Олег Шмелёв - Возвращение резидента
Тем не менее, когда Ольга Михайловна рассказала мужу, что произошло с подругой их дочери, Николай Николаевич испугался.
— Боже, какое несчастье, — сказал он. — Но почему это случилось именно с ней? Такая славная девочка…
— Все они славные, — отрезала Ольга Михайловна. — Лучше посмотри-ка сюда. — Она жестом разгневанных трагедийных героинь указала на середину комнаты, где на полу аккуратно были разложены кофты, юбки, платья, шарфы и прочие предметы женского туалета.
Разговор происходил в комнате Галины, которая в данный момент отсутствовала, вызванная в милицию. А перед тем Ольга Михайловна произвела генеральный осмотр всей квартиры, в том числе и кабинета Николая Николаевича, чего он и не заметил, и извлекла из шкафов, столов и секретера вещи, спрятанные дочерью от ее глаз.
Николай Николаевич поправил очки, посмотрел, следуя указующему персту жены.
— Прости, моя дорогая… Это какие-то образцы.
Тут Николай Николаевич наконец уразумел, что жена по-настоящему взволнована, она даже перестала контролировать мимику своего лица.
— Глупец! Это наряды твоей обожаемой дочери.
— Ну и что же? Она хочет их выбросить?
— Кажется, это я их выброшу.
— Не понимаю, дорогая… Какая связь?
Ольга Михайловна сделала глубокий вдох и спросила более спокойно:
— Не ты ли покупал ей эти дорогие тряпки?
— Помилуй, ты же знаешь, я совсем не разбираюсь в дамском конфекционе.
— Ну да, ты просто даешь ей деньги. Тайком от меня. И вот результат.
— Если девочке нравится одеваться получше… гм-гм… поразнообразнее, что ли… по-моему, нет ничего предосудительного… Ты сама…
— Не обо мне речь, — остановила его Ольга Михайловна. — Ты слепец.
— Почему ты так сердишься?
— Почти все это я нашла у тебя в кабинете. Она прятала от меня. Тебе это нравится?
— Но сделай одолжение, объясни, пожалуйста… Ведь ты говорила об этой бедняжке… Как соотнести одно с другим?
— Скажи честно, ты знал об этом складе у тебя в кабинете?
— Впервые вижу.
— Значит, она скрывала и от тебя. — Ольга Михайловна прикусила губу и задумалась. Потом продолжала упавшим голосом: — Значит, все это еще хуже, чем я думала.
— Но что хуже и что ты думала? — искренне озабоченный, спросил Николай Николаевич.
— Когда все чисто, человеку нечего скрывать. Я давно подозревала, что Светлана затянула нашу дочь в какие-то свои темные делишки. Она же торговый работник. Вот и доторговалась. — Ольга Михайловна встала, нервно хрустнула пальцами и прошлась вдоль стены. — А наша-то растяпа! Скотина безрогая!
— Помилуй, Оля, зачем же ты так? — Николай Николаевич всегда смущался, если его супруга в сильном расстройстве вдруг забывалась и помимо воли употребляла лексикон своих молодых лет, когда она еще не обручилась с ним, академиком Нестеровым.
— Ты все сюсюкаешь, а тебе бы выпороть ее вожжами — был бы прок.
— Но у нас в доме нет вожжей, — стараясь вернуть ее из сферы несбыточных пожеланий на рельсы реального, мягко сказал Николай Николаевич. — Ты считаешь, тут какая-то криминальная история?
— Наше счастье, если не так. Галина сама ни на что такое не способна, но откуда нам знать, чего там натворила эта Сухова Светлана? Я только уверена — эти проклятые вещички скомбинировала она.
Ольга Михайловна, будучи не совсем справедливой по отношению к Светлане Суховой, и не подозревала, насколько в общем-то была близка к истине, ставя в связь лежавшие на полу дорогие наряды и несчастье, случившееся со Светланой, несчастье, поставившее семью Нестеровых в совершенно неподобающее положение — вплоть до того, что их дочери оказывает специальное внимание уголовный розыск. А если бы ей был известен подлинный источник всех этих модных тряпок, у нее, вероятно, разыгралась бы мигрень, от которой мог бы расколоться земной шар, не говоря уже о ее слабой, многострадальной голове.
— Ты намерена их выбросить? — высказал догадку Николай Николаевич, кивнув на вещи.
— Хочу облегчить работу милиции.
— Неужели дело зашло столь далеко?
— Во всяком случае, пока мы тут рассуждаем, наша тихоня дает показания в угрозыске. Могут и с обыском прийти.
Видя, что муж взялся рукой за сердце, Ольга Михайловна побежала в спальню и принесла из своей замечательно богатой аптечки валидол. Отвинчивая крышечку, она мимоходом (мысленно) похвалила себя за то, что благоразумно не сообщила мужу о перстне, принесенном однажды Галиной и купленном за смехотворно недорогую цену. Этот перстень она швырнула сегодня дочери под ноги, приказав отдать прежней владелице «за так», без возврата денег, чтобы и духу его в доме не было.
Николай Николаевич от валидола отказался. Справившись с минутной слабостью, он спросил:
— В чем ее обвиняют?
— Ни в чем, не волнуйся, — поспешила успокоить Ольга Михайловна. — Им же надо побеседовать с Галиной. Как-никак лучшая подруга. Сделать тебе кофе?
— Да, пожалуй. Но ты уверена?
— Она скоро вернется. Этот следователь, что звонил, сказал: на час, не больше. Не будем терзать себя напрасно. Придет — расскажет. Не она же ударила Светлану.
— Но, может быть, нам надо поговорить с милицией? Раскрыть им облик нашей дочери…
— Посмотрим, чего они хотят. Если начнутся придирки, тебе придется вмешаться, а вообще нам надо немедленно уехать.
Николай Николаевич виновато развел руками.
— Но это так некстати… У меня много начато…
— Я говорю о нас с Галиной. Ты можешь не ехать.
— Ты имеешь в виду Алушту?
— Конечно.
Возвращение Галины после ее беседы с Орловым и Семеновым уже само по себе возымело успокаивающее действие на встревоженных до крайности родителей. А сообщение о том, что милиция вовсе не против ее отъезда в Крым, вернуло им душевное равновесие — если не в полной мере, то в значительной.
Вопрос с отъездом был решен немедля. Надо было кое-что сделать, кое-что купить, поэтому отъезд назначили на субботу, 3 июня. Николай Николаевич позвонил своему секретарю и попросил купить два билета на самолет. Ольга Михайловна велела Галине уложить валявшиеся на полу вещи в старый чемодан и поставить его в темную комнату-кладовку (окончательную их судьбу она собиралась определить и объявить после), а сама сходила к Васе — так они называли Василису Петровну, старую няню Галины и домработницу, — которая по случаю приезда к ней в гости собственного сына с семьей из Смоленска взяла себе отпуск. Добрая Вася согласилась дважды в неделю захаживать на квартиру для готовки и уборки, чтобы Николай Николаевич не одичал на холостяцком раздолье.
В субботу, 3 июня, Ольга Михайловна с дочерью улетели в Крым утренним симферопольским самолетом. Николай Николаевич, с плохо скрываемым удовольствием проводив их, эгоистически предвкушал, как продуктивно сумеет он использовать свое благословенное домашнее одиночество. Но все его виды на покой рухнули в тот момент, когда он, приехав из аэропорта, клал в свой маленький несгораемый ящик, встроенный в секретере, незаметно переданный ему дочерью перстень. Галина ничего ему не смогла объяснить в присутствии повышенно бдительной матери, шепнула только: «Спрячь, пожалуйста». И он считал себя обязанным свято исполнить просьбу, не вдаваясь в причины, побуждавшие его дочь отдать ему на хранение драгоценную безделушку. Ему доверена тайна и дело его чести блюсти ее. Он бы презирал себя, если бы мог рассуждать иначе.
Он не успел закрыть ящик, когда зазвонил телефон.
Очень вежливый голос сказал:
— Это Николай Николаевич?
— Да, слушаю.
— Извините, что беспокою. Меня зовут Павел Синицын. Я работаю в Комитете госбезопасности.
Николай Николаевич хотел сказать «очень приятно», но счел это вычурным, не подходящим к случаю. Он сказал:
— Чем могу быть полезен?
— Мне нужно с вами встретиться. Вы сейчас свободны?
— В данный момент да.
— Разрешите мне прийти?
— Конечно, прошу вас.
— Я буду через пятнадцать минут.
Положив трубку, Николай Николаевич подумал, что отменная вежливость этого молодого, судя по голосу, человека не мешает ему быть настойчивым. Потом он подумал, что этот звонок непременно имеет какое-то отношение к печальной истории Светланы.
Когда Николай Николаевич открыл дверь и увидел перед собой действительно молодого человека, глядевшего на него внимательными голубыми глазами и ждавшего приглашения войти, приготовленный им официальный тон как-то не получился. Он сказал просто, по-домашнему:
— Вы ведь Павел Синицын? Прошу, прошу.
Павел улыбнулся, вошел, сам прикрыл дверь и сказал:
— А вы открываете настежь и даже не спрашиваете кто?
— Но я ждал вас, — возразил Николай Николаевич. — Идемте сюда.
Павел следом за хозяином прошел в гостиную, спросил на ходу:
