Чингиз Абдуллаев - «Гран-При» для убийцы
— Что вы еще можете сделать?
— Завтра я думаю выйти в город.
— Нет, — решительно сказала женщина. Старик покачал головой.
— Ты неисправим, — сказал он ровным голосом. — Но ты напрасно считаешь, что все должен делать только сам. Если все пройдет нормально, то завтра вечером этой четверки уже не будет в Дамаске. И вообще нигде не будет.
— В каком смысле?
— Они будут в аду, — так же спокойно ответил старик.
Дронго посмотрел на женщину. «Акция возмездия, — понял он, — специальная программа МОССАД по уничтожению террористов».
— Да, — ответил за нее старик, — их нельзя оставлять в живых.
— Нет, — решительно возразил Дронго, — убить легче всего. На их место придут другие, о которых вы уже не будете знать. Нужно попытаться выяснить, почему они сидят в Дамаске, что они замышляют, где находится Мул? А уже потом сводить счеты.
— Это не сведение счетов, — возразил старик, — это оплата счетов.
— Вы упускаете свой шанс, — раздраженно сказал Дронго, — дайте мне хотя бы один день. Мне нужно на них посмотреть, нужно понять, почему они здесь. Чего они ждут.
— Вы должны отсюда уехать, — сказал старик.
— Об этом не может быть и речи, — возразил Дронго, — я обязательно должен остаться, надо хотя бы попытаться выяснить, что они замышляют.
— Тогда остаюсь и я, — кивнула Алиса Линхарт.
— Нет, — строго сказал старик, — вы не можете остаться. Мне поручено передать вам, что это приказ. Ты можешь делать все, что хочешь, — добавил он, обращаясь к Дронго, — но она должна немедленно уехать. Уйти со мной прямо сейчас.
Алиса Линхарт взглянула на Дронго. Потом посмотрела на старика.
— Прямо сейчас? — спросила растерянно.
— Немедленно, — подтвердил старик, — я не уйду отсюда без вас. Дронго развел руками.
— Они правы, — кивнул он, — вам нельзя больше здесь оставаться. Вы и так подвергли себя невероятному риску. Если я попадусь, у меня еще будут шансы отсюда выбраться. Если арестуют вас, мне даже страшно подумать, что с вами сделают. Уходите.
— А вы?
— Я должен остаться в Дамаске. Представляете, как им важен этот город, если даже после смерти двух своих боевиков они не уезжают отсюда, а лишь меняют место проживания? Мне интересно, чего они ждут и почему вообще приехали в Дамаек. Пока не узнаю этого, я отсюда не уеду.
— Вы останетесь здесь один, — это был не вопрос, это была печальная констатация факта.
— Конечно. В конце концов, я ничем не рискую. Просто сижу в подвале и ожидаю новых известий. Я ведь не выхожу в город.
— Вы здесь долго не усидите, — возразила она. — Я знаю ваш характер.
— Возможно, — согласился он, — борода у меня уже выросла. Вполне достаточная для моих пробежек по городу. Что-нибудь придумаем.
Она повернулась к старику.
— Мне идти прямо сейчас?
— Да, — кивнул он и встал.
Она подошла к Дронго и легонько коснулась его лица.
— Удачи, — чуть улыбнулась, мучительно сдерживая свои чувства.
— Спасибо, — он улыбался в ответ. Она вдруг порывисто схватила его за плечи, быстро поцеловала и, ничего больше не сказав, резко повернулась, первой шагнула к лестнице.
— Идемте, — позвала связного и начала подниматься вверх, уже не оглядываясь на оставшегося в подвале Дронго. Когда старик вытянул лестницу, Дронго остался совсем один. Он прошел к дивану, все еще хранившему тепло ее тела, устало опустился, словно почувствовал некий груз своих лет. И замер, глядя перед собой.
— Дамаск, — прошептал он, — город ненависти Мула. Неужели он хочет нанести свой удар именно здесь?
Он растянулся на диване, закрыв глаза. Пистолет лежал рядом. «Завтра, — подумал он, — завтра тринадцатое апреля. Как быстро проходят дни, даже в этом подвале. Завтра мне нужно увидеть их самому».
Дамаск. 13 апреля 1997 года
Рано утром, когда снова раздался характерный скрежет над головой, Дронго уже сидел в ожидании. В эту ночь, впервые оставшись здесь один, он спал плохо: волновал предстоящий выход в город, словно самая главная и самая решающая экспедиция в его жизни. Старик медленно спустился вниз и протянул ему сумку.
— Здесь арабская одежда, — сказал он. — В ней ты, может быть, не будешь так бросаться в глаза. Наверху нас ждет друг, который будет все время с тобой.
Постарайся от него не отходить.
— Конечно, — Дронго спрятал пистолет в кармане брюк, надел традиционную арабскую рубашку, доходящую до ног.
— Нет, — улыбнулся он, доставая пистолет, — так я его быстро достать не смогу.
— Убери оружие, — посоветовал старик, — у тебя будет охрана.
— Я не уверен, что это правильно, — сказал Дронго, снова убирая оружие под рубашку.
Одевшись, он пошел к лестнице. Пропустил вперед старика.
— Я думал, что уже навсегда остался в этом подвале, — пробормотал, поднимаясь следом.
— Все время молчи, — посоветовал старик, — за тебя будет говорить твой напарник. Ты ведь не знаешь арабского языка.
Их разговор традиционно велся на английском.
Дронго почти не знал арабского языка, лишь несколько слов.
— Да, — подтвердил он, — я не говорю по-арабски.
— Тогда все время молчи, — опять посоветовал старик.
Дневной свет больно ударил по глазам. Привыкший к полутьме подвала, Дронго зажмурился, покачнулся, едва не упав.
— С вами все в порядке? — услышал он тревожный голос старика.
— Да, да, все в порядке, — кивнул Дронго, — мне уже гораздо лучше.
Они вышли из разрушенного здания. Около старенького «Пежо» их ждал будущий напарник Дронго. Он был еще выше ростом, чем сам Дронго, и имел гораздо более мощные плечи.
— Хабиб, — сказал он, улыбаясь и кивая. У арабов не принято обмениваться рукопожатием. Дронго кивнул ему в ответ. В арабской одежде, с уже густой седой бородкой, он был похож на настоящего пожилого араба. Сев в машину, он спросил у старика:
— Как добралась женщина?
— Все хорошо. Она уже в Израиле.
— Тогда действительно все хорошо, — вздохнул Дронго. — Надеюсь, они меня не узнают. Который сейчас час?
— Половина девятого. Через полчаса у них в отеле будет завтрак, к нему спускаются все четверо. Ты можешь увидеть их всех вместе. Если ты их не сумеешь вспомнить, наш человек может их тебе показать. Он возьмет фисташки и будет поочередно останавливаться у столика каждого из них.
— Не нужно, — отказался Дронго, — у меня хорошая память, я их всех запомнил.
— Ты думаешь, что, посмотрев на них, сумеешь прочитать их мысли? — поинтересовался старик. — Даже твой разум имеет пределы. Это очень опасная поездка. Полиция до сих пор ищет вас по всему городу. Твои фотографии есть у каждого осведомителя.
— Но не в таком виде, — возразил Дронго, — они ищут европейца в костюме и галстуке, а не седого араба с такой бородкой, как у меня. И потом, я не собираюсь разгуливать по городу.
Старик ничего не сказал. Сидевший за рулем Хабиб улыбнулся, но тоже не стал комментировать слова Дронго. Он плохо знал английский язык и говорил на нем с чудовищным арабским акцентом. Через двадцать минут, лавируя среди машин, они подъехали к небольшой гостинице.
— Там немного гостей, — предупредил старик, — человек тридцать-сорок.
Будьте осторожны.
Хабиб оставил машину, и они с Дронго направились к отелю. Войдя в здание, они прошли к лестнице, ведущей вниз, в ресторан, и спустились в небольшой зал, где уже завтракали гости отеля. Это была маленькая обшарпанная гостиница третьего сорта. За столиками в основном сидели только мужчины, но за двумя разместились и женщины в традиционных белых платках, покрывающих голову.
В Сирии не было столь строгих правил, как в Иране или Афганистане, регламентирующих обязательную чадру для женщины, предписывающих одеваться в темные, закрывающие до ног покрывала. В арабских странах вообще женщины пользовались гораздо большей свободой. Можно было встретить и откровенные наряды, и мини-юбки, и европейские платья. Но большинство женщин одевались довольно скромно и прикрывали головы платком. Европейские одежды носили в основном жены высших чиновников, части интеллигенции и служащих. И хотя учеба была по-прежнему в большинстве своем раздельна, а строгие каноны религии не разрешали арабским женщинам молиться в мечети вместе с мужчинами, тем не менее они пользовались куда большей свободой, чем их сестры в соседних государствах.
Дронго уселся за столик рядом с Хабибом. Он сразу узнал всех троих террористов, показанных ему на фотографиях. Двое сидели вместе, один сидел в стороне. Но Салеха Фахри среди них не было. Похоже, Красавчик запаздывал.
По лестнице кто-то спускался. Дронго поднял глаза и вздрогнул. Он узнал бы это неприятное лицо в любом случае. Красавчик — Салех Фахри. Последний прошел к свободному столу, сел, положив свои мощные руки перед собой, осмотрелся. От Дронго не укрылось, как он кивнул одному из террористов.
Подскочивший официант начал раскладывать на столике приборы. Вокруг было довольно грязно и неопрятно, но, похоже, никого это не смущало.
