Иван Дорба - Белые тени
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава седьмая
«Россия № 2»
1
В 1929 году кадетский корпус был переведен из Билечи в небольшой городок Горажде, и Алексей остался не у дел. Но уезжал он со спокойной совестью. За три года ему удалось сколотить крепкое ядро и заставить многих кадет посмотреть действительности в глаза. Медленно, исподволь у некоторых началась переоценка ценностей. Одни, усомнившись в правильности пути, на который их толкали, безвольно отошли в сторону и занялись устройством личной жизни; другие принялись прокладывать собственные пути, искать свою правду; третьи — у третьих пробудилось желание поближе узнать родину; четвертые... пятые... Всех ждала за стенами корпуса новая жизнь. Каждому предстояло избрать в ней свой путь.
Алексей уехал в Белград, и Абросимович вскоре устроил его в английскую фирму электроприборов Сименса.
— Покажи себя, сумей понравиться директору, и он назначит тебя своим помощником по технической части, будешь ездить по стране и за границу. Нам это нужно дозарез! Связь — первое дело для разведчика, — говорил Абросимович.
Он же снял для него небольшую, но удобную квартиру недалеко от службы. Дом был старый и напоминал скорее башню, втиснутую между двумя огромными зданиями. На каждом этаже этой башни было по две квартиры. Одна выходила на улицу, другая во двор.
Алексей с удовольствием осмотрел две большие комнаты, кухню, ванную и чулан. Не видя запасного выхода, он недоуменно посмотрел на Абросимовича.
— А это маленький сюрприз! — посмеиваясь, сказал Иван Абросимович. — И распахнул в чулане дверцы шкафа. — Смотри!
Алексей ничего, кроме бутылок и банок на полках, не увидел.
— Вот, гляди, берешься за эту ручку и тянешь к себе. — Абросимович потянул за ручку. Все три полки отошли в сторону.
— Потайная дверь? Как здорово!
— Как в средневековом замке. Не хватает только привидений. Белой дамы... впрочем, об этом ты уж сам позаботься, — хохотнул Абросимович и, отворив маленькую дверцу, подтолкнул Алексея в проем. — Иди, не бойся!
Протиснувшись, он очутился на нависшем над самой крышей соседнего дома крохотном железном балкончике, уставленном цветочными горшками. С него можно было спрыгнуть на крышу, пройти мимо дымовых труб и спуститься на соседнюю улочку.
— В этой квартире, рассказывал хозяин, лет сто тому назад скрывались контрабандисты. Тут ведь до Дуная рукой подать. Так с тех пор все и осталось. Что, понравился мой сюрприз?
— Мечтать только о таком можно! Кто знает, может быть, когда-нибудь и выручит!
Алексей не ошибся — «сюрприз» спустя десять с лишним лет выручал не его одного!
Царила сытая, пьяная осень урожайного предательствами, чреватого последствиями 1938 года. Европа справляла тризну по очередной жертве нацизма — Чехословакии. «Мир спасен, подписано Мюнхенское соглашение. Да здравствует Чемберлен и его зонтик!» — кричали буржуазные газеты. Впрочем, торг западных держав с Германией, на каких условиях она бросит свой военный потенциал на Восток, длился уже годы. Еще со времен Рапальского договора и пресловутого плана Гофмана. Генерала Гофмана, идейного и духовного предтечи гитлеровских генералов. Свидетеля разгрома японцами русской армии в Маньчжурии и армии Самсонова и Ренненкампфа под Танненбергом. Гофмана, возглавлявшего немецкую делегацию на переговорах в Брест-Литовске.
«План Гофмана» увлек в Германии могучих рурских баронов из коронованных особ; во Франции — маршала Фоша, Бриана, Мильерана, Вейгана; в Англии — нефтяного короля «Роял Датч Шелл» сэра Генри Детердинга. Увлек немало и шавок-подвывал вроде редактора малоизвестной захудалой газетенки «Фолькишер беобахтер» Альфреда Розенберга, уроженца Таллина, начавшего свою карьеру агентом РОВСа.
Отпечаток идей Гофмана и его могучего покровителя, генерала-промышленника Арнольда Рехбера, лежал и на «основополагающем» сочинении Гитлера «Майн кампф», и на программном трактате Розенберга «Будущий путь немецкой внешней политики».
Все понимали, что близится война. Идет группировка сил. Антанта в смятении, она все больше убеждалась, что взлелеянный и отогретый на ее груди нацизм оказался гигантским удавом!
В смятении и белые офицеры, не говоря уже о рядовых белоказаках и солдатах. Они все чаще задумывались над тем, на чью сторону им встать, когда боевая машина Германии двинется на когда-то враждебную им Совдепию. И где-то глубоко под спудом зрела затаенная мысль, не сместилось ли у них, выброшенных за борт, что-то в психике, не сдвинулся ли стержень смысла их борьбы... Они чужаки из другого, умирающего мира, с иной логикой, образом мышления, моралью, и не было им больше места там, на Родине, в огромной российской кузне, где в дыму и огне выковывался иной, неведомый им мир.
В смятении и белоэмигрантские вожди. Они подлаживались к политике тех стран, от правительств которых получали деньги. Но как объяснить их «ориентацию» тающим кадрам?
За кадры боролись и разведки, каждая по-своему.
Алексей Хованский поднялся на западную стену белградской крепости Калемегдан: Сюда редко кто заглядывал, особенно вечером. Разве что влюбленные пары. Вот уже скоро десять лет, как он приходит время от времени сюда, чтобы условиться о встрече с «хозяином», все тем же старым другом Иваном Абросимовичем, дом которого виден сверху как на ладони.
Здесь, вдали от городской суеты, Алексей любит посидеть в одиночестве, отдохнуть, унестись мечтами далеко, бездумно полюбоваться величавой панорамой слияния двух могучих рек: быстротекущей желтовато-зеленой Савой и ленивым иссиня-голубым красавцем Дунаем.
Он любит смотреть, как медленно гаснут, словно тонут в водной пучине кроваво-красные отблески догорающей зари, окрашивая стремнины в цвет персидской сирени, потом кобальта и, наконец, вороненой стали.
Темнеет. Проясниваются августовские звезды. На другом берегу зажигаются огни далекого Земуна. А по воде уже пляшут другие, желтые отблески редких фонарей набережной и порта. И переброшенный через Саву ярко освещенный мост, чудо французской техники, кажется, повис в воздухе.
Кто не любовался августовским небом? Кто не загадывал самые безумные желания, торопливо, пока падает звезда? Алексей тоже смотрит на звезды и что-то перешедшее ему из глубины веков нашептывает: «Спеши, загадывай!» Его давно уж точит тоска по родине. Не по той России, что воспета в кабаках Парижа, Берлина или Белграда, не по тройке с бубенцами, сусально расписанной церквушке с покосившимися на погосте крестами; не по стерлядке, икорке, квасу и антоновке, — нет, тянет его к раздольному русскому простору, к близким по духу, по общности взглядов советским людям.
Нарастающий грохот отвлекает Алексея, и он поворачивает голову направо: по стальной громаде железнодорожного моста через Дунай мчится из Стамбула экспресс «Ориент». Алексей смотрит на часы, потом вниз, на трехэтажный дом; на правое верхнее окно — его «окно в Россию». В окне загорается свет. Проходит минута, и окно погружается в темноту. Это подает знак Иван Абросимович.
«Если неторопливым шагом идти в сторону улицы Князя Михаила, на это уйдет четверть часа и еще четверть часа, пока дойдешь до ювелирного магазина, где назначена сегодня встреча», — подумал Алексей, поднимаясь со скамьи и медленно направляясь мимо фортов Калемегдана в город.
2На улице Князя Михаила гулянье было еще в полном разгаре, когда Алексей двинулся с людским потоком в сторону Теразии. После изнуряющей летней жары ранняя осень в Белграде почти всегда хороша. Деревья стоят зеленые, небо поражает синевой, солнце греет ласково, ночи теплые, звездные, лунные. Весь город на улицах, народ не расходится допоздна. За расставленными на тротуарах и в садиках столами, у многочисленных ресторанов, кафе, погребков, кабачков, баров и кондитерских полно людей.
Иван Абросимович стоит неподалеку от большой сверкающей витрины ювелирного магазина. Смуглый, жилистый, с вьющимися, почти черными волосами, тронутыми сединой, с орлиным носом, красиво очерченным овалом лица и черными пушистыми бровями, он похож на серба. И неудивительно: его далекие предки переселились при императрице Елизавете Петровне в Россию из Баната.
Они молча пожимают друг другу руки и не спеша идут мимо гостиницы «Эксельциор». Окна ресторана освещены не ярко. Там все чопорно, туда нет доступа всякой мелюзге.
Сюда приходят посидеть вечером начальник генштаба Югославии генерал Петар Костич, начальник спецразведывательного отдела при генштабе полковник Углеша Попович, начальник полиции Белграда Драгомир Йованович, и потому здесь можно встретить майора Ханау, фактического резидента английской разведки в Белграде, и его коллегу из Баната Джона Вильсона, и представителей международного бюро бойскаутов, а в действительности матерых разведчиков Джона Сейя и Гарри Роса, и Веру Пешич — красивую сербку, английскую шпионку, которую вербуют немцы. Бывает тут и сам Роберт Летробич — шеф Интеллидженс сервис на Балканах.
