Имант Ластовский - У незримой границы
Конечно, «обязательные» мероприятия наименее ценны в воспитательном отношении. Иногда во время ежегодных дней поэзии в Риге мне приходилось видеть зубоскалящих подростков, совершенно безразличных к поэзии. Порой и автору этих строк приходилось выступать в аудиториях, где на скамьях сидели ученики с третьих по одиннадцатые классы, — уровни знаний и интересов у них были, конечно, настолько различными, что даже при всем желании увлечь их было невозможно.
Вспоминаю встречу в 35-й рижской школе. Один из преподавателей позвонил мне и попросил побеседовать с учениками старших классов о семейном праве. Устроительница мероприятия торжественно подвела меня к залу, где находилось около пятидесяти слушателей. На ее лице было написано удовлетворение: пришли, не подвели! Но уже в следующий миг удовольствие исчезло, потому что не успели мы еще войти в зал, как раздались крики «ура!», свист и аплодисменты, словно бы в зале собирались встретиться по меньшей мере с ансамблем АББА. Когда шум улегся, мы начали разговор. И вовсе не о семейном праве. А о том, что с такой вот демонстрации неуважения и начинается у молодежи скольжение вниз, нередко заканчивающееся преступлением. Говорили мы об ответственности несовершеннолетних, и прежде всего о моральной ответственности, сопутствующей всем нам на каждом шагу.
Продолжение разговора состоялось в кабинете директора школы. Я искренне посоветовал учителям прежде всего научить школьников элементарным нормам поведения, а уж потом приглашать к ним гостей. Может быть, с моей стороны это было и не очень вежливо, но встречаться с подобной аудиторией еще раз у меня не было ни малейшего желания. Должен, правда, оговориться: это единственный случай за уже достаточно долгие годы моей юридической работы.
Я глубоко убежден, что задача правового воспитания заключается в том, чтобы дать молодым людям самые элементарные знания прав и обязанностей граждан, а не стремиться к тому, чтобы каждый выпускник средней школы становился чуть ли не профессиональным юристом. Жизнь доказала, что порой даже глубокое знание правовых норм не гарантирует их обязательного соблюдения. Куда более важно не преподавать статьи и параграфы, а научить юношу или девушку уважению. Уважению к обществу, к принятым нормам общежития, к человеку.
Можно и нельзя… В школе эти противоположные понятия сталкиваются от первого до последнего звонка. Нельзя подсказывать, нельзя списывать, нельзя шуметь на уроках. Но не получается ли так, что это назойливое «нельзя» вызывает противоположные желания, протест против запрета как такового? Потому что каждый запрет является определенным нарушением свободы. Нельзя употреблять алкогольные напитки… А взрослым можно?! Несправедливо? Несправедливо! И начинается стихийная борьба с несправедливостью, потому что вечное «нельзя» начинает уже мерещиться на каждом шагу.
Приведу выдержки из школьных писем, опубликованных в республиканской газете «Падомью Яунатне».
«…В нашей школе часть ребят ждет на вечерах только одного — танцев. И не потому, что неинтересно. Но когда в голове хмель и выкурена пачка сигарет, куда легче передвигать ногами в монотонном ритме, воображая себя в полутемном зале какой-нибудь всемирной знаменитостью, чем петь, плясать или отвечать на вопросы викторин!»
«Ха! Вчера мы с ребятами поддали как следует, надо бы сегодня повторить!»
К сожалению, такие или подобные разговоры между школьниками приходилось слышать не однажды… Не тот ли это случай, когда комитет комсомола должен наконец сыграть свою роль в жизни школы?..
Первое письмо пришло из города Лимбажи, второе — из одной рижском школы. И наверное, мало найдется таких школ, в которых не существовало бы этой проблемы.
Именно так начался закончившийся убийством вечер, на котором праздновали восемнадцатилетие некоего Александра. К виновнику торжества пришли в гости ребята, бывшие одноклассники. Пустые водочные бутылки то и дело заменялись полными. Александр чувствовал себя прекрасно: гостей много, и каждый пришел с «посудой». Уважают, значит!
Но вот наступил момент, когда все оказалось выпитым. Магазины уже закрылись, а на ресторан не хватало денег — в карманах, словно в насмешку, бренчали одни медяки.
Тогда из-за стола поднялся друг юбиляра Андрей и вместе с другим гостем, Сергеем, направился к выходу.
— Мы ненадолго. У меня дома найдется рубль-другой, а там что-нибудь придумаем.
Андрей только что возвратился из колонии. В таких ли компаниях приходилось ему бывать?! Тут — что, тут пустяки!
В подъезде он предупредил Сергея:
— Слушай и мотай на ус! Деньги мы сейчас сделаем, ты только не выкидывай фокусов. Если потом проболтаешься, пеняй на себя. Остановим первого же прохожего. Ты заходи со спины, и если понадобится — бей. Хотя, думаю, что бить не придется: мне всегда отдают сразу, без разговоров.
Они выглянули на улицу. Вдалеке шагал одинокий прохожий.
— Пошли, — скомандовал Андрей.
Приятели вышли на улицу. Как и было условлено, Сергей зашел прохожему за спину, Андрей же преградил путь.
Прохожий оказался глубоким стариком.
— Деньги! Быстро! — прошипел Андрей ему в лицо.
Мгновение царила тишина. Затем до старика дошел смысл сказанного, и он попятился было, но натолкнулся на Сергея.
— Нет у меня никаких денег… Пустите, мне восемьдесят лет… — едва слышно пробормотал он.
— Деньги давай, старый хрыч! — в неудержимой злобе повторил Андрей. Оглядевшись, он увидел валявшийся поблизости кирпич, одним прыжком подскочил к нему и уже в следующее мгновение старик упал. Андрей ударил его кирпичом по голове еще и еще раз.
Вокруг стояла тишина. Лежавший не подавал признаков жизни. За углом дома в темноте угадывались очертания гаражей.
— Бери за руку, да поживей! — выдавил Андрей и сам ухватил старика за рукав.
Они быстро затащили жертву за гараж. Оба уже поняли, что убили человека. Это, однако, не помешало им обшарить карманы старика и найти кошелек. В нем оказалось три рубля…
Я читал протоколы допросов этих ребят. Свое первое показание Андрей написал собственноручно. В нем есть такие слова: «Если бы старик не валял дурака и отдал деньги сразу, ничего бы не случилось». Никакого сожаления, лишь невиданное безразличие и цинизм. Лишил человека жизни — и вовсе не чувствует себя убийцей. Считает себя вправе и дальше жить среди людей, ходить по той же земле…
Когда я читал протоколы, мне и на этот раз не давало покоя вечное «почему?». Почему началось падение этих юношей? Неужели зло действительно было заложено в них с колыбели? Да нет, ведь рождаемся мы все одинаковыми. Но все-таки где и когда все началось? С выпивок еще в школьные годы? С бродяжничества после брошенного восьмого класса? С копеек, отобранных у малышей в сумерках? Найти ответ, мне кажется, нетрудно. Он — в духовной бедности Андрея и Сергея. Никто из них ни разу не побывал хоть в одном рижском театре, хотя оба жили в этом городе уже лет десять. Зато в доме всегда царил хмельной угар. Книг не было, зато поллитровок хватало с избытком. Они и определили путь парней.
…Свету я встретил на улице, когда часы показывали уже полночь. Мы с дружинниками возвращались с дежурства и заметили в подворотне съежившуюся девочку. По виду ей можно было дать лет шесть-семь. Что делала она в столь поздний час на улице, одна? Ни в одном окне поблизости света не было видно. Мы остановились и заговорили с девочкой. Сначала Света не отвечала на наши вопросы, потом осмелела и рассказала, что живет тут, в этом доме, но сейчас к маме пришел дядя, и надо здесь дождаться, пока дядя уйдет.
Ничего другого нам не оставалось — пришлось без приглашения побеспокоить мать Светы. Она долго не отворяла нам, а когда впустила наконец Свету, то попыталась захлопнуть дверь перед нашим носом. Затем состоялся разговор о том, что слишком уж дорогой ценой приходится платить за ее ночные развлечения и что поэтому может возникнуть вопрос о лишении ее материнских прав. В дальнейшем эту квартиру контролировал участковый инспектор, чаще обычного заглядывала и классная руководительница Светы. Теперь девочка уже окончила среднюю школу, работает, готовится поступать в институт. Она никогда не заговаривает о той нашей полуночной встрече. Но и о своей матери тоже не упоминает.
Сигне убежала из дома; когда ей было пятнадцать лет. Она не бродяжничала, не просиживала в кафе и ресторанах. Попросила приюта у сестры своей матери. У тети была дочь одних с Сигне лет, много книг, телевизор. В ее доме никогда не звучали грубости, никого не обижали. И тетка, увидев на плечах и спине Сигне синяки, решила не отправлять ее больше домой. В школу сообщили новый адрес девочки. Мать не очень переживала уход дочери, одной заботой меньше. В алкогольном угаре она уже растеряла все материнские чувства.
