Роберт Ладлэм - Патрульные апокалипсиса
— Я тоже, потому и изменил голос. Со мной мама и папа, я вернусь домой, как только разойдутся газетчики.
— Тебе нужно вернуться немедленно.
— Что случилось?
— Пришел один человек...
— В такой час? Кто же это?
— Один американец, он хочет поговорить с тобой о том, что произошло сегодня.
— Сегодня... здесь, в театре?
— Да.
— Думаю, тебе не стоило его впускать, Жизель.
— Боюсь, у меня не было выбора. С ним — Анри Брессар.
— Анри? Какое отношение может иметь случившееся к Кэ-д'Орсей?[15]
— Слыша наш разговор, Анри улыбается со свойственным дипломатам шармом, но он не скажет мне ничего, пока ты не приедешь... Не так ли, Анри?
— Конечно, так, милая Жизель, — донесся до Виллье его голос. — Я сам знаю очень мало или почти ничего.
— Ты слышал, дорогой?
— Да. А что американец? Хам? Ответь «да» или «нет».
— Совсем напротив. Хотя, как сказали бы вы, актеры, в глазах у него «Священное пламя».
— А как насчет папы и мамы? Они тоже должны приехать?
Жизель Виллье спросила об этом своих нежданных гостей.
— Несколько позже, — громко сказал человеке Кэ-д'Орсей. — Мы поговорим с ними позже, Жан-Пьер, — добавил он еще громче. — Не сегодня.
* * *Актер и его родители вышли через центральный подъезд, тогда как сторож сказал прессе, что Виллье скоро выйдет через артистический.
— Расскажешь, в чем дело, — попросил Жюльен сына. Расцеловавшись с ним, он и Катрин направились к одному из двух такси, вызванных по телефону из театра.
Жан-Пьер сел во второе и дал шоферу свой адрес возле парка Монсо.
* * *Вступление было кратким и тревожным. Анри Брессар, первый секретарь министерства иностранных дел Франции и близкий давний друг Виллье-младшего, спокойно заговорил, указав на своего спутника, высокого американца лет тридцати с небольшим, темного шатена с резкими чертами лица и ясными серыми глазами, настораживающе оживленными по контрасту с его мягкой улыбкой.
— Это Дру Лэтем, Жан-Пьер, — офицер по специальным поручениям отдела американской разведки или — для непосвященных — отдела консульских операций. Судя по сведениям из наших источников, он находится в двойном подчинении — Госдепартамента и ЦРУ... Бог мой, хоть я и дипломат, но ума не приложу, как эти две организации могут сотрудничать.
— Это не всегда легко, господин первый секретарь, но мы справляемся, — приветливо отозвался Лэтем. Его французский был не слишком беглым.
— Быть может, лучше перейти на английский? — предложила Жизель Виллье. — Мы все свободно им владеем.
— Очень признателен вам, — ответил американец. — Мне бы не хотелось быть недопонятым.
— Этого не произойдет, — сказал Виллье, — но учтите, пожалуйста, что мы — я, в частности, — должны понять, что привело вас сюда сегодня, в эту страшную ночь. За сегодняшний вечер я услышал много такого, о чем никогда не подозревал. Вы собираетесь к этому добавить что-то, мсье?
— О чем ты, Жан-Пьер? — вмешалась Жизель.
— Пусть он ответит. — Виллье пристально смотрел на американца своими большими синими глазами.
— Возможно, да, а возможно, нет, — ответил разведчик. — Я знаю, что вы разговаривали с родителями, но понятия не имею о чем.
— Разумеется. Но вы можете предположить о чем, не так ли?
— Признаться, могу, хотя и не знаю, много ли вам рассказали. События сегодняшнего вечера указывают на то, что вы никогда не слышали о Жан-Пьере Жоделе.
— Совершенно верно, — сказал актер.
— В Сюртэ[16], где тоже ничего не знали и долго вас расспрашивали, убеждены, что вы говорите правду.
— Почему это удивляет вас, мсье Лэтем? Я действительно говорил правду.
— А теперь ситуация изменилась?
— Да.
— Перестаньте говорить загадками! — воскликнула Жизель. — О чем, о какой правде идет речь?
— Успокойся, Жизель. Как говорят американцы, мы на одной волне.
— Не поставить ли на этом точку? — спросил Лэтем. — Может, вы предпочли бы поговорить со мной наедине?
— Нет, конечно нет. Моя жена имеет право знать все, а Анри, наш близкий друг, привык держать язык за зубами.
— Так давайте же сядем, — решительно сказала Жизель. — Все это слишком запутано. — Когда все уселись, Жизель добавила: — Пожалуйста, продолжайте, мсье Лэтем, и прошу вас, не так туманно.
— Интересно, — сказал Брессар тоном правительственного чиновника, — кто такой этот Жодель и почему Жан-Пьер вообще должен что-то знать о нем?
— Прости, Анри, — перебил его актер, — твой вопрос вполне уместен, но прежде мне хотелось выяснить, почему мсье Лэтем счел возможным прибегнуть к твоим услугам, чтобы встретиться со мной.
— Только потому, что вы друзья, — ответил американец. — Собственно, несколько недель тому назад, когда я упомянул Анри, что не могу достать билеты на вашу пьесу, он любезно попросил вас оставить для меня в кассе два билета.
— А, да, помню... Вот почему ваша фамилия показалась мне знакомой. Но после сегодняшних событий я не сумел связать одно с другим. «Два билета на имя Лэтема...» Да, помню.
— Вы потрясли меня, сэр...
— Благодарю вас, — прервал американца Жан-Пьер и, внимательно посмотрев на него, перевел взгляд на Брессара. — Так, значит, вы с Анри давно знакомы.
— Главным образом формально, — сказал Брессар. — Кажется, мы только однажды обедали вместе, да и то после совещания, которое, в сущности, ничего не решило.
— Между вашими двумя правительствами, — громко заметила Жизель.
— Да, — подтвердил Брессар.
— И о чем же вы совещаетесь с мсье Лэтемом, Анри, если это не секрет? — не отступалась Жизель.
— Конечно нет, дорогая, — ответил Брессар. — В основном о щекотливых ситуациях, о событиях прошлых или нынешних, которые могут причинить ущерб нашим правительствам или поставить Их в трудное положение.
— А сегодняшнее событие подпадает под эту категорию?
— На этот вопрос, Жизель, должен ответить Дру, и я так же, как и вы, хочу услышать, что он скажет. Около часа тому назад он вытащил меня из постели, настаивая, чтобы я — во имя нашего общего блага — немедленно отвез его к вам. Когда я спросил зачем, он дал мне понять, что только с разрешения Жан-Пьера может сообщить мне информацию, имеющую отношение к событиям сегодняшнего вечера.
— Потому-то вы и предложили мне поговорить с вами наедине, верно, мсье Лэтем? — спросил Виллье.
— Да, сэр.
— Значит, ваше появление здесь сегодня, в эту страшную ночь, объясняется тайными деловыми соображениями, n'est-ce pas?[17]
— Боюсь, что так, — сказал американец.
— Несмотря на поздний час и трагедию, о которой мы упоминали несколько минут назад?
— Конечно да, — сказал Лэтем. — Для нас важна каждая минута — особенно для меня, если уж быть точным.
— А я и хочу знать все точно, мсье.
— Хорошо, выскажусь прямо. Мой брат — куратор Центрального разведывательного управления. Он был послан с тайным заданием в Австрию, в горы Хаусрюк, где ему предстояло провести наблюдение за довольно многочисленной неонацистской организацией, и вот уже полтора месяца о нем ничего не известно.
— Понимаю ваше беспокойство, Дру, — прервал его Брессар, — но какое это имеет отношение к сегодняшнему вечеру — к этой страшной ночи, как назвал ее Жан-Пьер?
Американец молча смотрел на Виллье.
— Безумный старик, покончивший с собой в театре, — мой отец, — спокойно произнес тот, — мой родной отец. Много лет назад, во время войны, он был в Сопротивлении. Нацисты выследили его, сломали, довели до безумия.
Жизель ахнула, рука ее легла на плечо мужа.
— И нацисты появились снова, — сказал Лэтем, — их численность и влияние все более возрастают; в это трудно поверить.
— Предположим, что вы правы, — вставил Брессар. — Но какое это имеет отношение к Кэ-д'Орсей? Вы сказали: «Ради нашего общего блага». Объясните, что это значит, мой друг!
— Я настоял, чтобы вас известили об этом завтра на информационном совещании в нашем посольстве, и Вашингтон согласился. А пока скажу лишь то, что я знаю: деньги, которые перекачиваются через Швейцарию в Австрию для растущего нацистского движения, поступают от людей, живущих во Франции. От кого именно, неизвестно, но суммы огромные — миллионы и миллионы долларов. И идут они фанатикам, которые возрождают свою партию — гитлеровскую партию в изгнании, — но возрождают по-прежнему в Германии, в глубокой тайне.
— Итак, по-вашему, здесь существует такая же организация? — спросил Брессар.
— Предатель, о котором кричал Жодель, — прошептал изумленный Жан-Пьер Виллье, склонившись вперед, — французский генерал!
— Или то, что он создал, — сказал Лэтем.
— Ради всего святого, о чем вы говорите! — воскликнула Жизель. — Вновь обретенный отец, Сопротивление, нацисты, миллионы долларов, перекачанные фанатикам, окопавшимся в горах! Какое-то безумие — c'ist foil!
— Может, изложите все по порядку, мистер Лэтем? — мягко попросил актер. — А я попытаюсь восполнить ваш рассказ тем, о чем сегодня узнал.
