Андрей Гуляшки - Приключения Аввакума Захова
— Благодарю!
Аввакум уселся в кресло и некоторое время молчал, постукивая пальцами по широким, мягким подлокотникам.
— Критикуя метод товарища Ковачева, — спокойно заговорил он затем, — я косвенно защищал доктора. Но вы хотите, чтобы я высказался более обстоятельно и конкретно. Пожалуйста!
Во-первых, доктор не передавал Венцеславу Рашкову никаких денег. Легенда о происхождении восьми тысяч левов, найденных в бумажнике покойного, абсолютно несостоятельна. Вчера вечером я разговаривал по телефону с братом покойною. Восемь тысяч левов составляют половину стоимости отцовского дома. Брат продал полученный в наследство дом и половину вырученной суммы переслал Венцеславу. Я справился на почте и узнал, что двадцать третьего августа был получен перевод на имя Венцеслава на сумму восемь тысяч левов. Однако я частично согласен с мнением товарища Ковачева — деньги эти действительно предназначались для покупки мотоцикла. Бедняга Венцеслав был страстным любителем мотоспорта! Но, во всяком случае, доктор не имеет никакого отношения к этим деньгам.
Во-вторых, следы на подоконнике и следы во дворе, ведущие от окна к улице, оставлены человеком, у которого рост, руки и ноги гораздо меньше, чем у доктора.
В-третьих, возле тела Венцеслава. как я уже сказал, виднелось широкое мокрое пятно. Я вырезал на этом месте полоску из ковра и сразу же ошес ее в лабораторию для химического анализа. Жидкость, образовавшая пягно, представляла собой воду с ничтожным количеством цианистого калия. Если верить той версии отравления, которую нам изложил товарищ Ковачев, то ему как режиссеру надо будет внести в сцену серьезную поправку. И тогда она будет выглядеть так: Венцеслав проглотил яд не в порошке, а предварительно растворив его в воде. Выпив достаточно крепкий раствор, он снова налил воды в стакан, сполоснул его и выплеснул воду на ковер. Известно, что цианистый калий действует на организм молниеносно, как электрический ток. Абсурдно полагать, что у Венцеслава осталась возможность рассуждать, наливать воду, споласкивать стакан и выплескивать воду на пол. Да и зачем было делать все это? Я более чем уверен, что все эти действия были совершены другим лицом, которое принесло яд и присутствовало в комнате.
В чем смысл этих действий и какова их логическая подоплека? По-моему, в них нет никаких логических оснований. Бессмысленно споласкивать стакан, после того как яд выпит. Яд перешел в тело покойного и будет обнаружен при вскрытии — зачем же уничтожать следы яда в стакане?
Споласкивание стакана имеет исключительно психологическое обоснование. Лицо, принесшее яд, было свидетелем смерти Венцеслава. Несчастный, в ужасе от первых умопомрачительных спазм, инстинктивно сделал несколько шагов к неизвестному, и тот отшатнулся к окну. Через несколько минут Венцеслав уже корчился на полу. Зрелище было поистине ужасное. Неизвестному надо было немедля бежать, спасаться, прыгать за окно, но он был потрясен до потери сознания. Первое, что приходит в голову человеку, когда ему дурно и он теряет силы — это мысль о глотке воды. Но почему неизвестный не пьет прямо из графина, а споласкивает стакан? Интересно, не правда ли? Но ответ очень прост. Неизвестный не привык пить из графина, а без привычки вода растекается по подбородку и льется на грудь. Очевидно, неизвестный остерегался появиться на улице в залитой водой одежде. Поэтому и воспользовался стаканом.
Вот в каких событиях участвовал стакан… Но из каждого действия следует делать выводы, не так ли? Я спрашиваю вас: кто теряет присутствие духа, кому становится дурно при виде ужасного зрелища? Естественно, слабохарактерному человеку.
Поэтому я прибавляю еще одну черту к характеристике неизвестною лица: он среднего роста, с небольшими ногами и тонкими длинными пальцами. Он впечатлителен, обладает легко возбудимой нервной системой.
Как видите, ни одна из перечисленных черт не подходит к такому великану и невозмутимому человеку, как Петр Тошков!
В-четвертых, внесу еще одну поправку в вашу режиссуру, товарищ Ковачев. Вчера я ходил в морг взглянуть на труп Рашкова и поговорил с доктором Аврамовым. При предварительном осмотре, как вы помните, он не установил никаких видимых следов насилия. Но вчера он раскрыл рот покойнику, оттянут верхнюю губу и показал мне пинцетом на две припухлости над верхними клыками. «Следы от удара твердым, в то же время гладким предметом!» — сказал мне доктор Аврамов. Я не думаю, что Венцеслав сам нарочно ударился зубами. Он был слишком веселым и жизнерадостным парнем, чтобы истязать себя. Я строю такое предположение: проглотив часть раствора, Венцеслав спохватился, рука его дрогнула. Но когда человек решил принять цианистый калий и знает, что уже после первого глотка ничто не спасет его, он не останавливается на полпути, а пьет одним духом, чтобы скорее покончить с собой, прежде чем заговорит инстинкт самосохранения. Это типично для всех самоубийц — раскаяние если и наступает, то после решительного жеста. Но в нашем случае Венцеслав дрогнул после первого же глотка. И в этот миг, чтобы не дать несчастному опомниться, неизвестный ударил по дну стакана вверх. Толстая кромка ударила по деснам над верхними клыками, жидкость выплеснулась в горло несчастному, и он, чтобы не захлебнуться, инстинктивно проглотил остальное содержимое. У меня есть и другие основания полагать, что Венцеслав не подозревал о том, что вода отравлена. По всей вероятности, яд был подмешан тайком и стакан был поднесен ему с самым невинным видом. Отсюда неожиданность, а в результате неожиданности пауза после первого глотка.
В-пятых, сегодня я отнес поддельное письмо в нашу химическую лабораторию и попросил снять чернила с обеих подписей. Когда это было сделано, на бумаге ясно проступили следы карандаша. Автор письма сначала набросал подписи карандашом, а затем обвел их чернилами. Спрашивается: если автор письма Петр Тошков, зачем ему понадобилось набрасывать свою собственную подпись?
Письмо сейчас находится в лаборатории. Сходите туда, и вы убедитесь, что подписи Ирины Теофиловой и ее начальника Петра Тошкова были вырисованы сначала тонко очинённым простым карандашом.
Из сказанного можно сделать два вывода: что доктор Петр Тошков и Венцеслав Рашков не имеют никакого отношения к эпизоотии ящура и что Венцеслав не покончил с собой, а его убили.
Во время этого долгого разговора Аввакум пользовался минутными паузами не только для обдумывания. Он непрерывно курил, чередуя сигареты и свою любимую трубку. Высказав свои соображения, он снова набил трубку, окутался клубами ароматного дыма, вытянул ноги и умолк.
Слави Ковачев взглянул на часы.
— Вы хотите что-нибудь сказать? — обратился к нему полковник.
— Да что тут говорить? — ответил, пожав плечами, Слави Ковачев. — Из контрдоказательств товарища Захова только два заслуживают внимания: денежный перевод на имя Венцеслава Рашкова и следы простого карандаша на фальшивом письме. Но то, что Венцеслав собирался покупать мотоцикл на собственные деньги, ни на йоту не изменяет мой тезис. Ведь держал же он вакцину в неподходящих условиях? Держал. Точка. Заставил ли изменить эти условия его начальник? Нет, он не сделал этого. Чего тут толковать! А встречи с иностранцами, поездка без разрешения в Триград, свидание с Ракипом Колибаровым за два дня до вспышки ящура? А карта? Может быть, в отдельных деталях моя версия и нуждается в поправках — я не возражаю. Но в основном она сохраняется. По-моему, доктор Петр Тошков и Ракип Колибаров должны быть немедленно арестованы.
— Товарищ Захов, — обратился полковник к Аввакуму, — вы поставили под сомнение некоторые основные моменты версии товарища Ко-вачева. Но в то же время вы обошли стороной некоторые важные обвинения, выдвинутые им против доктора Тошкова. Допустим на минуту, что вы правы и Тошков не имеет ничего общего с этой бактериологической диверсией. Кто же тогда стоит за кулисами и руководит ею? У вас есть суждения по этому поводу?
— Пока этот вопрос находится в стадии изучения, — тихо ответил Аввакум.
Полковник долго молчал.
— Что касается эпизоотии, — заговорил он, — мы приняли экстренные меры, чтобы пресечь ее распространение. Пораженные районы оцеплены карантинными постами. Можно сказать, птица не успеет пролететь, как ее уже продезинфицируют и проверят, откуда и зачем летит. Так что на этом фронте следует ожидать затишья и медленной, но верной нормализации положения. Но это, разумеется, не может нас успокоить: на нашей территории действует вражеский аппарат. — Полковник задумался, покачал головой и. усмехнувшись, продолжал: — Я предлагаю договориться следующим образом. Давайте оставим Петра Тошкова и Ракипа Колибарова на свободе, но под наблюдением до первого сентября. Если до истечения этого срока, до ноль-ноль часов первого сентября, товарищ Захов не откроет и не арестует хотя бы одного из главных организаторов диверсии, вы, товарищ Ковачев, получите полную свободу действий. Итак: ноль-ноль часов первого сентября. Достаточно ли вам этих четырех дней, товарищ Захов?
