Андрей Гуляшки - Маленькая ночная музыка
Проснулся я к пяти часам и должен вам сказать — со смутным предчувствием, что со мной случится что-нибудь скверное. Первым делом вспомнил про телеграмму. Чтоб её черти взяли! И ведь решил же твёрдо расстаться с моим клубом, и все шло как по маслу, а поди ж ты — начала меня грызть совесть. Матч с «Берое» полуфинальный, ребята рассчитывают на меня, на мой удар, в особенности головой… Если сегодня проиграем — скажут: Владко виноват. Владко бросил свою команду, как последний мерзавец. А кто его создал, кто прославил его? «Три-монциум»! Неблагодарная сволочь, пырнул ножом из-за угла в самый решительный момент и смылся… Вот какие мысли мелькали у меня в голове, а она и без того была тяжёлая — за обедом ведь я немного того…
Думал я, думал, и душа моя металась как рыба на песке. Никогда ещё я не испытывал таких треволнений! И под конец не выдержал. Взглянул на часы — скоро пять. Пловдивский самолёт вылетает через полчаса.
Решаю — никому никаких объяснений! Не остаётся времени. Выбегаю на двор, отпираю «москвич» приятеля универсальным ключом, который сам же я и выточил и всегда ношу в общей связке, и — старт! В ТАБСО. А в ТАБСО пожимают плечами: «Билеты, — говорят с улыбкой, — кончились ещё в обед!» «Ах, чтоб вас разорвало!» — сказал я, хотя, вообще говоря, с женщинами я всегда очень корректен. Вышел на улицу, а на сердце — тоска. Просто ноет! А с чего бы — я ведь твёрдо решил уйти из этого проклятого «Тримонциума», черти бы его взяли!.. А сам будто ступаю на горячим угольям, да что там уголь: будто меня на вертеле жарят. «Ну и размазня же я, — думаю, — стыд и срам!» И был я готов тут же отказаться и от Софии и от «сестрёнки» — лишь вовремя добраться до Пловдива, до нашего футбольного поля… И в ту же минуту решил хоть в омут головой. А голова у меня ещё с обеда тяжелее камня. «К чертям, — сказал я себе, — честь прежде всего!»
Сказал — и сразу в «москвич», но, перед тем как тронуться, сообразил: на Орловом мосту иногда устраивают проверку, а у меня ни водительских прав с собой, ни доверенности от моего приятеля на вождение его машины. Поэтому я свернул налево, чтобы по улицам Обориште и Марина Дринова напрямик попасть на бульвар Заимова. Оттуда, выехав на улицу Пауна Грозданова, было легко попасть на пловдивское шоссе. Я даже повеселел, мне стало приятно, что я придумал такую комбинацию Но все вышло не так. Вместо того, чтобы убежать от волка, я попал прямо ему в пасть… Я, значит, газую все больше и больше, и вдруг — прямо передо мной эти трое из ГАИ, берут меня на мушку! Не успел я ругнуться — про себя, разумеется, потому что на практике я никогда не выражаюсь — как в зеркале заднего вида появился, черт бы его побрал, один из них на мотоцикле… Будто сама смерть гналась за мной, и такой ужас схватил меня за горло, какого я в жизни своей не испытывал… Чепуха, конечно, потому что, остановись я, отделался бы штрафом, вот и все!
Ладно! Самое ужасное-то было не у меня за спиной, а впереди, но откуда я мог это знать! На углу Марина Дринова налетел я на какую-то тележку и мог бы превратить её в лепёшку, но каким-то чудом лишь задел правым крылом, и она перевернулась. Это происшествие, вместо того чтоб окончательно смутить меня, подействовало на мои нервы отрезвляюще, как холодный душ. Весь я же не совершил никакого преступления — к чему же мне удирать, будто я страшный преступник, почему не поднять белый флаг?
Я затормозил, проехал ещё немного по инерции и выскочил. И в ту же минуту заметил в нескольких шагах от себя дом, очень симпатичный дом, который я отлично знаю как свои пять пальцев. Вы спросите, откуда? Отвечаю: на нижнем этаже находится одна из олимпийских секций, а в секции работает мой закадычный дружок, женатый на пловдивчанке. С его женой мы в своё время играли в прятки — она жила в соседнем доме. Её отец держал бондарную мастерскую, и мы прятались в пустых бочках. Впрочем, как видите, это дело прошлое. Потом она поступила в Софийский университет, встретилась здесь со своим теперешним мужем, и мы стали с ним друзьями — водой не разольёшь. Каждый раз, выезжая в Софию, я сую в карман пальто бутылку «Плиски» и первым делом являюсь сюда. Болтаем о том о сём, иногда, когда нас четверо, играем в бридж. Чтобы не привлекать внимания и не тревожить инженера с верхнего этажа, выходим через чёрный ход — разумеется, когда засидимся допоздна. Оттуда, мимо мусорных вёдер, можно войти во второй подъезд соседнего здания. Ну, а войдя в этот подъезд, легче лёгкого выбраться на бульвар Владимира Заимова через первый подъезд, нужно только обойти лестницу со стороны двора.
Как на грех, все это с молниеносной быстротой промелькнуло у меня в голове, и я вбежал в дом через парадный ход со стороны улицы Обориште. Расчёт самый простой войду через парадный ход, поздороваюсь с приятелем, подмигну ему и выбегу через чёрный! А тот, на мотоцикле, пусть себе ищет ветра в поле!.. Я вот сказал, что все эти мысли мелькнули у меня в голове, но это, во всяком случае, не совсем точно. В тот миг я не думал ни о чем или почти ни о чем, а подчинялся какой-то, черт её знает какой, силе, — ну, как во время матча: я ведь тогда не думаю, почему должен находиться там-то и там-то, когда кто-нибудь из наших ведёт, но оказываюсь именно там, куда через секунду-другую наш подаст мяч. А уж после игры говорю приятелям: «Я остановился на таком-то и таком-то месте, потому что, видя, что левый инсайд берет мяч, подумал…» — и так далее. На самом же деле ничего такого я не думал, хотя, может быть, мне это лишь кажется, что не думал…
И вот дал я ходу по лестнице, да так, будто уносил от дьявола свою душу, и через две-три секунды был уже на втором этаже. Нажимаю дверную ручку — дверь заперта! Я аж вспотел… И лишь в эту минуту вспомнил, что в понедельник секция не работает, что она работает лишь два раза в неделю — во вторник и пятницу… Лестница, стены, дверь — все завертелось у меня перед глазами, меня как вихрем каким подхватило, я обезумел. Черт бы их побрал! Куда же теперь? Оставался лишь один путь к отступлению, единственный, и вёл он на чердак. Я никогда не поднимался туда, но мне было известно, что существует такое помещение — чердачное. Как-то раз зашла о нем речь, и притом совершенно случайно. Секция приобрела новый диван для приёмной, очень шикарный, и я спросил моего приятеля, что они сделали со старым канапе кожаным и страшно привлекательным на вид, от которого я бы ни за что не отказался, если бы мне его предложили по сходной цене. Я, конечно, имел в виду мой переезд в Софию! Последнее время я два раза побывал с нашей командой за границей, месяц тому назад — даже в Шотландии. Проездом дважды останавливался в Лондоне, и каждый раз я покупал какую-нибудь мелочишку на память по той простой причине, что намерение моё бросить в Софии якорь на веки вечные нигде не оставляло меня в покое. Но мой приятель сказал, что старое кожаное канапе снесли на чердак и что, хоть оно и подержанное, продавать его они не имеют права, поскольку они общественная организация, а я частное лицо. Таким-то образом я и запомнил этот чердак и сохранил о нем дурную память, так как и теперь никто не может меня убедить, что это порядок — оставлять кожаное канапе в совершенно неподходящих чердачных условиях. Да вот, извольте полюбуйтесь — канапе видно отсюда, под слуховое окошко засунуто. Оно мне свидетель, что я говорю истинную правду и не имею никакого намерения хитрить и вывёртываться. Да и не из-за чего.
Взлетел я, стало быть, по лестнице, одолел её за несколько секунд молниеносным спринтом. Те, что бегают на сто метров с барьерами, они, извините за грубое выражение, сопляки передо мной. В спринте я в ту минуту, поди европейский рекорд перекрыл. Вы спрашиваете, где я стоял, в каком месте. Отвечаю. На чердаке было темно, как в животе у арапа. Слуховое окошко, как это видно сейчас, при электрическом освещении, заставлено жестью. Свету проникнуть неоткуда, разве что со двора! Но и этот свет, попадающий через дверь, не выполнял своего предназначения, будучи на три четверти ликвидирован ранними сумерками и дождливой погодой.
Так вот, насчёт места, где я остановился. Будьте добры! Отсчитайте четыре шага вперёд по прямой линии, потом четыре-пять шагов направо. Там видна отвесная балка, толстенная четырехугольная балка от пола до крыши. Не знаю, может быть, на такой скорости, какую я развил сослепу, я бы схоронился где-нибудь подальше, не наскочи я на эту проклятую балку, которая, иными словами, самым неожиданным манером перегородила мне дорогу. Хоть я как футболист и привык к подобным столкновениям, все же я приостановил дальнейшее продвижение, остановился позади балки, даже прислонился к ней плечом и занял выжидательную позицию.
Право, не знаю, секунды прошли или минуты. Я словно на самое дно Марицы нырнул, а вокруг меня и надо мной — только чёрная и неподвижная вода. Вдруг мне показалось, что справа, где-то по другую сторону входа, что-то зашуршало, будто кто-то, осторожно ступая, шёл, черт побери, на меня. Я не из трусливых, а как раз наоборот, но должен признаться, что в эту минуту я струхнул, а почему — и сам не знаю. Кто-то двигался, кто-то выслеживал меня в темноте, кто-то меня заметил и наверняка задумал что-то недоброе, и я чувствовал себя за этой проклятой балкой, как в ловушке.
