Сергей Костин - Страстная неделя
Однако для меня Гластонбери связан не столько с рыцарями Круглого стола. Я, на самом деле, и сам давно хотел туда попасть. В Средние века этот крошечный городок был вторым Римом, который, правда, сам был вторым Иерусалимом. В Иерусалим паломничества были невозможны, так как Святая Земля находилась под владычеством арабов, потом турок. А до Рима жителям Британских островов было далековато, да и время было неспокойное — все со всеми постоянно воевали. И тогда возник Гластонбери.
Мы вероятно никогда не узнаем, что в этой истории подлинно, а что было придумано для привлечения паломников. Как бы то ни было, в средневековой Англии одной из главных фигур христианства стал Иосиф Аримафейский. По Евангелиям мы знаем, что это был состоятельный, набожный и достойный человек, уже далеко не молодой. Он был членом Синедриона, но и тайным последователем Христа, поэтому в осуждении его он не участвовал. А после распятия Иисуса он добился разрешения снять его с креста и отдал для его погребения пещеру, которую приготовил для себя самого. Иосиф из Аримафеи фигурирует на большинстве картин о снятии с креста — почтенного вида пожилой муж с окладистой бородой и глубокой печалью на лице.
Гластонберийские сказания представляют Иосифа гораздо полнее. Он, как утверждается, был дядей Марии, матери Иисуса. Предприимчивый и богатый купец, он активно торговал с заморскими странами, в том числе, с Англией. В те времена долина, в которой находится Гластонбери, была залита водой, была дном моря. Над поверхностью воды в этих местах возвышалось лишь семь обитаемых холмов, которые мистически повторяют (вроде бы — на самом деле, не так уж точно) очертания Большой Медведицы. Самым крупным из этих островов был Авалон, будущий Гластонбери. Так вот, как считалось в средневековой Англии, Иосиф приставал на своем судне к Авалону и даже посадил там терн, потомки которого существуют до наших дней. Самое интересное, утверждается, что Иосиф не раз привозил сюда своего внучатого племянника, Иисуса — в те годы его жизни, которые в Евангелиях обойдены молчанием. После распятия Христа (кто-то писал, через четыре года, кто-то — через тридцать один год) Иосиф Аримафейский вернулся в Гластонбери со святыней — чашей, которая послужила для первого причастия во время Тайной вечери и в которую он потом собрал кровь Иисуса из раны, нанесенной копьем стражника. Это, как многим известно, и есть знаменитый Святой Грааль.
Обе эти, скорее всего, легенды (раннехристианская и рыцарская) жили у меня в памяти, потому что я дважды собирался приехать в Гластонбери. Сначала в связи с увлечением Бобби. Однако с поездкой все как-то не складывалось, а потом, с возрастом его почти наркотическая зависимость от рыцарского Средневековья прошла. Позднее одним из клиентов нашего турагентства стал выходец из Германии Карл Лангер, превратившийся в Америке в Лэнджера. Его родители были лютеранами, а протестанты постоянно подвергают рациональному анализу католические и православные предания о Христе. Лэнджер, заработавший состояние на торговле мореным дубом и другой редкой древесиной, в старости хотел посетить все места на Земле, связанные с жизнью нашего общего Спасителя. Где-то в начале нулевых годов мы вместе объехали Палестину. В следующую зиму он — уже без меня, я в эту гипотезу не очень верю — путешествовал через Персию в Индию. Тем летом мы хотели снова вместе отправиться в Испанию, в Овьедо, где хранится плат Вероники, и как раз в Гластонбери. Наше агентство подготовило поездку, нашло авторитетного сопровождающего из числа англиканских богословов, я успел прочесть пару книг, но весной Карл умер — у него был рак. И вот, оказывается, эта точка, Гластонбери, оказалась, несмотря на все уводящие от нее извилистые маршруты, запрограммированной в навигаторе моей жизни.
12
Поезд прибыл в Бристоль минута в минуту, в 10:15. Мама с девочкой уже двинулись по проходу, панки, лениво потягиваясь и помогая друг другу, надевали рюкзачки. Погода и здесь была солнечной, только попрохладнее, чем в Лондоне. Хотя, возможно, просто потому что это было еще утро.
Я не хотел брать такси — вряд ли Мохов был склонен сорить деньгами, а я мог натолкнуться на него где угодно. Вдруг он ночевал в Бристоле и собирался сесть как раз на тот автобус в Гластонбери, который отходил в 10:50? Надо было только найти его остановку.
Серый железнодорожный вокзал в стиле викторианской готики свое звание архитектурного памятника оправдывал вполне. Зато найденный мною в интернете автовокзал, носящий то же название Храмовых конюшен, оказался несуществующим. Поспрашивав у бесполезных вокзальных служащих (человека на информации там не было, только табло) и не более полезных пассажиров на ближайшей остановке на привокзальной площади (где останавливались только городские автобусы), я дошел до проезжей улицы. Да, вот еще две остановки, явно для проходящего транспорта. Я начал с левой, нужного мне номера 376 не нашел, дошел до правой. Да, это здесь! Я посмотрел на часы: из отпущенного мне получаса двадцать минут уже прошли, с кофе я пролетал. Ну и ладно — мы здесь действительно не для радости.
Автобус был точно таким же, как городские, и таким же полупустым. Я заплатил водителю за проезд и сел у окна. Автобус шустро, несмотря на свою длину, проложил путь по городским улицам и вырвался на простор. Кто не знает, Англия — это буколический рай! Поскольку здесь чуть ли не каждый день идет дождь — а иногда он льет целый день, — зелень вокруг ослепительная. Прибавьте к этому апрель, месяц самого буйного цветения. Я с полчаса, не отрываясь, смотрел на мягкие холмы, на луга, поделенные посадками и изгородями на неровные прямоугольники, на романтичные рощицы и роскошную весеннюю палитру палисадников придорожных коттеджей.
Любовался пейзажами я не один. За мной сидели молодая девушка с парнем, судя по акценту, канадцы из Квебека. Канадцы всегда производили на меня впечатление людей трогательно наивных — не ограниченных, а именно трогательных в своих восторгах перед неизведанным. Восторгался в основном парень — громко, не опасаясь соседей, поскольку говорил он по-французски.
— Смотри, какое огромное дерево! Что это, клен?
— Наверное, — соглашалась в полголоса его спутница.
Это был пурпурный бук — главное, на мой взгляд, украшение английских парков. Но меня никто не спрашивал.
— А это! — не успокаивался парень. — Я никогда в жизни не видел столько коров.
Коров было десятка два, не больше. Или парень никогда не выезжал из Монреаля, или прозрел совсем недавно.
— Вот он! Глазам своим не верю!
Это мы въехали в Уэллс, самый маленький населенный пункт Великобритании, получивший, как я сейчас читал в Википедии на своем айфоне, привилегию называться городом. Это случилось благодаря собору, мимо которого мы как раз проезжали — действительно роскошному и огромному; мне кажется, он больше парижского Нотр-Дам. Восторги парня не смолкали до самой остановки, где, к счастью, канадцы сошли. Теперь я рассмотрел его — парню было не меньше двадцати пяти. Счастливы народы, где взрослеют так поздно!
А мы, поменяв водителя, двинулись дальше. Еще несколько сот метров и вдали слева, за лугами, возник наполненный мистического величия Гластонберийский курган, на вершине которого возвышалась колокольня разрушенной церкви Михаила Архангела. Я не склонен к мистике, хотя многие события моей жизни и не укладываются в материалистическое мировоззрение. Но место это что-то реально излучало. Возможно, это был благоговейный трепет первобытных племен, или эзотерическое знание друидов, или рациональная религиозность римлян, восторженная набожность первых христиан и торжественная собранность творцов англиканских ритуалов. Божественного или природного происхождения этот холм, можно спорить, но нигде не было обнаружено указаний на его рукотворный характер. Намоленный последователями как минимум трех религий, курган начал прятаться за холм Чаши, а потом и вовсе исчез за домами городка, жившего под его сенью десятки веков. Мы въехали в Гластонбери.
13
Этот городок, в котором и сегодня меньше десяти тысяч жителей, удивительное, уникальное место. Я не зря сюда стремился и теперь должен описать его поподробнее.
Я поселился — не по оперативным соображениям, а исключительно из любви к седой истории — в самом старом здании города. Это отель «Джордж и пилигримы», в котором состоятельные паломники останавливались по крайней мере с 1475 года. Я со своей клиентурой среди магнатов достаточно пожил в исторических зданиях и дворцах по всему свету. У большинства есть один, но очень важный недостаток: чтобы соответствовать современным представлениями о комфорте и гигиене, в них все было многократно перестроено. Мне тоже кажется, что разумнее иметь в номере унитаз, чем отверстие в деревянной клетушке, нависающей над переулком, и электрические лампы вместо коптящих и смердящих сальных светильников. Однако пахнущий моющими средствами толстый ковролин, который безуспешно пытается скрыть неровности старинных каменных плит, всегда вызывает у меня мысль об инволюции человечества, то есть о его развитии от более высоких форм к более низким.
