Сергей Костин - Афганская бессонница
Что я скажу Эсквайру? Правду! А уж что ему придется говорить выше, это пусть он сам придумывает. В конце концов, они у себя в Конторе не могли всерьез надеяться, что я привезу им «Слезу дракона».
Считать нас по головам смысла не было — в вертолете даже были свободные места. Пилот запустил двигатель, и, как по команде, ухнули первые орудийные выстрелы. Моджахеды, как и обещали, пытались отбить у талибов мысль поиграть со «стингером». Талибы то ли были застигнуты врасплох, то ли еще не разобрались в смысле предполагаемого маневра противника, но пока не отвечали. Вертолет пробежал десяток метров по вдавленной в глину траве и легко взмыл.
Мы летели над самыми домами. Я видел, как в скрытых от взглядов дворах женщины, у которых на голове был лишь платок, возились у дымящихся очагов, готовя ужин. Но сейчас мы ничем не рисковали, глядя на их открытые лица. Здесь, в воздухе, мы не были посторонними мужчинами. Мы были почти что богами.
Моя мама, когда кто-то ее очень удивляет или когда происходит что-то невероятное, заставляющее ее усомниться в собственном понимании всего функционирования жизни, говорит: «Тысяча и одна ночь!» Мне хватило восьми.
Эпилог
На самом деле история уже рассказана, и это — так, воспоминания вдогонку.
Мы добирались долго. Отвлекающий маневр в целом удался. Ну, выпустили в наш вертолет пару-тройку очередей — не попали же! Перелетев таджикскую границу, мы сели в Курган-Тюбе, где у Масуда была тыловая база. Мы пошли в чайхану и просидели там часа два — благо нам с ребятами все еще было что друг другу рассказать! Потом, уже приземлившись в Душанбе, мы долго стояли у вертолета, ждали пограничников. Когда я оказался в своем номере в гостинице «Таджикистан», было уже около девяти вечера. В Нью-Йорке — девять утра. Бобби в школу не надо — рождественские каникулы, и они с Джессикой должны быть дома. Завтра — Новый год, но я сомневался, что, вопреки обещанию, смогу встретить его с семьей. Даже несмотря на разницу во времени, которая в Восточном полушарии была в мою пользу.
Люди, которые разговаривают с моей женой впервые, часто думают, что она еще не проснулась. Нет, у Джессики всегда такой голос. Я считаю, что так говорят ангелы на небе — мягко, отрешенно, иронично. Это ощущение особенно остро, когда я звоню сразу после ознакомительной поездки по новому туристическому маршруту типа этой. Официально я же пересекал Кара-Кумы на верблюдах!
— Солнышко, куда же ты пропал? У тебя все в порядке?
— Ну конечно, что может случиться? Здесь безумно красиво, сплошная экзотика! Народ приветливый, верблюды, барханы, миражи. Все замечательно!
— А чем тебя там кормили? Это из тех стран, где на первое суп из баранины, на второе — бараний шашлык, а на третье — компот с бараниной?
— Примерно, — рассмеялся я. — Но ты же знаешь, верблюд и среди песков найдет колючку.
— Я тоже хочу в пустыню. Мы съездим с тобой туда?
— М-м, не уверен.
— А что не так?
— Ночью все-таки очень прохладно. Это не для всех!
— Ты не простыл?
— Нет. У нас, правда, на привале взорвался баллон с газом — плечо мне немного задело осколком.
Вы скажете, что я законченный врун? Ну ладно, я не могу рассказать, как меня на самом деле ранило. Но почему надо врать, что я не простужался? Я скажу почему. Одна болезнь, тем более раз ее не удастся скрыть, — правдоподобна. Две — уже нет!
Улучшив момент, я ввернул новость о том, что до Нового года мне в Нью-Йорк никак не попасть. Хорошо, американцы не придают этому такого же значения, как русские. Им важнее День благодарения и Рождество.
Мы поболтали с полчаса, и я набрал Эсквайра.
— Раз ты звонишь, ты уже на месте, — приветствовал меня мой куратор. В разговорах по телефону он никогда не называет ни имен, ни географических названий. — Это главное!
Я всегда стараюсь соответствовать Бородавочнику в его стремлении к конспирации.
— Главное, мы вернулись в том же составе. Собственно, наши друзья нас отправили, как только мы нашли ребят.
— Давай в двух словах.
Это Бородавочник меня не торопит. Он просто боится прослушивания — даже из таджикской гостиницы на свой мобильный номер, средняя продолжительность жизни которого три месяца.
— По первому пункту удалось больше, чем можно было надеяться. Мы поговорили с самим человеком и обсудили, как действовать, — тут я сообразил, что Эсквайр поймет меня неправильно. — Я имею в виду, я поговорил и с нашим человеком, и с самим объектом.
— Этого я не понял, но не надо мне сейчас объяснять. Завтра прилетишь и все расскажешь.
— Завтра не уверен. У меня здесь еще осталась пара дел.
— Полдня хватит? Я распоряжусь, чтобы задержали борт, пока ты не освободишься.
— Полдня хватит. А вы помните, что завтра — Новый год?
— Уже? Ах, черт! Так ты даже домой не попадешь?
— Отпраздную с вами, — порадовал его я, разумеется, не рассчитывая на такую честь и надеясь в кои-то веки отметить его с мамой.
— А что по второму пункту?
— В ожидании завтрашнего разговора скажу только, что вы ожидали от меня слишком много. Здесь я пустой.
— Ну и ладно, не переживай. Кассеты свои там не забудь! Главное, ты дома.
Что-то в этом эпилоге я мог бы и не говорить. Например, помня, что на каждое действие есть противодействие, мы за королевским столом сняли стресс соответственно его силе. Жаль, что Льва я не мог к нам пригласить. Но мы с ним позавтракали обстоятельно, как два взрослых мужчины, на следующий день. С похмелья получилось совсем неплохо! Хотя для нас обоих главное было не выпить, а поговорить.
Первая констатация: как ни сложны были наши шифрованные переговоры по телефону, Лев все понял правильно. Разночтений не оказалось ни по одному пункту. Ну, если не считать того, что Лев не все делал, как я просил. Например — я в своих подозрениях оказался прав, — сын командира Гады на самом деле освобожден не был. Но Лев же мне честно сказал тогда по телефону, что «маршрут кушает хорошо»!
— Ну зачем, подумай сам, — убеждал меня Лев. — Если тебя его папаша никак не нагреет, освободить его всегда можно по приезде. Правильно? А если нагреет, то зачем чувствовать себя в дураках?
— А затем, что, если бы сынок по телефону как-нибудь дал отцу понять, что он по-прежнему сидит в тюрьме, тот мог учудить что угодно. Зная отца, я даже не могу себе предположить, что именно он бы учудил.
— Так парень же не в тюрьме сидит! Я его оттуда забрал и перевез на нашу базу. Ну, где штаб дивизии, мы там были с тобой. Парень сначала сопротивлялся — боялся, что наши захотят отомстить ему за убитого пограничника. Хотя, кто его убил, известно — того бандита там же и уложили, в том же бою. Короче, пришлось ему вколоть, ну, сыну! А когда он очнулся — дом и дом. Двое часовых охраняют, но ему самому надежнее, раз он думает, что его могут убить.
— А ты не сказал ему, что ли, что в убийстве его не обвиняют?
— Зачем? Я знаю, что зря его не накажут, а он пусть осознает свою вину!
Сто пятьдесят тысяч долларов пришли на следующий день, но в Талукане тогда уже были талибы. Деньги ждали моего возвращения у Льва в сейфе. Как я поступлю с ними, я уже знал.
Сына Гады звали Ариф — я его имя хорошо запомнил, так как передавал его по коду: «Маршрут Актюбинск — Рига — Иркутск — Фергана». Мы разговаривали втроем: у Льва первым иностранным языком был дари. До сих пор не могу понять, почему со мной не послали человека с языком вместо Димыча? Нет, я рад, что ездил с ним, но в Конторе должны были подобрать мне спутника по другим критериям.
Выяснилось, что Ариф, у которого и IQ не такой, как у Льва, да и о кодовых фразах они с отцом заранее не договаривались, суть наших с Гадой договоренностей понял не очень. Я, наверное, даже сказал ему лишнее. Но при наших с семейством гадов близких отношениях какие могут быть тайны?
— Подождите, — говорил мне Ариф. — Вы договорились так, что меня выпускают и отец отдает вам изумруд, верно?
— Верно.
— Но меня, когда вы получили камень, могли тут же опять упечь в тюрьму!
Лев что-то строго сказал Арифу от себя.
— Что ты ему сказал? — поинтересовался я.
— Чтобы не распускал язык! Ему офицер дает слово, какие сомнения? Ты ж офицер?
— Типа того. Нет, ты просто переведи ему, что, если бы Ариф не подтвердил по телефону, что его освободили, командир Гада мог помешать мне вывезти камень из страны.
— Не смешите! Он его украл и он же станет поднимать шум?
Тут Лев опять хотел осадить наглеца, но я просил его просто перевести, что я скажу.
— Командир Гада, — мягко сказал я, — мог, не поднимая шума, просто разобраться с человеком, который попытался его обмануть, и вернуть камень на место.
— А-а, это конечно! Это мог, — согласился парень.
Он подумал секунду. Делал он это так: рывком расслаблял мышцы шеи так, что голова падала ему на грудь. А потом так же рывком приводил ее в первоначальное положение.
