Себастьян Фолкс - Дьявол не любит ждать
Именно об этом говорил ему М.:
— Я понимаю, как вам крепко досталось в жизни, Джеймс. Вам пришлось перенести гораздо больше, чем выпадает любому человеку и даже, я бы сказал, человеку вашей профессии. Будь вы обычным человеком — даже будь вы любым другим агентом Ноль-Ноль, — я бы просто повысил вас в звании и должности. Посадил бы за офисный стол и загрузил бумажной работой. Но поскольку это вы, Джеймс, я бы хотел, чтобы вы сами приняли решение. Возьмите отпуск на три месяца — на нем, кстати, и врачи настаивают; конечно, он будет полностью оплачен. А потом придете и скажете мне, что вы решили.
Бонд надел чистое бельё, свежую рубашку и белый смокинг с черным шелковым поясом. Ну что ж, по крайней мере, все сидит как влитое. Несмотря на кулинарные старания Чарити и нечаянные гастрономические радости ресторанов Французской Ривьеры, растолстеть у него так и не получилось. Наверное, мешали теннис и трезвый образ жизни. Что ж, физически он в форме, но вот психологически… Не начал ли он заплывать жирком изнутри, начиная с мозга?
Утомившись от юга Франции и не зная, чем еще себя занять в оставшиеся дни отпуска, Бонд поехал в Рим, надеясь, что время побежит быстрее. Он отыскал отель на Виа-Венето, о котором Феликс Лейтер, его старый друг из ЦРУ, хорошо отзывался, когда звонил ему из агентства Пинкертона, где теперь работал. Феликс был отличный парень и посоветовал самое лучшее. Бонд мог сидеть на балконе своего номера с сигаретой и стаканом свежевыжатого апельсинового сока и рассматривать парад кинозвезд — нынешних и будущих, — совершающих свою ежевечернюю passeggiata[13] от одного кафе к другому вдоль одной из красивейших улиц мира.
— К сожалению, эта гостиница находится слишком близко к американскому посольству, — предупредил Лейтер. — Сам понимаешь, все эти выпускники Йеля в наглухо застегнутых рубашках и их коктейльные вечеринки… Но я думаю, что такой британец до мозга костей, как ты, Джеймс, найдет для себя что-нибудь подходящее.
В тот воскресный вечер, вернувшись с площади Святого Петра, Бонд переоделся в простой однотонный пиджак, угольно-черного цвета брюки и черные же мягкие туфли наподобие мокасин. Он решил пойти в ресторан с традиционной римской кухней, расположенный на Виа-Карроцце, по соседству со знаменитой лестницей на площади Испании. В вестибюле он чуть не столкнулся с шедшей ему наперерез молодой женщиной в дорогом костюме от Диора. Отшатнувшись, она выронила вечернюю сумочку, которая со стуком упала на пол; Бонд нагнулся, чтобы поднять ее, заодно заметив стройные лодыжки, обтянутые тонким нейлоном, и чрезвычайно элегантные туфли-лодочки.
— Какая же я неловкая, — сказала женщина.
— Это я виноват, — возразил Бонд.
— Нет, что вы, это я не смотрела, куда иду…
— Ну хорошо, — позволил уговорить себя Бонд, — я согласен, чтобы вы взяли всю вину на себя, но с одним условием: если вы позволите мне угостить вас чем-нибудь в баре.
Незнакомка посмотрела на часы. У нее были черные, коротко остриженные волосы и широко посаженные карие глаза.
— Ну что ж, — сказала она. — Один коктейль. Меня зовут Лариса Росси.
— Бонд. Джеймс Бонд. — Он протянул молодой женщине руку, которую она слегка пожала. — У меня была одна знакомая по имени Лариса.
— Правда? — Вопрос прозвучал буднично и как-то демонстративно-безразлично.
Они тем временем шли по мраморному полу вестибюля.
— Да, представьте себе, — подтвердил Бонд. — Но она была блондинка. Русская блондинка.
Когда они вошли в бар, Лариса уже улыбалась:
— И я полагаю, это было деловое знакомство. Может быть, переводчица?
— Нет. Она была профессиональной соблазнительницей.
— Боже мой! — Лариса засмеялась.
«Ее это скорее позабавило, чем шокировало, — подумал Бонд. — Неплохо».
— Вообще-то эту историю я никогда никому не рассказывал, — сказал он. — Ну что же, чем я могу вас угостить?
— Сухой мартини, пожалуйста. Кстати, его здесь очень хорошо готовят. Вы должны попробовать.
Бонд мрачно улыбнулся и заказал себе томатный сок. Пожалуй, главным следствием долгого воздержания от спиртного стала для него стойкая неприязнь ко всем безалкогольным напиткам.
Они взяли свои бокалы и прошли к столику в углу, подальше от рояля. Бонд с завистью наблюдал, как Лариса помешивает вязкую жидкость коктейльной соломинкой с наколотой на нее оливкой. Девушка закурила «Честерфилд» и протянула пачку ему. Он покачал головой и достал свои сигареты. Конечно, те, которыми он запасся еще у Морленда, давно кончились, но буквально накануне ему посчастливилось найти предприимчивого торговца табачными изделиями в самом начале Виа-Кондотти, у которого он и разжился парой блоков сигарет турецкого производства и приемлемого качества.
— И что же вы делаете в Риме, Лариса?
— Я здесь с мужем. Он директор крупной страховой компании, одной из тех, чьи офисы находятся на Виа-Венето.
Бонд с интересом прислушивался к собеседнице: у нее был низкий голос, очень правильное английское произношение, как у выпускницы хорошего учебного заведения, но с легким, едва заметным акцентом, выдающим, что английский для нее лишь один из нескольких родных языков.
— И вы хотите сказать, что на сегодняшний вечер муж оставил вас в одиночестве?
— Я… в общем-то, в каком-то смысле да. А вы сами чем тут занимаетесь, мистер Бонд?
— Можно просто Джеймс. Я тут в отпуске. Вообще-то я занимаюсь экспортной торговлей.
— В отпуске — и один?
— Да, мне так больше нравится. Я считаю, что, когда путешествуешь в одиночестве, успеваешь увидеть больше интересного.
Лариса чуть удивленно приподняла бровь и положила ногу на ногу. Несомненно, это был способ привлечь его внимание, но Бонд не мог осуждать ее за это. Почему бы действительно не продемонстрировать свои длинные, стройные и изящные ножки; Бонд подумал, что своей красивой формой они обязаны не спортивным упражнениям и не диетам, а скорее породе, молодости и отчасти дорогим чулкам.
Час спустя они ужинали на Виа-Карроцце. Для того чтобы уладить это дело, им потребовалось сделать два телефонных звонка: Лариса позвонила мужу из бара отеля и, по-видимому, получила от него разрешение на это невинное свидание, а Бонд заказал столик не на одного, а на двоих.
Стены ресторана были обшиты резными деревянными панелями, и вся атмосфера действительно была традиционной. Официанты в коротких белых куртках были сплошь римляне зрелого возраста, посвятившие всю свою жизнь выбранной профессии. Движения их были ловки и точны, а вежливость ни в коей мере не переходила в навязчивость.
Бонд смотрел, как Лариса уплетает равиоли, поблескивающие трюфельным маслом. Она уже успела рассказать ему, что ее отец русский, а мать англичанка, что училась она в Париже и Женеве, а затем поехала работать в Вашингтон, где и познакомилась со своим мужем. Детей у них не было.
— Сами понимаете, моему мужу приходится много путешествовать, — сказала она, отхлебывая из бокала с «Орвьето». — На данный момент наша семейная штаб-квартира находится в Париже, но я время от времени сопровождаю мужа в поездках. В те места, которые мне больше всего нравятся.
— Позвольте, я попытаюсь угадать, — проговорил Бонд. — Рим, Нью-Йорк, Сингапур, Гонконг…
— Нет, Гонконг я терпеть не могу. Когда муж туда едет, я остаюсь дома. Вообще-то на самом деле я домашняя девочка.
— Конечно, это сразу видно, — поддакнул Бонд.
Чуть за тридцать; уже скучает, подумал Бонд. По отцовской линии имеется некоторая доля еврейской крови. У нее был красиво очерченный рот, и лишь верхняя губа чуть странно изгибалась, придавая лицу слегка недовольное выражение. Кожа у нее была безупречная, сияющего медового оттенка, но Бонд был уверен, что образ невинной респектабельности для Ларисы всего лишь маска. В ее глазах сверкали искры врожденного непослушания, какой-то дикости и безотчетного стремления к свободе. Конечно, в случае чего она будет утверждать, что все это ему показалось, что это лишь обман зрения, а она «совсем не такая», но все эти ритуальные заклинания лишь придадут дополнительную остроту их более близкой встрече, если, разумеется, таковая состоится.
— Вы о чем-то задумались, Джеймс.
— Правда? Прошу прощения. Но у меня на это две уважительные причины.
— Какие же?
— Невеселые воспоминания нахлынули: промывка мозгов и тяжелые утраты.
— Господи. О чем вы? Расскажите, прошу вас.
На какой-то миг Бонду показалось, что этой красивой, явно неглупой и, похоже, искренней молодой женщине можно довериться — рассказать, например, о своей жене Трейси ди Виченцо, и о том, как люди Блофельда убили ее спустя всего пару часов после свадьбы, и о том, как он сам попал в расставленную ими западню, и обо всем японском кошмаре, и о том, как его почти буквально по частям выкупали на Ямайке. Но доверие — признак непрофессионализма. Уж кому, как не ему, было знать эту простую истину. Он, в своем странном печальном настроении, и так уже наговорил чуть больше, чем следовало.
