Джеффри Дивер - Карт-бланш
— Нет.
— В энтропии, — длинные желтоватые ногти Хайдта щелкнули, — суть мироустройства. Это стремление к хаосу и разложению: в физике, в обществе, в искусстве, в живых организмах — везде. Это путь к анархии. — Он улыбнулся. — Звучит пугающе? Вовсе нет. Энтропия — самое восхитительное, что есть в мире. Постигая истину — не ошибешься. А энтропия и есть истина.
Его взгляд скользнул по барельефу на стене.
— Вы знаете, что раньше меня звали по-другому?
— Нет, — отозвался Бонд и подумал: «Мартин Холт».
— Я сменил фамилию, которая досталась от отца, и имя — ведь его тоже выбрал отец, а я не желал иметь с этим человеком ничего общего. — Он сухо улыбнулся. — Я стал Хайдтом, потому что эта фамилия перекликается с темной ипостасью героя в «Докторе Джекиле и мистере Хайде». В школьные годы я обожал эту книгу. Видите ли, мне кажется, что у каждого есть светлая сторона и темная.
— А «Северан»? Необычное имя.
— Живи вы в Риме второго-третьего века нашей эры, оно не показалось бы вам необычным.
— Вот как?
— В университете я изучал историю и археологию. Что приходит в голову человеку, когда он слышит «Древний Рим»? Август, Тиберий, Калигула, Клавдий да Нерон. Тем более если этот человек читал «Я, Клавдий» или видел на Би-би-си сериал с блистательным Дереком Джейкоби. Но ведь эта династия правила всего ничего: чуть больше ста лет. Да-да, понимаю, mare nostrum,[26] преторианцы, фильмы с Расселом Кроу — такой драматичный декаданс. «О Боже, Калигула, она же твоя сестра!» Для меня истинный Рим открылся в деяниях более поздней династии Северов, основанной Септимием Севером через много лет после самоубийства Нерона. Это годы распада, разложения Империи, а произошедший кризис историки иногда называют «Период анархии».
— Энтропия…
— Именно. — Хайдт так и сиял. — Я видел статую Септимия Севера, и, по-моему, мы немного похожи, вот я и взял схожее имя. — Он вдруг забеспокоился. — Вас это смущает, Джин? Боитесь, что связались с безумцем, подобным Ахаву? Нет-нет, я не сумасшедший.
Бонд рассмеялся:
— И в мыслях не было! Честное слово. Но вы упоминали про миллион долларов…
— Да. — Он внимательно посмотрел на Бонда. — Я задумал серию проектов, и завтра первый из них осуществится. Здесь будут мои партнеры, вы тоже приезжайте. Посмотрите, чем мы занимаемся.
— Что же за работа стоит целого миллиона? — нахмурился Бонд. — Надо подстрелить кого-нибудь уже на самом деле?
Хайдт снова пригладил бороду. Он действительно напоминал римского императора.
— Ничего уже не надо, проект завершен. Завтра мы увидим результаты и отпразднуем. Считайте, что миллион — это бонус при подписании контракта. А вот дальше работы у вас будет по горло.
Бонд изобразил улыбку:
— Рад, что я в деле.
В этот момент зазвонил телефон Хайдта. Тот взглянул на экран, встал и отвернулся. Бонд понял, что возникли какие-то трудности. Судя по напряженной позе, что-то пошло не так.
— Прошу прощения, проблемы в Париже. Инспектора, профсоюзы… С завтрашним проектом это не связано.
Бонд не хотел вызывать подозрений и потому решил откланяться:
— Ну что ж, во сколько мне быть завтра?
— В десять утра.
Припомнив, что известно о времени начала акции из перехваченной ЦПС шифровки и изысканий в Марче, Бонд понял: у него лишь чуть больше двенадцати часов, чтобы разобраться с «Геенной».
В дверях появилась Джессика Барнс. Бонду никогда не нравились сильно накрашенные женщины, но он никак не мог понять, почему она вообще не пользуется косметикой.
— Джессика, это Джин Терон, — рассеянно сказал Хайдт, забыв, что они уже познакомились вчера вечером. Женщина промолчала.
Бонд пожал Джессике руку, и та робко кивнула в ответ, а потом сказала Хайдту:
— Цветопробы еще не пришли. Будут только завтра.
— Тогда завтра их и посмотришь.
— Мне тут больше делать нечего. Я бы лучше поехала в Кейптаун.
— У меня возникли дела: на пару часов, а может, и больше. Ты подождешь?.. — Он указал глазами на дверь, за которой Бонд видел разобранную постель.
Женщина замялась, потом со вздохом кивнула:
— Конечно.
— Я еду в город и с удовольствием вас подброшу, — вступил в разговор Бонд.
— Правда? Вас это не затруднит?
На самом деле вопрос был обращен к Хайдту. Тот отвлекся от своего телефона.
— Спасибо, Джин. До завтра.
Он обменялись рукопожатием.
— Totsiens, — попрощался Бонд на африкаансе, который изучал на языковых курсах капитана Йордан.
— Когда ты будешь дома, Северан? — спросила Джессика.
— Когда тут разделаюсь, — механически ответил Хайдт, набирая какой-то номер.
Через пять минут они с Джессикой подошли к посту охраны. Бонд миновал рамку металлоискателя и рассчитывал получить свой пистолет с телефоном, однако подошедший охранник вдруг спросил:
— Сэр, а что у вас в кармане?
Ингалятор. Как же этот дьявол ухитрился разглядеть крохотную выпуклость?
— Так, ерунда.
— Покажите, пожалуйста.
— Да не крал я ничего с вашей свалки! — рявкнул Бонд. — Вы ведь на это намекаете?
Охранник терпеливо разъяснил:
— Сэр, у нас очень строгие правила. Покажите, пожалуйста, что в кармане, или мне придется звонить мистеру Данну или мистеру Хайдту.
«Агент уносит тайны с собой в могилу…»
Бонд спокойно протянул стражу пластмассовый цилиндрик:
— Лекарство.
— Вот как?
Тот стал внимательно осматривать устройство. Линза фотоаппарата была утоплена достаточно глубоко, но, на взгляд Бонда, не заметить ее трудно. Охранник уже собирался вернуть подозрительный предмет хозяину, однако передумал, снял колпачок и положил палец на кнопку распылителя.
«Вальтер» лежал в ячейке, до него было десять футов — и еще двое вооруженных людей на пути.
Охранник нажал на кнопку и… выпустил прямо себе в лицо облачко спиртового раствора.
Хирани, как всегда, продумал изделие до мелочей. Распылитель был самый настоящий, а лекарство — нет, камера же пряталась в донышке.
Сильно запахло спиртом. Охранник, морщась, протянул ингалятор Бонду. Глаза у него слезились.
— Спасибо, сэр. Надеюсь, вам не часто приходится его использовать. Уж больно противно…
Бонд молча спрятал устройство в карман и забрал пистолет с телефоном.
Он направился к выходу и уже шагнул было на «нейтральную полосу», как вдруг взревела сирена и замигали огни сигнализации.
Глава 48
Бонд был готов, развернувшись в прыжке, принять боевую стойку и прицелиться в противника, представляющего наибольшую опасность. Однако инстинкт подсказал ему не спешить.
И очень своевременно подсказал. Охранники на него вообще не смотрели — они вернулись к телевизору.
Бонд бросил мимолетный взгляд через плечо. Сигнализация сработала потому, что Джессика, на которую меры безопасности не распространялись, прошла через рамку металлодетектора с сумочкой и не снимая украшений. Один из охранников лениво щелкнул выключателем сброса тревоги.
Пульс постепенно вернулся в норму.
Бонд с Джессикой вышли наружу, миновали второй пост охраны и оказались на стоянке, где легкий ветерок играл сухими бурыми листьями. Бонд открыл даме пассажирскую дверь, сел за руль и повел машину к шоссе по пыльной дороге, лавируя между вездесущими мусоровозами.
Он начал с безобидных вопросов, призванных завязать разговор. Нравится ли ей путешествовать? В какие рестораны она любит ходить? Чем занимается в «Грин уэй»?
Наконец он поинтересовался:
— Скажите, а как вы познакомились?
— Вам правда интересно?
— Да.
— Когда-то я участвовала в конкурсах красоты. И неплохо получалось. Однажды я даже попала на «Мисс Америку». Вот только… — Она покраснела. — Да нет, чепуха.
— Прошу, расскажите.
— В общем, один конкурс проходил в нью-йоркской «Уолдорф-Астории», и перед началом все девчонки собрались в холле. Ко мне подошла Джеки Кеннеди и сказала, что я ужасно красивая. — Джессика прямо сияла от гордости. Такой он ее никогда прежде не видел. — Это один из ярчайших моментов моей жизни. Джеки была моим кумиром. — Ее улыбка угасла. — Вам вовсе не интересно…
— Я же сам спросил.
— В мире красоты, как известно, каждому отмерен срок. Я покинула подиум, снималась в рекламе, потом в «телемагазинах», потом и этой работы не стало. Еще через пару лет умерла мать, с которой мы были очень близки. Я устроилась официанткой в нью-йоркском ресторане, а контора Северана была по соседству, и он водил к нам своих клиентов. Как-то мы разговорились. Он удивительный человек: обожает историю, везде побывал… Мы болтали обо всем понемногу и, можно сказать, породнились. Это было как… как глоток свежего воздуха. Говорят, глубина наших знаний о жизни равна толщине человеческой кожи, а я со сцены шутила: не кожи, а макияжа. Одежда и косметика — больше мы ничего не видим. Северан понял меня лучше других. Мы сблизились. Он попросил мой номер и стал звонить. Ну, я-то была не дура: пятьдесят семь, семьи нет, денег в обрез. А тут мужчина, такой симпатичный, полный жизни…
