Джеймс Сигел - Кружным путем
– Могу я ее видеть?
Доктор Санхи снова пустилась в пространные рассуждения о его правах или, вернее, их отсутствии.
– Все так, – перебил ее Пол. – У меня нет законных оснований с ней встречаться. Я только прошу об этом. И не вижу в том никакого вреда. Ведь мне положено следить, чтобы за ней осуществлялся достойный уход. Чтобы правильно оплачивались счета больницы. И еще: кто-то должен сказать девочке, что ее отца больше нет на свете.
– Этим человеком явно будете не вы. Потому что у вас нет ни законных на то оснований, ни опыта общения с душевнобольными. Кстати, о каких таких счетах вы толкуете? Как я понимаю, мистер Гольдштейн не слишком утруждал себя вопросами финансирования кого-либо. Насколько мне известно, счета за содержание его дочери в нашей больнице оплачиваются штатом Нью-Йорк.
– Штатом Нью-Йорк?
– Вот именно. Видимо, в свое время ему удалось доказать свою финансовую несостоятельность, хотя теперь из ваших слов мне ясно, что это была чистейшая липа.
Все правильно: Майлз заключил сделку и, как всякий хороший бизнесмен, добивался возможно большей выгоды. Он стремился максимально снизить накладные расходы. И его нисколько не волновало, что эти накладные расходы составляет плата за лечение и питание маленькой девочки. К чему тратиться, если раскошелится штат.
«Когда это пришло ему в голову? – рассуждал Пол. – С самого начала, как только он изложил свою схему в письме Галине? Или позднее, когда все уже закрутилось и тут он вспомнил опыт своих безоблачных дней в суде для несовершеннолетних?»
«Самое лучшее, что я мог для них сделать, – определить в лечебницу. Для них это было самое безопасное место на земле».
Все, что наговорил Майлз Галине, было чистой ложью – он и не думал брать ее внучку. Ни разу не упомянул об этом жене. Интересно, он хоть на секунду имел в виду кого-нибудь другого? Одну из тех многочисленных супружеских пар, которые протоптали тропинку к его двери? Чтобы у девочки был дом, а не койка в приюте? Или, подобно всем шизофреникам, слыша вопли из-за закрытой двери, он находил себе оправдание: мол, палата с решетками на окнах – самое безопасное место для умственно неполноценной девочки, за которой гоняется смертельно опасный отец.
Наверное, когда в ту ночь он вошел к ней в комнату и попытался успокоить, то шептал на ухо: «Не плачь. Завтра я отведу тебя в зоопарк».
– Послушайте, – сказал Пол, – я могу сейчас уйти, написать прошение и вернуться с судебным постановлением. Но я хочу всего-навсего посмотреть на нее. И не произнесу ни слова. Обещаю.
* * *Он нарушил обещание.
Не нарочно.
После того, как доктор Санхи сдалась и пригласила его следовать за собой, они прошли одну, другую палату и оказались в подобии игровой. На маленьких столиках, как «ракушки»,[59] были раскиданы фишки и кубики, но никто не играл. Телевизор в углу был настроен на канал, по которому передавали ток-шоу.
В комнате находились двенадцать или тринадцать детей, и на первый взгляд могло показаться, что здесь завтракают ученики обычной средней школы. Там и сям разгорались жаркие споры. Но стоило присмотреться, как становилось ясно, что помещение больше напоминает песочницу, где двухлетние и трехлетние карапузы громко рассуждают сами с собой.
К Полу подошла симпатичная девочка лет четырнадцати и спросила, правда ли, что на Марсе обнаружили красный железняк. Он ответил:
– Не знаю, – и понял, что нарушил обещание, когда доктор Санхи поздоровалась с ней.
– Привет, Рут. Как сегодня твои дела?
– Сносно. А как ваши: удалось загнать мяч в девять дальних лунок?
– Примерно так же, как в девять ближних. Очень неумело. Спасибо, что спросила.
«Так вот она какая – внучка Галины», – подумал Пол.
Рут.
– Я поинтересовалась у этого человека по поводу последних открытий на Марсе, – продолжала девочка. – Красный железняк предполагает наличие воды. Вода предполагает наличие жизни. Жизнь на Марсе – какое дивное открытие!
Она была одета вполне обычно: в поношенные джинсы и майку, на дюйм или два открывавшую подростковый животик. Глаза по-прежнему такие же красивые, какими их запомнила Рейчел: большие, темно-карие, излучающие несомненный ум.
Пол уже решил, что большинство детей в этой комнате – марсиане.
А она интересовалась Марсом с воодушевлением юного астронома.
– А ты бы хотела, чтобы там была жизнь? – спросила доктор Санхи. – Зеленые человечки?
– Думаю, что зеленые человечки напугали бы меня до самых печенок.
Пол подметил, что в речи Рут было нечто странное. Не только режущие ухо архаизмы вроде «дивное открытие» и «до самых печенок». Складывалось впечатление, что девочка училась говорить по книгам великой американской классики. Словно сама она сошла со страниц Луизы Мей Олкотт.[60]
– Я бы предпочла одноклеточных амеб, – улыбнулась Рут Полу. – Хотите ударную шуточку? Кто-то стучит в дверь. Тук-тук!
– Кто там? – поддержал игру Пол, словно участвуя в выступлении нового комического дуэта – «Гольдштейн и Брейд-барт».
– Это я – А.
– Кто такая «А»?
– Амеба.
– Очень забавно, – похвалил Пол.
– Адекватной реакцией был бы смех, – заметила Рут.
– Внутри я надрываюсь от смеха, – пристыженно отозвался он. – Ты уж мне поверь.
– Странно, – задумалась Рут. – Со мной бывает то же самое. Я все время смеюсь про себя.
В другой обстановке Пол нашел бы девочку не по годам развитой и очаровательной. Но здесь все виделось в ином свете – в болезненном свечении люминесцентных ламп психлечебницы.
Пол послушался своего чутья и нашел гнездо. Но в нем оказалась очень необычная птица.
– Уж лучше смеяться, чем плакать, – вслух произнес он. – Согласна?
– А я и плачу очень много, – заметила девочка. – Правда, доктор Санхи?
– Правда, – кивнула врач. – Ты, Рут, одна из наших самых лучших плакс. Это уж точно.
– Хотите посмотреть? – спросила Рут Пола.
– Не знаю, – растерялся тот. – Может быть, как-нибудь потом? Устроим соревнование.
– У вас ни малейшего шанса – положу вас на обе лопатки. А какой будет приз?
– М-м… – протянул Пол. – Надо подумать.
Доктор Санхи бросила на него красноречивый взгляд – время вышло. Он больше десяти раз нарушил свое обещание. Пришел, увидел, но совсем не был уверен, что победил.
Врач проводила его до двери. Уже за пределами игровой он сказал:
– Она просто замечательная.
– Да, просто замечательная, – улыбнулась доктор Санхи.
– И выглядит почти нормальной.
– Вы сказали: «почти». Почему?
– Не знаю. У меня такое ощущение, что она играет какую-то роль. Наверное, она много читает?
– Проглатывает том за томом. Как другие еду. Вы угадали – наша Рут настоящая актриса. Я называю ее хамелеоном. Иногда она превращается в тех, о ком читает. Иногда в тех, кого слушает. А бывают моменты, когда мне кажется, что я разговариваю сама с собой. Рут никогда и близко не была от Нью-Дели. Но непосвященные могут решить, что она прожила там долгие годы.
– Почему она так поступает? – спросил Пол.
– Почему? Вы интересуетесь диагнозом, мистер Брейдбарт? От меня вы его не услышите.
– Потому что вы сами не знаете?
– Потому что я не имею права его обсуждать. Мы же с вами договорились.
Пол кивнул.
– Задам вам такой вопрос, – продолжала врач. – Для чего хамелеон меняет окраску и становится того же цвета, что и окружающая среда? – И когда он не ответил, усмехнулась: – Что же вы, мистер Брейдбарт? Это же основы биологии. Хамелеон меняет цвет кожи, чтобы защитить себя.
– От кого?
– От хищников.
Глава 42
«А: автомобильный выхлоп.
Б: ружейный огонь.
В: фейерверк».
Джоанна проснулась от серии громких хлопков и, пока ее сердце колотилось в горле, попыталась не поддаваться страху. Она устроила себе небольшой тест. И выбрала первый вариант, потому что он казался единственным не страшным и одновременно вполне правдоподобным ответом.
Однако, как это ни печально, такой ответ был полнейшим самообманом.
Машина? Что за машина?
Джоанна невольно вспомнила, как Маруха боялась, что «силы добра» (а для Колумбии это очень расплывчатый термин) попытаются ее вызволить и она будет убита во время операции. Откроют огонь, и в этом горниле сгорит и ее тело. Как оказалось, ей следовало сильнее опасаться более близкой угрозы.
Послышался новый хлопок – на этот раз резче и громче, словно удар хлыста. Джоанна прижалась к стене – своей единственной подруге, если не считать Галины, которая тайно провела ее в дом после неудачной попытки побега. Да, но ведь Галине сначала пришлось ее выкрасть. И еще – Галина оставалась глухой, слепой и немой, не замечая криминальных грешков здешних обитателей.
Дверь распахнулась; створка врезалась в стену с такой силой, что в воздух полетели кусочки штукатурки.
Но, кроме штукатурки, мимо пронеслось кое-что еще. Охранник Пуэнто ворвался в комнату так, словно им выстрелили из пушки. Оружие у бедра на изготовку.
