Ричард Джессон - Ночной рейс в Париж
— Туки? — спросил я.
— Увы, мсье Смит находится у нас на подозрении.
Я с горечью отозвался:
— Стоит один раз выпить со старым знакомым, как тут же тебя начинают в чем-то подозревать.
— Если мсье что-либо не нравится, он может уехать в любую минуту.
— Хорошо, — сказал я, — предположим, я не смогу отметиться.
— Почему?
— Ну, допустим, запью дня на три…
— Мсье! — Он поднял брови. — Я очень сожалею. Каждый третий день. В двенадцать часов дня.
— Иными словами, я под наблюдением?
— Не понял, мсье?
— Это вы следовали за мной сегодня на Елисейских Полях?
Он пристально посмотрел на меня.
— За вами никто не устанавливал активного наблюдения, мсье. Только, пожалуйста, не забывайте отмечаться вовремя.
Он нахлобучил свою отсыревшую шляпу.
— Всего доброго, мсье, — сказал он и тихо прикрыл за собой дверь.
Почему он соврал, что не следил за мной? Он мог сказать это, чтобы сбить меня с толку. Легко предположить, что я обознался на, Елисейских Полях. Но у меня не бывает таких ошибок. А Сюртэ не подбрасывает наживок без серьезных причин.
Правда, он мог это сделать по личной инициативе, к примеру, если бы работал на Советы. Чтобы посмотреть на мои ответные действия.
Я аккуратно сложил газеты на столике, выключил свет и подошел к окну. Выглянул на улицу. Рю Коллор была залита дождем и казалась совершенно пустой. Наблюдая за улицей, я сунул ноги в туфли, но не отошел от окна. Минут через двадцать увидел то, что предполагал. Чуть заметное движение в темноте, нечто почти неразличимое, если ты не знаешь заранее, что ты хочешь увидеть. Требуется специальная тренировка, чтобы разглядеть в темноте перемещение смутного очертания на противоположной стороне улицы в воротах гаража.
Я быстро приоткрыл дверь и выглянул. Коридор был пуст. В пролете лестницы я смог увидеть четыре нижних этажа и безлюдный вестибюль. Я повернулся к лифту и позвонил, вызывая кабину. После этого скользнул на лестницу и замер в полумраке, пока не услышал потрескивание приближающегося лифта. Я помчался по лестнице вниз, удостоверился, что в вестибюле никого нет, и двинулся к столику администратора. Дверь, ведущая в служебное помещение, оказалась открытой. Я вошел в нее и оказался в темном чулане. На ощупь отыскал дверь служебного выхода. Она открылась беззвучно.
Из вестибюля донеслось шуршание лифта, вернувшегося на первый этаж. Я сделал шаг и окунулся в туман. Дождь омыл мое лицо. Впереди была темнота. Я не знал, куда идти дальше, но медлить было опасно.
Я прикрыл за собой дверь и остановился, вслушиваясь в тишину. Ничего, кроме звуков дождя. Ощупью продвинувшись на несколько метров вдоль стены, я уткнулся в другую, идущую под углом к первой, затем наткнулся на кучу мусора и наконец нащупал доски калитки. Она была на замке. Пришлось продолжить путь во мраке. В углу, где сходились третья и четвертая стены ограды, меня ждали открытые ворота.
Дождь не умолкая барабанил по брусчатке. Я прошел через ворота, быстро осмотрелся и пошел прочь от отеля. На следующем перекрестке я уже бежал.
Я, пробежал шесть кварталов, поворачивая на каждом углу, и только тогда остановился в каком-то просторном парадном, чтобы перевести дух и восстановить дыхание. Выглянул из подъезда. Проверился. Никого.
Быстро двинулся по мостовой и на Рю Санте поймал такси.
— «Дьябль Руж», — сказал я шоферу, забираясь на заднее сиденье. На мне нитки сухой не было.
Мне не о чем было беспокоиться, если инспектор Делиль был просто полицейский и интересовался только моими отношениями с Туки. Но если мсье инспектор не был настоящим полицейским, передо мной вставало много новых проблем. Как только Туки вернется, мне придется двигать дальше. А Туки точно направится в «Дьябль Руж», если не обнаружит меня в отеле.
ГЛАВА 5
Если вы бывали в Париже, значит, вам знакомы места, подобные «Дьябль Руж». Они располагаются в кварталах, которые давно забыли о соразмерности и изяществе в архитектуре и безобразны в резком свете дня. Однако ночью темнота скрывает потрескавшуюся штукатурку, облупившуюся краску, а накопленная за день грязь неразличима в глубокой тени.
Американцы когда-то назвали ночные клубы зачехленной канализацией. «Дьябль Руж» был одним из этих унылых подвальных ресторанов, где вечером еще подают вполне приличную еду, но с наступлением полуночи закрывают кухню. Тогда меркнут лампы, начинает играть негритянский джаз из четырех музыкантов, цены поднимаются вдвое и официанты начинают подавать плохое вино. Примерно в два часа утра на сцене- появляется обнаженная женщина, а кое-где и обнаженный мужчина. Нагая танцовщица, омываемая зеленым светом, исполняет соблазнительный танец, а затем исчезает под грохот аплодисментов. «Дьябль Руж» — ловушка для туристов.
Я нашел свободный столик недалеко от входной двери и заказал бренди. Я уже расправился с выпивкой, когда в ресторане появился очередной посетитель. Он направился прямо к бару и уселся там со стаканом бренди, пристально поглядывая по сторонам. Это был крепко сложенный мужчина, светловолосый, но с такой короткой стрижкой, что показался мне сначала лысым. Мне приходилось встречаться с бывшими солдатами вермахта и я распознал в нем краута даже прежде, чем обратил внимание на твердую военную походку и характерную посадку головы. Он отошел от стойки бара и направился к моему столику. Остановился рядом и отвесил мне короткий поклон резким кивком головы. Я намеренно не обратил на это внимание. Незнакомец спокойно ждал, когда я посмотрю на него. Но мне не хотелось. Тогда он щелкнул каблуками и склонился ко мне.
— Мсье Рис? — обратился он ко мне с сильным акцентом.
Тогда я поднял голову.
— Что вам угодно?
— Позвольте присесть за ваш столик? У меня к вам разговор.
— Кто вы такой?
— Отто Лоренц, мсье. — Он снова щелкнул каблуками и снова тряхнул головой. — Я приятель Туки Смита.
— Рад слышать, — ответил я.
— Так могу я присесть?
— Прошу. — Я указал рукой на свободное кресло и вежливо поинтересовался: — Как вы узнали, что Рис — это я?
Он самодовольно улыбнулся.
— У вас характерная внешность, мсье.
Я глотнул бренди, наблюдая за проституткой, которая в третий раз прошла мимо юноши с классическими чертами латинянина. Юноша в свою очередь не отрывал взгляда от прекрасного юного создания, сидевшего в другом конце зала возле пожилого мужчины.
— Итак, что вы хотите, мсье? — спросил я, когда Отто Лоренц уселся.
— Мы с Туки большие друзья. Он рассказал мне… кое-что о ваших намерениях.
— Очень любезно с его стороны.
Отто свирепо посмотрел на меня и опустил глаза.
— Туки сказал, что вам может понадобиться профессионал со специфическими навыками.
— Это очень любезно со стороны Туки, — повторил я. — И вы хотите сказать, что в вас и в самом деле есть что-то такое?..
Отто Лоренц, очевидно, не привык к такому обращению. Он побагровел от ярости, его шея напряглась, руки чуть заметно дрогнули. Он положил руки на колени. Я видел, как он пытается сдержать свои чувства и это ему неплохо удалось. Вот он уже расслабился, и к нему вернулся нормальный цвет лица. Да, этот человек был достаточно натренирован.
— Вы хотите сказать, что обладаете подобными навыками? — продолжил я свои расспросы.
Проститутка вернулась из туалета и снова прошла мимо юноши с латинской внешностью. На этот раз она уронила сумочку. Юноша вскочил и поднял ее. Они обменялись несколькими словами, и она села за его столик. Прекрасное юное создание и пожилой мужчина целовались в другом конце зала. Эта девочка вполне годилась своему партнеру во внучки. Это было отталкивающее зрелище. Юноша отвел от парочки взгляд, и на его лице отразилось отвращение.
— Я думаю, — ответил Отто, наклонясь ко мне поближе, — меня может заинтересовать ваше предложение, если, конечно, вы пожелаете ко мне обратиться, мсье.
— Я спросил вас о ваших профессиональных навыках, — сказал я, поворачиваясь к незнакомцу, и впервые прямо посмотрел на него.
Он заметно напрягся.
— Мои навыки не подкреплены документами. Туки может аттестовать меня.
— Вы давно живете в Париже?
— Четыре года.
— Ас Туки давно знакомы?
— Тоже четыре года.
— Вермахт? — кратко бросил я.
Он сдержанно кивнул.
— Пехота. Восточный фронт.
— Нацист?
Лоренц пристально посмотрел на меня и снова кивнул.
— Нацист. Был в гитлерюгенде. Потом меня заставили вступить в партию.
— Конечно, — сказал я без нажима.
— Что — конечно? — не понял он.
Я улыбнулся и небрежно махнул рукой.
— Я хотел сказать, что большинство немецких детей были воспитаны в духе этой комедии — теории сверхчеловека.
