Эвелин Энтони - Наемник
Джону Джексону никогда не быть президентом Америки, как не быть гражданской войне и грозным внутренним потрясениям, способным открыть путь коммунистам. Потому что убийца, которого они наняли, помешает этому и убьет Джексона.
Келлер застегнул пальто, спасаясь от холодного мартовского ветра, и направился к собору, две серые башни которого были видны издали. К десяти часам собор стал заполняться людьми. Слышался сдержанный шум: люди занимали свои места, перешептывались, покашливали. И над всеми этими звуками плыла негромкая красивая мелодия гимна, исполняемого на прекрасном органе над входом. Келлеру был хорошо знаком путь. Два дня назад он провел здесь целый час, делая вид, что рассматривает жертвенники, а на самом деле запоминая каждую деталь. Он прошел в широко распахнутые массивные бронзовые двери с изображением Христа и его апостолов, а также трех святых, покровителей Нью-Йорка. Его остановили двое мужчин.
— Что у вас в пальто, мистер?
Келлер, не споря, снял пальто и отдал им. Люди, проходя мимо, с удивлением смотрели на эту сцену, оглядывались. Но Келлер был не единственным, кого останавливали. Мужчину с портфелем тоже задержали и попросили открыть портфель. Он сердито спорил. Отдав пальто агенту службы безопасности, Келлер поднял руки. Второй агент ловко ощупал его, чтобы убедиться, что у него нет с собой оружия.
— Простите за беспокойство, — извинилась охрана, пропуская Келлера. — Правила безопасности в эти дни очень строгие.
— Все в порядке, — ответил Келлер и, свернув влево, пошел по проходу вперед. Поднялся по нескольким ступенькам и остановился позади высокой ограды из красного дерева, скрывающей почти весь алтарь за исключением резной арки. Специальная исповедальня ютилась в углу, вклиниваясь в стену. Несколько человек бродили в этой части собора. Трое из них настороженно прохаживались взад и вперед и явно были не из прихожан. Келлер заметил, что один из церковных служителей подошел к ним и о чем-то заговорил. Внимание их было отвлечено разговором. Келлер оглянулся вокруг. Возле исповедальни в этот момент никого не было и никто не смотрел в эту сторону. Келлер так часто проигрывал в уме эту сцену, что теперь сориентировался мгновенно. Он нырнул за зеленую занавеску исповедальни и протянул руку к стене. Нащупал что-то длинное и мягкое. Просунул одну руку в рукав и вышел. На виду у всех, кто поднимался по ступенькам ему навстречу, Келлер поправил на себе одеяние церковного служки и подошел к статуе святой Розы из Лимы. Сердце колотилось чуть сильнее обычного, но он нарочно испытывал себя. Приблизившись к стойке с зажженными свечами, поправил одну-другую, с которых на пол капал воск. Люди проходили мимо или останавливались неподалеку и, преклонив колена, молились, принимая его за церковного служителя. Келлер снова повернул к исповедальне. Одно дело взять приготовленный для него хитон и другое — приподнять крышку подставки и достать пистолет. Теперь сердце забилось сильнее. Спрятав руки под балахон, Келлер надел свои хлопчатобумажные перчатки. Неподалеку стояла еще одна кабина для исповеди, с такими же занавесками, сдвинутыми на одну сторону. Келлер подошел и, передвинув занавеску на место, заглянул вовнутрь. Потрогал подставку. Крышки у нее не было. Ту, другую подставку, наверное, специально переоборудовали. Он снова поднялся по ступенькам и пошел к алтарю. Массивная резная ограда закрывала ярко освещенное святилище. Проход к алтарю был неширокий и местами совсем темный. Келлер точно знал, где расположены две двери, о которых ему говорил связной. Через ту, что ближе к исповедальне, выйдут кардинал со свитой священников и прислужников. Позади нее — другая дверь, та, которая выходит на Пятьдесят первую улицу. Возле нее снаружи стоит охранник — последняя опасность на пути к спасению. Келлер прошел мимо обеих дверей и увидел то, что и ожидал. У первой дежурили четверо мужчин, у второй — один. Связной, который инструктировал Келлера, говорил, что пусть его не беспокоит охранник, который стоит с внутренней стороны двери. Он взглянул на него и заметил, что тот как-то уж очень пристально наблюдает за ним. Наверняка это их человек, тот, который приготовил для него балахон и оружие и который пропустит его, когда он будет убегать.
Келлер отвел взгляд. Он вспомнил, что ему говорила Элизабет: «Как только ты убьешь Джексона, тут же убьют и тебя, чтобы не допустить твоего ареста». Тут же. Сразу после его выстрела. И сделает это, завершив всю операцию, именно этот охранник. Когда Келлер попытается скрыться через эту дверь, он его убьет. Сообщник Кинга станет национальным героем, пристрелив убийцу кардинала. А заодно избавит заговорщиков от риска, что убийца пойман и сможет их выдать.
Не глядя больше на этого человека, Келлер повернулся и подошел к исповедальне. Он не пытался нырнуть туда незаметно. Раздвинул занавески и вошел, делая вид, будто что-то осматривает. Рядом с небольшим решетчатым отверстием, за которым сидел священник во время исповеди, висел головной электронный телефон для глухих. Келлер потянул кверху край подставки, и часть крышки открылась. Он запустил руку в узкое углубление, выдолбленное в дереве. Пистолет был там. Келлер спрятал его в карман пальто под хитоном и вышел из темной кабины.
— Все в порядке? — услышал он голос одного из охранников, стоявших у двери, откуда должен был выйти кардинал. Тот тоже подошел к кабине.
— Да, — быстро сказал Келлер. — Я просто хотел убедиться.
— Лишний раз проверить не помешает. Сегодня все может случиться, раз здесь будет этот гад. Следи за цветными на своем участке. За ними надо особенно приглядывать.
— Так и сделаю, — кивнул Келлер то ли агенту ФБР, то ли полицейскому или кому-то там еще. Он держал правую руку в кармане, сжимая пистолет. Посмотрел на часы. Было двадцать пять минут одиннадцатого. Главный вход уже закрыли. Органная музыка стала громче. Собор был полон. Все смотрели на небольшую группу людей в проходе. Это были почетные привилегированные гости, идущие занимать отведенные им места. Келлер никого из них не знал. Он стоял наверху ступенек, которые вели к проходу. Среди десятка этих мужчин и женщин, рассаживающихся в первых трех рядах по обе стороны главного прохода, Джексона не было. Он не пришел. Наверное, в последнюю минуту его предупредили. На него уже один раз покушались. Келлер узнал об этом накануне из телевизионной передачи. Наверное, у Джексона сдали нервы.
Но тут он заметил еще группку людей, приближающихся с противоположной стороны. Рука его в правом кармане напряглась, когда он узнал это худое лицо с зачесанными назад седыми волосами и очки в поблескивающей стальной оправе на курносом носу. Джон Джексон вместе со своими сопровождающими вошел с бокового входа. Это было сделано явно для того, чтобы избежать встречи с враждебно настроенной толпой, собравшейся перед главным входом собора. Келлер стоял у колонны, с которой свешивалась фигура какого-то готского святого, застывшего в вечном парении над землей. Из угла, где стояла эта колонна, Келлеру был виден пышный трон, где во время мессы будет сидеть Регацци. Он видел, как Джексон раскланивается направо и налево. Его рот фанатика немного кривился в улыбке. У него была манера нервно поджимать нижнюю губу. На экране телевизора это не так заметно, как сейчас.
Келлер прикинул, что расстояние до Джексона не более пяти метров. Но угол прицела очень неудобный. Потребуется много времени, чтобы поймать цель на мушку с уверенностью, что пуля пробьет ему лоб и вонзится в мозг.
Раздался мощный органный аккорд. Под потолком собора поплыла торжественная мелодия. Все встали. Словно отдаленный рокот грома прокатился по собору. Келлер обернулся. Позади него в конце бокового прохода дверь из апартаментов кардинала открылась. Кардинал со свитой вошел в собор. Хор запел вступительный гимн торжественной мессы.
* * *— Который час? — в третий раз задавал Кинг один и тот же вопрос в течение, как ему казалось, последнего часа.
— Час, когда вы начнете честное признание, мистер Кинг.
С ним разговаривали очень вежливо и корректно. Их было трое — обычное количество следователей для этой стадии допроса. Двое спрашивали, один вел протокол. Все среднего возраста. Главный следователь был похож на профессора колледжа: спокойный, с седеющими, довольно длинными волосами. Он снял свой пиджак, и это было единственной передышкой в допросе, который длился всю ночь без остановки. Грубости по отношению к Кингу не допускали. Он, как человек опытный, понимал, что на такой ранней стадии этого можно не опасаться. Но все равно ему было страшно, пока его спускали в лифте и вели по пустынным коридорам, освещенным лампами дневного света.
Допрос начался вежливо, бесстрастно, словно Кинг не представлял для них никакого интереса и все это скоро кончится. Он отвечал на вопросы, исходя из своей вымышленной биографии. И в течение девятнадцати часов не отступил от этой версии ни на шаг. Он валился от усталости, голова раскалывалась от усилий сосредоточиться, и это при том, что пока они не прибегали к жестким мерам.
