Владимир Прасолов - Северный ветер
Ольга сидела за добротным, покрытым зеленым сукном столом, положив подбородок на подогнутые руки и закрыв глаза. За окном мягко кружил снег, падая на брусчатку Лубянской площади. Она находилась в Москве, в разведуправлении. Она до сих пор не могла понять и осмыслить то чудо, которое с ней произошло. Еще месяц назад она сидела вот так же в просторной комнате на втором этаже великолепного прусского особняка и лихорадочно думала о том, как вырваться из плена. В этой золотой клетке, в которой она оказалась не по своей воле, но тем самым будучи спасенной от верной смерти, она чуть было не сдалась. Чуть-чуть не сломалась под напором обстоятельств, которыми было невозможно пренебречь. Спокойный и обходительный немец все делал так, чтобы она покорилась ему, причем сделала это без принуждения, добровольно, покорно приняв все, что произошло с ней, смирясь. При этом он делал ее жизнь действительно уютной и красивой. О такой жизни она читала только в книжках. В той стране, в которой она росла, такая жизнь была недостижима. Она просто была невозможна. Ольга вела себя спокойно и вежливо, была такой, как всегда в той, довоенной жизни. Она скрыла неплохое знание немецкого языка и пользовалась этим преимуществом. Она была достаточно умна, чтобы понимать: немец будет добиваться близости, и это для нее будет решающим моментом в жизни. Она или отвергнет его, или станет для него женой и должна будет забыть о своей Родине, обо всем, что осталось там, в Ленинграде, в прошлой жизни.
Ей придется спать с немцем и рожать ему детей, немецких детей. Он не был ей неприятен, нет, он был даже по-своему симпатичен и вызывал уважение своими поступками. Но он был немец, немецкий офицер, который участвовал в войне, который убивал советских людей; он был врагом. Ольга понимала, придет час, она должна будет решить — предать все, что связывает ее с Родиной, или умереть. Другого не дано. Она видела, что он влюблен в нее. Что он достойно ждет ответного чувства. Он не примет отказа, это будет для него оскорблением. Он благородный мужчина, он не будет ее насиловать. Он просто отправит ее в концлагерь. Она хотела жить, хотела выйти замуж и рожать детей, но не так. Она хотела жить и выжить в это страшное время, но сохранить совесть чистой и сохранить себя для того единственного, которого еще не встретила в жизни. Но страх мучительной смерти, а она успела увидеть, что это такое, заставлял ее улыбаться немцу. Это возбуждало в нем надежду на успех, и он чувствовал себя все увереннее и увереннее. Она была в смятении и не знала, что делать дальше.
В конце декабря он уехал в Берлин, она боялась его возвращения, боялась развязки, своей слабости, в какой-то степени она уже готова была уступить. Но ее подавленное состояние исчезло, оно просто ушло, когда он, в порыве откровения, рассказал о планах его фюрера и его страны, ставших ему известными на каком-то важном и секретном совещании, с которого вернулся. Она внимательно слушала его полную пафоса и самолюбования речь, делая вид, что вообще-то увлечена музыкой и мало что понимает из его рассказа. Она вдруг с ужасом поняла, что невольно стала причастной к страшным тайнам нацистской Германии, замыслам ее главарей, и ей стоило огромного труда не выдать своего волнения. Она прильнула к вдруг замолчавшему Паулю и, весело смеясь, увлекла в вальс, стараясь усыпить его вдруг проявившуюся бдительность. И он продолжал говорить, упиваясь своей значимостью и масштабами своего мышления. Он говорил все это при ней, но не для нее, он проговаривал все это для себя, теша свое самолюбие и гордясь собой. Если бы в эту ночь он пришел к ней в спальню, она отдалась бы ему, закусив губы, стиснув зубы. Она бы пошла на все. Теперь она не должна была умереть, она должна была вырваться из плена и дойти до своих, чтобы рассказать о том, что ей стало известно. Это было важнее ее жизни, это было важнее всего на свете.
Но он не пришел в эту ночь, а наутро уехал, сказав, что вернется через три-четыре дня, всем своим видом показывая, что по возвращении он намерен что-то изменить в их отношениях. Ольга поняла: другого случая не будет. Малейшая оплошность может стоить ей жизни, и тогда никто не узнает о том, что готовит миру гитлеровская Германия, чем занимается общество «Аненербе».
Как хорошо, что она запомнила это название! Стоило ей только произнести его в контрразведке, куда ее доставили на допрос с линии фронта, Ольгу тут же переправили в Москву в кабинет полковника Краскова. Она рассказала ему все, с момента, как попала в плен, как очутилась в Тильзите, все, начистоту. Долго и тщательно вспоминала подробности того, что ей стало известно от Пауля Штольца о совещании элиты общества «Аненербе».
Красков был доволен. Ему в какой-то момент показалось, что он где-то видел эту девушку. Он ей поверил и без всяких спецпроверок, под свою личную ответственность, определил на службу переводчицей в свое подразделение. Когда об этом зашел разговор, Ольга не раздумывая дала согласие. Так произошло то, что она называет теперь чудом, но тому предшествовал месяц тяжелого, страшного и опасного пути. Пути к фронту, на восток, пути к своим. Она не хотела это вспоминать сейчас, потом, когда у нее будет много свободного времени, она расскажет о том, как смогла пройти из прусского городка Тильзит до Ржева, где, попав в многослойный «пирог» окружений, оказалась в расположении наших войск. Расскажет она это только одному человеку…
Вангол сидел у себя в кабинете за столом и латал гимнастерку, когда дверь приоткрылась и кто-то тихо спросил:
— Разрешите войти?
Он от неожиданности замер — голос был женский. Откуда в их блоке, наглухо отрезанном хитрой системой коридоров и дверей от остальной территории разведшколы, — женщина?
— Входите, — ответил он после небольшой паузы, отложив в сторону свое шитье.
Дверь открылась, и вошла девушка. Новая форма ладно облегала ее стройную фигуру. Она подошла и встала перед ним по стойке смирно; отдав честь, четко доложила:
— Младший сержант медицинской службы Ольга Бойкова прибыла в ваше распоряжение.
Вангол улыбнулся.
— А у нас все здоровы, товарищ младший сержант.
— Вот и хорошо, товарищ капитан, это же просто замечательно, когда все здоровы, — улыбнулась она в ответ и подала направление.
— Вот даже как. — Он прочитал направление, подписанное Красковым. — Вы, оказывается, еще и переводчица, прекрасно, будет с кем потренировать зна… — продолжил он на немецком и наконец внимательно посмотрел в лицо вошедшей.
Фраза оборвалась. Вангол замолчал от неожиданности и прилива какой-то необъяснимой энергии, радости и возбуждения…
— …ние языка… — продолжил он после некоторой паузы.
Она стояла напротив и улыбалась ему, просто улыбалась и все. Ее разноцветные глаза лучились, из них шло тепло и какая-то светлая радость.
Секунды стремительно неслись в бесконечность, а Вангол не мог поверить своим глазам.
— Я вас знаю, — прервал он затянувшуюся паузу.
— Я вас никогда не видела…
— А я вас вижу каждый день, уже два месяца и три дня.
— Как это?
— А вот так.
Вангол встал и подошел к небольшому книжному шкафу, в остекленную дверцу которого был вставлен фотопортрет Ольги, найденный в ее квартире в Поварском переулке.
Он раскрыл дверцу так, чтобы она его увидела.
Улыбка слетела с ее лица. Она непроизвольно сделала шаг и остановилась в растерянности. Он увидел в ее глазах тревогу и просьбу…
— Все в порядке, Ольга, то есть не все, конечно, война, и квартиру вашу в Ленинграде разбомбило, но ваша мама жива. Мы тогда наводили справки, она жива, в эвакуации…
— Правда?! Я так боялась за нее, ведь я ничего о ней не знала, кроме того, что с сентября месяца Ленинград окружен и вымирает от голода. Об этом писали немецкие газеты…
— Да, это так, но Ленинград живет и воюет, врали немцы. Мы были там в январе, я искал своего товарища, он погиб во время того артобстрела, в котором была разбомблена и ваша квартира. Так уж случилось, он снимал ее у вашей мамы на время и погиб прямо в ней. Я его искал и в развалинах нашел этот портрет, вот так вот бывает…
— Артобстрела? Это же самый центр, неужели немцы из пушек обстреливают город?
— Да, немцы обстреливают город, там действительно тяжело, но город живет, я сам видел, и маме вашей сказал, что вы живы, я это чувствовал…
Ольга во все глаза смотрела на Вангола и не знала, что сказать. Ее губы прошептали:
— Это какое-то чудо…
— Может быть…
Вангол вытащил фотографию из створки шкафа и протянул Ольге:
— Возьмите, она ваша.
Ольга взяла фотографию, их руки на мгновение соприкоснулись. Девушка некоторое время рассматривала снимок, явно вспоминая то время, а потом протянула Ванголу:
— Зачем же, вы вытащили фотографию из руин, она теперь ваша.
Увидев замешательство в глазах Вангола, улыбнувшись, добавила:
