Сергей Костин - Страстная неделя
Тесное общение приезжих с постоянным корреспондентом не приветствовалось — они просто, на всякий случай, обменивались личными данными, вернее, легендами. Поэтому, даже если бы на это было время, знакомиться с хозяевами было не нужно; мы даже не знали, дома ли они. Отогнув штору, я посмотрел в окно: лучший вариант — глухая кирпичная стен, увитая плющом. Холодильник и стенной шкаф были забиты едой: замороженные блюда, консервы, макароны и полный набор спиртных напитков, от пива до виски.
— Выпить не будет времени? — спросил Мохов.
— Я уже горю, — ответил я. — Давай договоримся, как с тобой свяжется твой будущий попутчик.
— Эти, — Мохов мотнул головой на стену, за которой жил корреспондент, — никак не будут задействованы?
— Нет, они и заходить к тебе без нужды не станут. Смотри, как я предлагаю. Тебе позвонят по стационарному телефону. Два звонка, потом повесят трубку и наберут снова. Человек должен спросить: «Это паб «Голова Ланселота?» — Ланселота я предложил, чтобы сделать приятное Мохову — это, как известно, один из самых знаменитых рыцарей Круглого стола. А про голову я придумал ради собственного удовольствия — меня завораживает страсть любящих пиво британцев к обезглавленным монархам обоих полов. — Устраивает? — Мохов кивнул. — А какой ты хочешь отзыв?
Мохов подумал:
— Я отвечу: «У паба изменился телефон. Набирайте последние цифры семнадцать». — Не стал касаться святого, ограничился математикой. — И сколько мне ждать?
— Пока в Москве все не утрясется, пока резидентуру не приведут в чувство, пока англичане не переключатся на что-то другое. Наберись терпения. Главное, никаких звонков, никому — ни дочери, ни жене. Я Тоне сам позвоню. Но ты не будешь говорить ни с кем, пока не появится человек, звонящий в «Голову Ланселота».
Мохов кивнул и протянул мне свой мобильный.
— На, забери.
Я сунул телефон в волшебный мешочек и снова протянул руку.
— Что?
— Ампулу тоже отдай.
Мохов сделал недоуменное лицо — откуда я знаю? Тем не менее, без проблем залез в нагрудный карман — он был в ветровке — и вынул оттуда стеклянную ампулу размером с продолговатую горошину. Просто в кармане носил — а раздавил бы?
А мне-то куда ее деть? Я прошел в туалет, завернул ампулу в бумажку, чтобы не разбилась, и спустил в унитаз.
— Я попробую убедить Осборна, что тебя уже нет в стране, — сказал я. — Но мне все равно кажется, что пару недель, ну три, тебе надежнее поработать над книгой здесь.
Мохов снова кивнул. Наверное, он еще лучше меня понимал, что, прежде чем он закончит труд своей жизни, ему в Москве предстоит череда долгих, скажем мягко, расспросов, потом увольнение из Конторы и поиски нового места в жизни. Зато свободным человеком, со своей семьей.
— Ну, хоть на посошок? — подняв на меня глаза, спросил Мохов. — Мы же, неизвестно, встретимся ли еще когда.
Я махнул рукой:
— А, давай!
Он налил нам виски по полстакана, мы чокнулись, и он в несколько больших глотков осушил свой. Я-то лишь отхлебнул — говорю же, я исправляюсь.
— Можешь мне сказать? — начал Мохов и замялся. — Ну да, я когда-то спас тебе жизнь. Но это сто лет назад было, так что… В общем, зачем ты продолжал рисковать, когда понял, что я тебя не сдам?
Я пожал плечами.
— Из чувства солидарности. С теми, кого тебе пришлось бы сдать, да и с тобой тоже. Видишь ли, моя религия учит меня, что все люди — мои братья. А моя философия — я же немного остаюсь буддистом — говорит, что все — это я сам.
— Теперь я твой должник, — убежденно сказал Мохов. Он немного захмелел после сегодняшних приключений. Не хочу обижать его предположением, что в результате выпитого.
— Не переживай, — улыбнулся я. — Моя философия распространяет эту эгоистичную солидарность на все живое, включая зверюшек, птичек, рыбок и букашек.
Наверное, я его слегка обидел — в его степени опьянения люди воспринимают юмор по-другому. Но я не люблю пафоса и сентиментов. Хотя на прощание мы все же обнялись. Не в соответствии с моей философией — чего бы я стал сам с собой обниматься? — как предписывает моя религия.
6
Два часа дня. За полчаса до аэропорта я уже не доберусь. Минут сорок — пятьдесят нужно, как минимум. Быстрее всего экспресс от Паддингтона, но туда ведь тоже надо ехать, а потом еще до терминала 5 на шаттле. А сейчас, как я уточнил по гуглу, я на прямой линии метро и доеду прямо до своего терминала. Так на так получится. Ничего, в первый класс меня и за час посадят, лишь бы до конца регистрации успеть. Но мне ведь еще кучу дел надо переделать.
В метро сигнал сотовой связи есть, но разговаривать невозможно — слишком шумно. С гарнитурой Шанкара та же история. К счастью, в какой-то момент поезд выходит на поверхность. Давай по порядку. Сначала Шанкар.
Я зацепил гарнитуру за ухо и нажал невидимую кнопочку. Работает.
— Шанкар, что я буду делать, когда ты перестанешь быть у меня на связи?
— Приезжайте в любое время, — откликнулся молодой голос. — Я рассчитываю как минимум на две главы.
— Мой верный друг, я отолью тебе конный бюст. — Шанкар рассмеялся. — Слушай, я срочно улетаю, а у меня куча ваших гаджетов. И еще одну вещь я хочу вам оставить для передачи.
— Ну, заезжайте.
— Уже не успеваю. У меня через два часа самолет. Я как раз в аэропорт еду.
— Гатвик? Хитроу?
— Хитроу.
— Сейчас, дайте мне минуту.
— Двадцать секунд, — шутливо отрезал я. Но на самом деле мне на всем надо время выигрывать.
— Вам повезло, — вернулся ко мне Шанкар. — В Хитроу был Амит. Он уже отъехал, но через двадцать минут снова будет на месте. У вас какой терминал?
— Пять. Я на метро подъеду.
— Это я слышу.
— И Амита я никогда не видел, мы только разговаривали.
— Он будет стоять у входа из метро в здание терминала. Худой, в красной майке с надписью на санскрите. Восемнадцать лет, выглядит на пятнадцать.
— Я в ветровке цвета болотной тины и с чемоданчиком на колесиках. Остальное сам про меня скажешь. Я спрошу, не он ли летит, например, в Торонто. А он пусть скажет, что нет, он встречает дедушку из Калькутты.
— Понял: вы про Торонто, он про Калькутту.
— Точно. Шанкар, поможешь теперь связаться с Объектом А? Обычным путем, звуковым файлом.
— Хорошо, сейчас. Все, я готов, говорите.
— «Дорогой мистер Осборн! — Я даже улыбнулся. Мне нравилась и эта роль, и выработавшийся характер наших отношений. — Наш общий друг со мной. Я помню наш уговор, но надеюсь, вы не будете на меня в обиде. Вы же сами знаете, что на моем месте поступили бы так же. Еще он очень настоятельно просил перевезти его в более спокойную страну. Так что когда вы получите это сообщение, мы с ним уже будем лететь над Атлантикой. Поделимся с вами, чем сможем, позднее, по обычным каналам. Но я все же оставлю вам подарок — магазины с патронами и запасное оружие киллера, который стрелял и в вас. Пригодится для следствия. Надеюсь, что вы подтвердите мне, что он не сбежал. Рад буду встретиться снова. Берегите себя. Ваш Майкл Гусман». Вот. Попроси, пожалуйста, сразу ответить.
Однако ответ пришел аж через десять минут, мы даже отключались.
«Я знал, что на ваше слово полагаться нельзя. — Осборн говорил отрывисто, явно сдерживая себя. — Мы, англичане, играем по-честному. А ваши люди здесь, в Лондоне, делают вид, что понятия ни о чем не имеют. Что касается того парня, он сидит в соседнем кабинете. Если через два дня у меня не будет против него улик, я его выпущу. — Здесь пауза, думает, стоит ли сказать что-то еще. Решил, что не стоит. — Все, прощайте!»
Злится на меня. Даже ответ сразу не стал записывать, остывал. Однако вне всякого сомнения, если бы Мохов вышел на него, я бы узнал об этом среди последних. Вот я же просил его не искать меня через представительство ЦРУ? Мало ли по каким причинам — просил же? Нет, Особорн тоже действует, как того требуют интересы дела. Как он сыну тогда сказал? «Для меня на первом месте долг».
Поезд по-прежнему шел по поверхности, и я попросил Шанкара соединить меня с Тоней. По той же, сложной системе. Да, сообщить новости, да, передать последние инструкции, но мне хотелось и просто попрощаться с ней.
Я рассказал своей неспетой песне, что главные враги Мохова — и большой человек в Москве, и маленький, но столь же опасный в Англии — обезврежены. И что папочка ее укрыт в надежном месте, и, когда все поутихнет, его переправят домой.
— А мне что делать? — спросила Тоня.
— Что хочешь — ты свободный человек в свободной стране. Не выпускать тебя обратно в Россию у англичан оснований нет. Не впускать тебя домой тоже никто не станет. Но и здесь можешь пожить, сколько захочешь.
— А как будет лучше для папы?
— Для папы будет лучше, если у тебя связи с ним не будет вообще. Пока он здесь.
— Но я могу с ним поговорить хотя бы? Ну, еще разок?
