Лев Шенин - Военная тайна
Бахметьев видел, как Петронеску возился с передатчиком, и понял, что он радировал немцам. По приказанию Петронеску «делегаты» сложили пять небольших куч хвороста. Они приготовились зажечь костры к моменту появления самолета, чтобы таким образом указать ему место посадки. Ракет Петронеску не признавал: они были слишком заметны.
Когда все приготовления были закончены, Петронеску сел ужинать. Он выпил вина и приступил к еде, снисходительно пригласив своих спутников разделить с ним трапезу.
Поев, Петронеску подошел к Бахметьеву и протянул ему кусок хлеба и колбасы.
— Не угодно ли? — любезно предложил он. — Это полковник снабдил нас на дорогу. Очень любезный товарищ. Поистине, гостеприимство — русская национальная черта!
Бахметьев ничего не ответил. Петронеску, немного выждав, в том же тоне добавил:
— Значит, не угодно? Ну что ж, упрямство — тоже русская национальная черта. Не одобряю.
И отошел в сторону. Было уже около двенадцати часов ночи. Где-то вдали раздавались орудийные залпы, но это лишь подчеркивало тишину, царившую вокруг них на этой лесной поляне. Петронеску нервно шагал, заложив руки за спину, часто останавливался и, запрокинув голову, вглядывался в ночное небо. Он ждал самолета.
Наконец донеслось негромкое жужжанье приглушенного мотора. Над лесом на сравнительно небольшой высоте шел на малых оборотах мотора самолет. Он искал сигнала.
— Костры! — завопил Петронеску, и все бросились поджигать хворост. Через минуту языки пламени заметались по поляне. Самолет снижался кругами. Летчик дважды включил и выключил зеленый и красный огоньки самолетных фар: точка — тире — точка. Это был сигнал: «Я вас вижу».
— Тушить костры! — приказал Петронеску, и все стали затаптывать горящий хворост. Самолет сделал последний разворот и пошел на посадку.
Через минуту он уже тормозил на поляне. Из кабины вылез пилот и приветствовал Петронеску. Они о чем-то тихо заговорили по-немецки, а затем Петронеску подвел летчика к лежавшему на земле Бахметьеву.
Летчик с любопытством стал рассматривать Бахметьева и даже бесцеремонно осветил его лицо карманным фонарем.
— Рус, здравствуй, — сказал он, с трудом подбирая слова. — Рус карашо будит… Зер гут!.. Бардзо добже!.. Требьен!.. О-кей!.. Веря гут!..
Бахметьев продолжал молчать. Бессильное бешенство от сознания своей беспомощности, словно приступ астмы, сдавило ему дыхание. Но он так выразительно посмотрел на немецкого летчика, что тот сразу выключил свой фонарь и отошел с Петронеску в сторону. Там они опять пошептались и потом смеялись долго и заливисто. Внезапно летчик, что-то вспомнив, остановился, словно поперхнувшись, вытащил из кармана и протянул Петронеску какой-то пакет и, щелкнув каблуками, почтительно вытянулся.
Петронеску вскрыл пакет, побледнев от радостного предчувствия. Это был приказ о награждении его железным крестом.
18. КРАХ ПЕТРОНЕСКУ
Немецкий летчик, прибытие которого так обрадовало Петронеску, был не кто иной, как… следователь Ларцев. Когда в Москву поступило сообщение Дубасова о том, что Бахметьев, выдавший себя за Леонтьева, похищен и по всей вероятности будет переброшен через линию фронта, следователю Ларцеву, отлично знавшему немецкий язык, было предложено срочно вылететь на Печенеговский аэродром и там переодеться в форму немецкого летчика.
Из Москвы же было дано указание этому участку фронта обеспечить усиленное барражирование наших самолетов, с тем чтобы заставить снизиться любой немецкий самолет, который перелетит в эту ночь через линию фронта. Все эти меры диктовались следующими соображениями.
Во-первых, было ясно, что Петронеску постарается выбраться из советского тыла именно на самолете, который он вызовет по радио; во-вторых, задерживать Петронеску и всю «делегацию» путем облавы, оцепления и тому подобных способов было опасно, так как немцы, обнаружив провал всей операции, могли в последний момент убить «Леонтьева»; в-третьих, единственная возможность задержания, гарантирующая безопасность Бахметьева, заключалась в том, чтобы явиться под видом специально присланного немецкого летчика, нисколько не нарушая спокойствия Петронеску.
Командиру авиаполка, расположенного на Печенеговском аэродроме, были даны соответствующие указания, и в тот самый вечер, когда Петронеску победно радировал Крашке о своих успехах, десятки наших истребителей поднялись в воздух и «закрыли» всю линию фронта. После полуночи появился немецкий самолет, шедший на небольшой высоте. Он был замечен истребителями, которые сразу окружили его.
Немецкий летчик, обнаружив, что спереди, сзади, сверху, снизу и с боков находятся советские самолеты, попытался было вырваться из кольца, но не сумел это сделать. То обстоятельство, что наши истребители не открывали огня, продолжая на него наседать в буквальном смысле этого слова, было истолковано» немцем правильно: он пошел на снижение. Послушно следуя за нашим истребителем, немец направился прямо на Печенеговский аэродром. Когда он снизился, в самолет сели Лар-цев, уже одетый в соответствующую форму, и старший лейтенант Нестеров, также переодетый немецким летчиком. Нестеров отлична знал немецкие машины, и потому выбор командира полка остановился на нем.
Через несколько минут машина оторвалась и взяла курс на лес, в котором, по всем расчетам, находился Петронеску со своими спутниками. Перед вылетом у сдавшегося немецкого летчика был отобран пакет с приказом о награждении Петронеску-Крафта железным крестом…
Минут через двадцать, кружа над лесом, Нестеров и Ларцев увидели костры, выложенные конвертом. Они пошли на снижение и встретились с Петронеску.
Безукоризненное немецкое произношение Ларцева, приказ о награждении, самый самолет, на котором они прибыли, были настолько вне подозрений, что даже у такого опытного шпиона, как Петронеску, не возникло ни малейших сомнений. Вся «делегация» весело погрузилась в самолет.
19. КОНЕЦ ПОЕДИНКА
И в Москве и в Берлине в эту ночь лихорадочно ждали известий.
«Самолет вышел за вами в двадцать три часа сорок минут», — радировал господин Крашке.
«Самолет с Ларцевым вышел за «делегацией», — радировал в Москву Дубасов.
«Ждем Крафта с минуты на минуту», — рапортовал Берлину Крашке.
«Немедленно сообщите подробности вылета ж состояние Леонтьева», — беспокоился Берлин.
«Главное — учтите безопасность Бахметьева», — еще раз напоминала Москва.
Берлин преждевременно торжествовал — «Леонтьев взят!» Москва неустанно напоминала — «обеспечьте безопасность Бахметьева и захват всей «делегации».
Около часу ночи командир авиаполка вполголоса сказал Дубасову одно только слово: идут. На ночном небе ничего не было видно, но, вслушавшись, Дубасов уловил далекий рокот мотора. Да, самолет приближался. Все громче пел его мотор, вот уже засветились фары, и через минуту самолет, сделав два круга над аэродромом, пошел на посадку. Вот он приземлился, покатился по траве аэродрома, влажной от ночной росы. Вот он, вздрогнув, замер на месте. Хлопнула отворившаяся дверца, и из машины весело выпрыгнул Петронеску. За ним вышли «пожилой пролетарий» и девицы.
— С благополучным приземлением, — произнес за спиною Петронеску Дубасов и с великим наслаждением дал оплеуху руководителю «делегации». В то же мгновение сотрудниками контрразведки были схвачены и связаны девицы и «пожилой пролетарий». Передав пошатнувшегося Петронеску своим помощникам, Дубасов бросился в самолет. Через минуту он вылез из нее, держа на руках Бахметьева и неуклюже прижимая его к груди, словно большого ребенка. Бахметьев был еще связан.
А над великими просторами русской земли, над ее реками и лесами, над равнинами и болотами, через города и села, еще долго неслись в ночь, в звездное небо тревожные запросы Берлина: «Почему задерживаете сообщение о прибытии Петронеску-Крафта? Каково состояние Леонтьева? Ждем вашего ответа… Ждем вашего ответа…»
Но ответа Берлин так и не дождался.
20. ВСТРЕЧА НА ЧИСТЫХ ПРУДАХ
В июне 1945 года в Москву из Берлина прилетели для участия в параде Победы на Красной площади генерал-майор артиллерии Свиридов и его старый друг, теперь уже подполковник Бахметьев. Много воды утекло за это время. И Свиридов и Бахметьев участвовали в грандиозной операции по взятию Берлина. Оба были за годы войны ранены; но после лечения в госпиталях вернулись в строй.
Прекрасна была в эти великие дни Москва. По улицам столицы неслись тысячи машин, всюду веселые, счастливые лица, смех, сверкающие глаза. На улицах множество военных, ордена и медали на парадных кителях, женщины и девушки в светлых, нарядных платьях.
