредим. А дзотик-то дал-таки дуба.
— Похоже на то, — соглашается старший сержант. — Но чего же ты так медлил, Вася? Что стряслось с тобой такое?
— А ничего такого не стряслось, — спокойно отвечает Голиков. — Просто ни к чему было страховать меня тремя лишними сантиметрами бикфорда. Видел ведь я, что вы прибавили их мне «на всякий случай», когда делали зажигательную трубку для моей взрывчатки. Потому и пришлось переждать немного, пока шнур укоротился. Брось я ее тотчас же, немцы могли бы и воспользоваться тремя его лишними сантиметрами — успели бы, пожалуй, назад, на наши же головы выбросить.
— Ну, знаешь ли, это ведь было чертовским риском с твоей стороны! — строго замечает Брагин.
— А что же тут рискованного, — удивляется Голиков, — когда у меня все досконально, секунда в секунду было рассчитано? Для чего же тогда мы тренировались столько времени? И потом, — добавляет он, помолчав немного, — без риска ведь ни одного смелого дела не делается.
ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ НЕВОЗМОЖНОЕ
1. Ночью на Гремучей
Старая, во многих местах прожженная, а под мышкой даже пробитая пулями шинель Голикова, которую он даже зимой не сменял бы ни на какую шубу, не греет его в эту летнюю ночь. Закаленное, худощавое тело ефрейтора то и дело сотрясается от дрожи, которую он не в силах унять.
Конечно, если бы можно было побегать по берегу или хотя бы крест-накрест похлопать руками по бокам, сразу бы заиграла кровь, но ему даже подняться нельзя во весь рост, хотя ни зги не видать вокруг, только тускло мерцают звезды в черном небе.
Сколько лежит он тут — два или все три часа? Судя по смещению тех немногих созвездий, которые видны ему отсюда, пожалуй, три. А на берегу по-прежнему все тихо, слышны только негромкие всплески воды. Странное все-таки название у этой реки — Гремучая. Когда-то, может быть, и гремела, а сейчас будто притаилась от кого-то. Залегла на дне ущелья и выдает себя лишь тихими, как затаенные вздохи, всплескам». И темень тут внизу такая, что и звезд на небе не увидишь, если только не задерешь головы высоко вверх — так сошлись крутые ее берега. Голиков ни разу не видел, чтобы днем кто-нибудь из немцев спускался к воде, а ночью, может быть, и отваживаются.
Уж очень тихо, не похоже, чтобы был кто-то на том берегу.
Не подает никаких сигналов и Зыбин. Он ушел в разведку вчера ночью и сегодня должен вернуться.
Первым, конечно, принял бы его сигнал старший сержант Брагин. Он ведь наверху, у обрыва, да и условились так. А уж Голикову старший сержант сам бы потом просигнализировал, чтобы плыл он на тот берег за Зыбиным на малой надувной.
А пока ефрейтор лежит на днище этой лодки, облокотясь об ее туго надутый резиновый борт. Весла он заранее всунул в уключины, сложив их крест-накрест.
Вдруг ухо его, привыкшее к монотонному плеску реки, улавливает чуть слышный шорох на берегу.
Ефрейтор вскидывает автомат.
— Спокойно, Голиков, — слышит он шепот Брагина. И как это ухитряется старший сержант ходить так бесшумно?
— Не замерз еще? — спрашивает Брагин, садясь на борт лодки. — Тут у тебя еще терпимо, а наверху ветерком прямо-таки насквозь пробирает.
— Но и тут тоже не Сочи, — мрачно отзывается Голиков, засовывая руки в рукава шинели. — А с Зыбиным как же? Не нравится мне, что он до сих пор не вернулся. Наверху остался кто-нибудь, в случае если он сигнал подаст?
— Сам капитан Кравченко. Приказал нам с тобой переправиться на тот берег и ждать Зыбина там. Спускай лодку.
Лодка лежит на песчаной отмели, и Голиков легко спускает ее на воду, удерживая за причальные стропы.
Брагин уже заносит ногу через борт, но в это время на немецком берегу раздаются сначала одиночные выстрелы, затем сразу несколько длинных автоматных очередей.
Взвиваются в небо ракеты, освещая часть реки и крутой скат нашего берега.
— Быстро назад! — командует старший сержант.
Вдвоем они выхватывают лодку из воды и оттаскивают ее в глубокую выемку берегового откоса. Торопливо прикрываются маскхалатами.
А вверху уже строчат пулеметы. Бухает несколько раз молчавшая всю ночь артиллерия.
— С чего бы это? — спрашивает Голиков. — Неужели из-за Зыбина такой переполох?
— Все может быть.
— Ну, а если ему удастся до берега добраться? На чем он тогда сюда? Может быть, как-нибудь прошмыгнем?
— Не видишь разве, какую иллюминацию запалили? — кивает Брагин, на небо, в котором висят уже две ракеты.
Лишь через четверть часа снова становится тихо. Гаснут и ракеты. Возле разведчиков теперь капитан Кравченко. Он помогает им дотащить лодку до реки и, когда они садятся в нее, сильно отталкивает от берега. Течение сразу же подхватывает ее, но Голиков уже на веслах. Брагин помогает ему саперной лопатой.
