Олег Красин - Другая жизнь
Но Вера понимает, о чем он спрашивает.
— Да! — запросто отвечает она, — эту фирму я знаю. А ты Алексей? — она естественным образом для себя переходит на «ты», — ты Алексей, у которого был роман с моей подругой Ирой?
Алексей бледнеет и кивает. Они оба молчат, пытаясь осмыслить, что происходит.
Как два разных, придуманных, несуществующих мира могут сойтись в одной точке? Если это сон, о чём до сих пор думал Алексей, то его сон не может быть сном другого человека, обмен снами невозможен.
Что же тогда с ними?
Вера тоже в недоумении. До сих пор она жила только в своем мире, управляла им без помех, если не считать последний эпизод с Пьером и Кариной. Но это было исключение. О сегодняшней встрече с Алексисом, о том, что существует возможность проникновения в другие жизни, в иные миры, Горбоносый не предупреждал. Что же теперь, всё изменится? Ей придется делить власть на двоих?
— Тебя давно не было видно, — замечает Алексис, отпивая вино.
— Как давно? — не понимает Вера.
— Я говорю о «Россервисе». С того времени, как ты передала мне флэшку на Триумфальной площади, я тебя больше не видел.
— Флэшку? — Вера морщит лоб, припоминая, — ах, да, флэшка… Я была здесь, в Ницце, — поправляется она. — Всё время.
— А я только что попал в Бордигеру. Мы хотели обменять флэшку на Иру в детективном агентстве…
— Я знаю, мне Горбоносый в саду сказал, что пойдет её выручать.
— Кто сказал?
Вера замолкает. Она не знает, как сообщить Алексису о своем помощнике, но потом решает отделаться неопределенной фразой.
— Так, один человек, ты его не знаешь, — говорит она, отпивая из бокала. — Хорошее вино! Прекрасно утоляет жажду.
Алексису приятна её похвала. Он невзначай замечает:
— Это с моего собственного виноградника в провинции Кунео. Сорт винограда «Неббиоло», если тебе интересно.
— Вижу, ты знаток! Может, скажешь тогда, что означает название «Неббиоло»?
Алексис не отвечает, он пристально смотри на Веру.
— Что такое? — интересуется она без тени смущения, — я испачкала лицо?
— Нет, с лицом всё в порядке. Знаешь, что странно, я тебя помню в фирме. Ты там была такая спокойная, индифферентная. Мне казалось, ты ничем не интересуешься, кроме работы. Даже в «Десятке», где все выпили, расслабились, ты не очень хотела общаться, была застегнута, как говорится, на все пуговицы. Помнишь, за тобой пытался ухаживать Петр?
— Хотел склеить меня?
— Ну да, но ты его отшила…
— И что?
— Сейчас ты другая. Я тебя не узнаю!
— Лучше или хуже?
Алексис на мгновение задумывается.
— Сейчас ты ничего не боишься, не зажата, не стесняешься быть сама собой. Вот! Вот в чем разница!
— То есть сейчас я стала как Ирусик? Девушкой без комплексов?
Алексис, чуть прикрыв глаза, цитирует японского поэта тихим голосом:
«Бабочки полет
Будит тихую поляну
В солнечных лучах».[2]
В его голосе ей слышатся нотки смущения. Отчего он смущается? Он своей начитанности или от того, что они невольно поменялись ролями? В другой жизни Вера была робкой и тихой, боялась раскрыть себя перед другими людьми и, тем самым стать уязвимой. А Алексей был смелым, уверенным в себе, самодостаточным молодым человеком. Теперь, здесь, всё наоборот?
Он улыбается хорошей открытой улыбкой, и Вера отмечает, какая она приятная.
— Что это? — интересуется она.
— Это хокку японского поэта Басё.
— Причем здесь хокку не понимаю!
— Ты — тихая поляна, которую разбудил полет бабочки-фантазии.
— А, вот ты о чем! — догадывается Вера.
Она внимательно смотрит на Алексиса. Перед ней сидит милый молодой человек с флером западной культуры и воспитания, но с головой устроенной как голова Алексея из компании «Россервис». И это кажется ей странным.
— «Неббиоло» в переводе означает «туман», — говорит, продолжая улыбаться Алексис.
— Надо же! Туман! Виноград в тумане или туманный виноград. Звучит очень поэтично.
Вера поднимает бокал с вином, подставляет его под солнечный луч, рассматривая рубиновый цвет. Солнце отбрасывает от хрустального бокала искры света на стены, на чертежи, лежащие на столе, а рубин в бокале переливается, как настоящий драгоценный камень. Его отсвет падает на лицо девушки, делая его розовым, удивительно живым и теплым.
— Я люблю краски и звуки, — говорит она, любуясь игрой цвета. — Запахи? Нет. Среди них трудно выбрать приятные, тогда как почти все краски, почти все звуки прекрасны. А ты? Тебе что больше нравится?
— Не знаю! — пожимает плечами Алексис. — Запахи тоже важны. Когда я хожу на яхте вдоль побережья, дышу йодистым воздухом моря, то чувствую, что от него пьянею, как от хорошего вина.
— А знаешь, я недавно писала картину, на ней были море, чайки, яхты…
— Не может быть! — вырывается у Алексиса. Он спрашивает: — Это тебя я видел на пригорке, когда проплывал мимо недавно?
Вера улыбается. Её лицо, уже не подсвеченное рубиновым вином, вспыхивает, разгорается румянцем, и она говорит неопределенно:
— Возможно!
— Посмотреть можно?
— Пока нет. Картина еще не закончена.
Её ответ почему-то расстраивает Алексиса. Он хотел проверить свои ощущения, догадку о том, что именно его яхту Вера изобразила на холсте, что именно он нарисован там, стоящий на палубе в вихре морских брызг и неугомонного ветра. Будто картина девушки имеет для него первостепенную важность.
Но догадку проверить нельзя, как впрочем, и уяснить её ценность.
— Знаешь, чем мы отличаемся? — спрашивает он с оттенком грусти в голосе, — ты изменилась, попав сюда, а я нет. Как был исполнительным, скучным клерком в «Россервисе», таким и остался.
— Да ладно!
— Точно-точно! Не сомневайся! Поэтому, — он вновь улыбается, будто пытаясь скрыть разочарование от несостоявшейся метаморфозы, и деловито предлагает: — Давай обсудим заказ! Чтобы хотел получить заказчик?
Вера заглядывает в бумаги, переданные ей Кариной.
— Нужна круизная яхта. Длина около двадцати метров, ширина от пяти до шести. Каюты на пять, шесть гостей, еще для экипажа… Опреснитель воды, кондиционер. Это обязательные условия. Все остальное на твое усмотрение.
— Значит, это будет шлюп! — утвердительно говорит Алексис. — Бермудский кетч он не хочет?
— Нет! — отвечает отрицательно Вера, хотя толком и не понимает в чем различие этих судов, она ведь не специалист по проектированию.
Алексис смотрит на неё, знающе улыбается.
— Ориентировочно будет стоить от двух до трех миллионов евро. Устраивает?
— Вполне! Когда можно посмотреть проект?
— Недели через две, я думаю. Ты внесешь задаток?
Этот вопрос девушку тоже не смущает. Она просит у Алексиса реквизиты счета, куда надо будет перевести деньги и, получив необходимые сведения, готовится покинуть офис фирмы.
Но её что-то удерживает, и она не понимает причину своей нерешительности.
Подойдя к окну, она смотрит на набережную Аргентины, на головы туристов, медленно плывущих по дороге вдоль моря. Игривый ветер заставляет склоняться в приветствии пышные верхушки пальм, но солнце легко пробивается сквозь них, слепящим светом заливая набережную. Вера поворачивается в комнату, кажущуюся со света полутемной.
Алексис сидит за столом, улыбается ей, видно, как на его загорелом лице сверкают белые зубы. Вера обращает внимание, что щеки его покрыты белесой щетиной, придающей лицу стильную брутальность. Легкая щетина в моде у молодых людей. Но она не может припомнить, чтобы Алексис, которого она раньше знала под именем Алексей, носил такую же в офисе «Россервиса».
«Мы все там другие, — думает она без удивления, просто констатируя, — совсем другие!»
Она все еще медлит, не уходит, словно ждет от Алексиса удовлетворяющих её пояснений.
— Ты работаешь по заказам на яхты? — прерывает молчание молодой человек.
— Вообще-то нет. Я живу в Ницце, у меня свой бизнес.
— Какой, если не секрет?
— Дизайнерский. Я дизайнер. Интерьеры домов, вилл…
— Интересно. Я в каком-то роде, тоже дизайнер, только у меня дизайн яхт. У нас с тобой, как выясняется, много общего.
Будто обрадованный этим умозаключением Алексис тоже подходит к окну и встает возле Веры. Они стоят рядом, плечи их почти касаются друг друга.
— Знаешь, — вдруг говорит он, — я хотел бы тебя пригласить на обед. У нас в городе есть неплохие бары с музыкой. В некоторых по телевизору показывают спорт. Если ты, конечно, поклонница… — Алексис смотрит Вере прямо в глаза, и она читает на его лице немой вопрос.
Его глаза серые, с голубым оттенком, кажется, приближаются к ней вплотную и смотрят, не мигая, в упор. Эти глаза ждут, что она скажет. «Понимаю, — думает Вера, — он все еще проверяет меня, не призрак ли я, не порождение ли сна его разума, как чудовища Гойи».
