Чингиз Абдуллаев - «Гран-При» для убийцы
К этому времени по всему южному побережью Франции уже работали сотрудники МОССАД, пытавшиеся вычислить, где именно и когда нанесет свой основной удар Ахмед Мурсал. Дронго иногда выходил из своего номера, чтобы пообедать вместе с отцом. Тот любил часами сидеть у моря, глядя на его синие волны. Средиземное море в этой части света напоминало Каспийское, а выгнутая полоса тель-авивских пляжей отчасти напоминала бакинскую полосу прежнего бульвара. По вечерам приезжала Алиса Линхарт, которая была в полном восторге от отца Дронго. Ему тоже нравилась молодая женщина, и они втроем отправлялись обедать в какой-нибудь маленький ресторанчик.
Дронго забывал в эти редкие минуты, почему он находится в этой стране.
Отец рассказывал смешные, давно забытые истории, и Алиса Линхарт громко смеялась. Они говорили обо всем и ни о чем, пили легкое вино и казались беззаботными туристами. А вечером он возвращался в номер и продолжал сидеть над картами, маршрутами террористов, над личными делами троих гостей, вспоминая слова Али Гадыра Тебризли, генерала Райского, генерала Светлицкого и других.
Ему нужно было понять дальнейшие действия террористов, он смутно чувствовал, что находится на пути к разгадке.
Иногда ночью приезжала Алиса, и тогда он откладывал свои бумаги ради общения с женщиной, которая ему нравилась. В один из дней он предложил отцу съездить в Иерусалим. Они вызвали машину, чтобы доехать до города, давшего миру сразу три религии. В дороге водитель, говоривший по-русски, долго расспрашивал их обо всем, рассказывал о своей жизни. Он приехал в Израиль совсем маленьким мальчиком, еще в начале семидесятых. Его семье, проживающей в Бухаре, пришлось пройти через неимоверные испытания, добиваясь права на выезд в страну своих предков. Отец в течение двух лет не работал, над мальчиком издевались в школе.
Наконец им разрешили выехать в закрытом вагоне, взяв с собой вещей и ценностей на сумму не больше ста долларов. Через Польшу и Чехословакию они направлялись в Австрию. В Польше антисемиты забросали камнями их вагон. В Австрии они попали в закрытый охраняемый лагерь. И наконец оттуда самолетами добрались до Израиля.
Сейчас Давид, как звали водителя, имел несколько собственных машин и неплохо зарабатывал. Он рассказывал о своей жизни спокойным, ровным голосом, сознавая, что с тех пор прошло почти четверть века, но эта история одной еврейской семьи взволновала Дронго и его отца больше, чем дорога, проходившая по красивым ухоженным полям Израиля. До Иерусалима было не больше двух часов езды. Приехав в город на один день, они остановились в отеле «Кинг Давид», в том самом знаменитом отеле напротив стен старого города, который был много лет назад взорван будущим премьер-министром страны Менахемом Бегином и боевиками его группы.
Разместившись в этом великолепном отеле, Дронго попросил портье вызвать гида, который говорил бы по-русски. Через некоторое время ему сообщили, что в холле отеля его ждет гид-переводчик Светлана Кирштейн, которая готова показать им старый город. Дронго уже однажды бывал в Иерусалиме и поразился энергетической концентрации этого невероятного города. В нем словно чувствовалась духовная мощь трех религий, которые и сделали славу Иерусалиму.
В городе было гораздо больше одетых в черные пальто ортодоксальных иудеев, чем в светском Тель-Авиве. Дети здесь ходили группами и только в сопровождении вооруженных автоматчиков. Чувствовалось напряжение, вызванное недавними взрывами. Девушка-гид любезно рассказывала историю города, показывая римские пласты. Отец был необычно задумчив и ни о чем не спрашивал. Они вышли к Стене Плача, где люди возносили молитвы и вкладывали свои письменные пожелания.
Светлана предложила им подойти ближе. Дронго обратил внимание на раздельно молящихся мужчин и женщин. Слева стояли мужчины, с правой стороны было место для женщин. Чтобы пройти к стене, нужно было надеть лежавший в специальной коробке небольшой головной убор, прикрывающий голову.
Отец кивнул, и они вдвоем прошли к стене, предварительно покрыв головы.
Отец снял свою неизменную шляпу и надел эту шапочку, делавшую его удивительно похожим на старого еврея. У стены суетились алчные ортодоксы. Каждый просил денег за бумагу, за карандаши, даже за свечи. Дронго с улыбкой раздавал деньги, но когда ему предложили пройти внутрь стены, он отказался, мотивируя это своей занятостью. Написав записку с пожеланием, он прислонил обе руки к Стене Плача и отошел. Отец же долго стоял у стены, очевидно, о чем-то разговаривая сам с собой.
Потом они вышли в мусульманский квартал, и девушка быстро прицепила к своей куртке карточку гида. Полицейские палестинской администрации остановили их, но когда гид объяснила, что это гости, приехавшие посмотреть Иерусалим, пропустили.
Мусульманская мечеть Иерусалима, возвышавшаяся над Стеной Плача, была одним из самых величественных сооружений мусульманского мира. Девушка не стала входить во внутренний дворик. Они прошли дальше и, сняв обувь у дверей мечети, оказались внутри. Один из служителей спросил, умеют ли они молиться, и, получив отрицательный ответ, повел их за собой, чтобы прочитать молитву за них. Рядом находился другой, помоложе. К сожалению, и здесь повторилась история человеческих пороков. После того, как старик прочел молитву, молодой нахал, едва дождавшись их выхода из мечети, стал требовать денег. Дронго отдал деньги, но когда молодой предложил им зайти в соседнее здание и снова заплатить деньги, он с улыбкой отказался.
— Везде просят деньги, — сказал он отцу в ответ на его вопросительный взгляд.
— Люди слабы, — вздохнул тот. — А Бог все равно есть.
— Ты всегда был верующим человеком, — заметил сын. — Но странно, что при этом ты почти полвека был коммунистом.
— Это разные вещи, — печально ответил отец. — Можешь делать все, что хочешь, но никогда не говори, что ты неверующий.
— Хорошо, — сын не стал спорить. В старом Иерусалиме город был разделен на четыре части. Иудейский квартал, армянский, арабский и христианский, причем в последнем жили арабы, принявшие христианство. Из мусульманского квартала наверх можно было подняться по дороге, по которой нес крест сам Иисус Христос.
Каждая его остановка была отмечена специальным символом. Дорога наверх была узкой и проходила между лавками и домами. На каждой остановке они задерживались, словно проделывая тот самый путь Христа на Голгофу. Наконец они вышли к храму.
— Здесь две арабские семьи вот уже тысячу лет владеют ключами храма, — объяснила гид, — а внутри находится Голгофа и место погребения Христа, который потом воскрес. Внутри все строго расписано. Так установили мусульманские владыки, чтобы разные течения христианской религии не спорили друг с другом.
Слева от часовни находится место для маронитов, у лестницы есть место для последователей армянской церкви. Внутри построенной в храме часовни обычно находятся греческие и православные священники. С этой стороны католики.
Говорят, над храмом Салах-ад-дин сделал себе комнату, чтобы оттуда наблюдать за всем, что здесь происходит. И наконец путь на Голгофу ведет по лестнице, которая находится сразу у входа с правой стороны. Там есть разлом в горе, по которому текла кровь Христова. Хотя, — добавила она, — протестанты считают, что сама Голгофа находится не здесь, а несколько в другой стороне. Пойдемте в храм.
К большому сожалению отца, рядом с храмом тоже просили деньги. Да и внутри священнослужители с охотой принимали любую валюту. Но когда они поднялись наверх и увидели Голгофу, на которой был распят Христос, когда, встав на колени, дотронулись до скалы, по которой текла кровь распятого Бога, даже агностик Дронго почувствовал то необычное волнение, которое охватывало каждого, бывающего в этом храме.
— Спасибо тебе, — сказал отец, когда они вышли из храма. — Я не думал, что когда-нибудь попаду в эти места.
— Я только не понимаю, чего не могут поделить в этом городе мусульмане и иудеи, — обратился Дронго к девушке. — Насколько я понял, находясь в Израиле, две религии почти не отличаются друг от друга. В обеих религиях запрещено употребление спиртного и есть запрет на свинину. У обеих концессий очень строгие правила в отношении мужчин и женщин. Молятся они раздельно. Правоверные иудеи обязаны не брить бороды и виски. У правоверных мусульман также не разрешается брить бороду. У обеих религий есть обряд обрезания мальчиков, достигших половой зрелости. В обеих религиях есть сходные правила при рождении, свадьбе, даже во время похорон, когда используют белые саваны. Я уже не говорю о том, что иногда в нашей печати проскальзывают дикие фразы вроде «арабских антисемитов», тогда как арабы и есть семитский народ, как, впрочем, и евреи.
Так в чем дело?
— У нас в стране говорят, что мы с арабами даже не соседи, а двоюродные братья. А близкие родственники обычно часто ругаются, — улыбнулась девушка.
