Дональд Гамильтон - Злоумышленники
- Отнеси эту бумажку бармену, - ровным тоном отвечала Вадя, - они дадут тебе счет. Там есть строчка для propina, то бишь чаевых. Пятнадцать процентов считается нормой.
Я посмотрел на нее сверху вниз, чувствуя себя так неуютно и неуверенно, как может мужчина чувствовать себя в присутствии женщины, которая знает больше, чем он, и достаточно умна, чтобы умело пользоваться своими знаниями.
- Спасибо, - кисло пробормотал я. - Правда, я полжизни прожил на границе с Мексикой, но все равно большое спасибо. Приятно, прожив все эти годы, наконец узнать, что такое propina.
Вадя пожала плечами.
- Ты же не знал, как по-испански летающая тарелка. Мне известно, что ты немножко знаешь испанский - я читала в твоем досье, но раз тебе хотелось прикинуться незнающим, я готова была пойти тебе навстречу, Мэттью.
- Правда?
- Правда. Я действительно не обижаюсь на тебя за то, что ты со мной сделал. И, конечно, я не ожидала никаких извинений. Тебе это ясно, надеюсь?
- Вполне.
- Нам нет смысла пугать друг друга и корчить жуткие рожи. Давай пообедаем вместе. Встретимся в семь тридцать в вестибюле. Мы отправимся в "Копа де лече", что означает "стаканмолока". Это, пожалуй, лучший в этих местах ресторан. Там, кстати, есть кондиционер. По мексиканским стандартам половина восьмого - слишком рано для обеда, но ты, милый, устал после перелета. - Она одарила меня улыбкой. - Не бойся. Я не отвлекаю тебя от работы. На сегодня никаких акций не запланировано. Но если у тебя есть какие-то подозрения и ты хочешь пообедать прямо в отеле, то я тоже согласна.
Кормят тут сносно, и столики стоят на балконе, где вполне прохладно. Но в любом случае надень костюм и галстук. А то очень утомительно видеть взрослых мужчин в шортах и рубашечках с коротким рукавом, - прямо школьники-переростки.
- Семь тридцать, - улыбнулся я. - Костюм и галстук. Договорились.
Я оставил ее за столиком, а сам подошел к стойке бара, где подписал счет за выпивку. Бар был расположен на веранде, примыкавшей к вестибюлю. Проходя мимо конторки администратора, я увидел краешком глаза Присциллу Деккер, следившую за мной через витрину магазинчика сувениров. Я вошел туда и увидел, что она изучает полку с журналами, в основном на английском языке. Для мексиканского отеля тут был очень широкий выбор американских изданий с девицами. Что ж, мексиканские мужчины очень интересуются такой литературой, а если и не интересуются, не могут позволить себе открыто в этом признаться. Это часть их имиджа, часть того, что носит название культа machismo, культа мужского начала. Мексиканец должен быть таким мужественным, что при виде женщины, сфотографированной в минимально завлекательной позе с минимумом одежды на ней, должен броситься на журнал, как бык на красную тряпку. Лично я стараюсь беречь себя для взаправдашних женщин, а фотографии красоток не вызывают во мне бурных эмоций, хотя, конечно, это дело вкуса.
Я увидел, как мой контакт держит один из таких журналов, притворяясь, что изучает его. Увидев грудастую даму в нижнем белье, Присцилла Деккер покраснела и спешно положила журнал на место.
- Аи-ай-ай! - сказал я. - Вам положено совсем другое: журнал о здоровье с изображением молодца-штангиста, напрягающего свои лоснящиеся бицепсы. Где мы можем переговорить?
- Уходите, - яростно зашептала она. - Уходите! Нам нельзя быть вместе. Мы не имеем права раскрывать наши...
- Бога ради, перестаньте играть в скаутов, - сказал я. - Нас уже вычислили, вы это прекрасно знаете, и пока давайте забудем про хитрую конспирацию. Это ваш ключ? Я взял его у нее из руки. Комната 11 б? Отлично. Пошли.
Глава 4
Она жила в номере, похожем на комнату мотеля: из нее сразу можно было выйти на улицу. В остальном номер был почти такой же, как мой, да как и все, наверное, остальные в этом отеле, не считая люксов. По левой стене были две кровати, напротив шкаф, дверь в ванную и дверь стенного шкафа. Пара стульев, низкий столик для коктейлей и полка для багажа, на которой стоял зеленый виниловый чемодан, завершали нехитрый перечень обстановки. Окна и двери номера выходили на две стороны. Из номера можно было выйти на стоянку, а миновав ее - выйти к морю. Все это хорошо просматривалось из номера, если, конечно, отдернуть шторы. Укромным этот уголок назвать было никак нельзя, особенно если открыть окна и двери и впустить морской бриз.
Впрочем, сейчас был включен кондиционер, двери закрыты, окна зашторены, и внешний мир оставил нас в покое. Даже обычные звуки отеля заглушались легким гулом кондиционера. Если что и было слышно из звуков внешнего мира, то это ровный шум прибоя.
Присцилла Деккер вошла в номер и, повернувшись ко мне, сказала:
- Итак, мистер Хелм?
Я оставил ее вопрос, если это, собственно, был вопрос, висеть в воздухе. Мое внимание привлекали другие предметы - в том числе и одушевленные. Я уставился на молодого человека, стоявшего у двери, в которую мы вошли, потому как в руке у него был пистолет, нацеленный на меня.
- Все в порядке, Тони, - сказала Присцилла. - Мистер Хелм... Тони Хартфорд.
Имя выглядело весьма неубедительным. Казалось, что кто-то взял имя Тони для обозначения молодости и фамилию Хартфорд как знак респектабельности. Разумеется, в данных обстоятельствах было бы непонятно, почему словосочетание Тони Хартфорд должно быть его настоящим именем или Присцилла Деккер - ее. Оба имени скорее всего были выбраны как наиболее подходящие для ролей, исполняемых этими людьми.
Тони убрал пистолет. На лице его не появилось улыбки, и рука не протянулась для дружеского пожатия. Что ж, я могу прожить без его расположения. Я определил его как второсортный образец того, что именуется юноша-ассистент. Это был высокий, худой загорелый тип с длинными волнистыми каштановыми волосами, в которых имелись светлые пряди - результат воздействия то ли солнца, то ли перекиси водорода, то ли еще чего-то, чем теперь красят волосы. На нем были легкие брюки в обтяжку и просторная вязаная белая спортивная рубашка навыпуск.
Рано или поздно комиссия по расследованию антиамериканской деятельности обратит внимание на важное обстоятельство, доселе не привлекавшее внимания, однако красноречиво указывающее на признаки коммунистической инфильтрации. Раньше только русские носили рубашки навыпуск, теперь так поступают и американцы, - результат удачного покушения на американскую традицию благопристойности.
Увидев, что пистолет убран и более мне не угрожает, я позволил себе перевести внимание на четвертое лицо в комнате. Собственно, на него я и хотел посмотреть все это время. Теперь я понял, почему Вадя сочла мои разглагольствования на берегу забавными. Она-то, в отличие от меня, видать, знала, что О`Лири - женщина. По крайней мере, в кресле у дальнего окна сидела и смотрела на меня рыжая девица с перевязанной рукой и синяком на скуле.
Следующим после повязки и синяка в глаза бросался цвет волос, длинных и прямых. Он не имел ничего общего с тем золотисто-красноватым колером, что могут приобрести в аптеках блондинки и прочие желающие. Это был тот самый первоначальный рыжий цвет, существовавший до того, как появились химики с их ухищрениями. Это был морковно-рыжий, кирпично-рыжий цвет, абсолютно настоящий, потому как вряд ли кто решится по своей доброй воле предстать перед миром с такими огненными волосами.
Как часто случается с натуральными, в отличие от искусственных рыжих, сама по себе девушка производила впечатление куда более скромное, чем ее волосы. Пламенная шевелюра заставляет вас ожидать пламенную внешность, но я увидел худощавую, бледную, веснушчатую девушку в короткой белой юбке из гладкой материи под названием "акулья кожа" и в светло-зеленой кофточке, которая выглядела словно недоделанный свитер-водолазка, создатель которого вдруг потерял интерес к своему творению до того, как пришил рукава.
- Это и есть Хелм? - осведомилась она, глядя на меня через комнату. - Тот самый злодей, которого мы с таким нетерпением ждали?
- Мисс Аннет О`Лири, - сказала Присцилла. - Мистер Мэттью Хелм.
Аннет О`Лири, поджав губы, задумчиво оглядывала меня. Она снова заговорила, причем с сильным провинциальным акцентом:
- Он не очень-то широк, зато очень даже высок. - Затем акцент исчез, и она продолжала уже нормальным голосом: - Значит, это и есть та самая импортированная сила, которая должна утащить меня в Соединенные Штаты, хочу я того или нет. Где же он держит свой хлыст и свой пистолет?
Никто не ответил ей, и я поинтересовался:
- Если это миссис О`Лири, то где же мистер О`Лири? Мои так называемые сообщники смущенно молчали. Заговорила опять рыжеволосая.
- Мой муж Джим О`Лири, если это вас так интересует, погиб во Вьетнаме, в прошлом году. Он поехал туда из патриотических побуждений. У них это семейное... Полюбуйтесь, что они вытворяют со мной в Мексике... Вот и награда за патриотизм.
