Лен Дейтон - Берлинские похороны
— Он арестовал четверых агентов Гелена, верно?
— Пятерых, — поправил меня Джонни. — Сегодня утром стало известно еще об одном.
— Значит, пятерых, — сказал я. — А ты получишь немного дополнительных денег и компенсацию, Лондон прочитает твой отчет и похвалит за хорошее поведение.
— А тебе, ублюдок, зачем это надо?
— У меня свои методы, Уотсон, — сказал я. — Я организовал весь этот берлинский спектакль, а ты пять раз попал в молоко. Вы с девчонкой думали, что заключили хорошую сделку, верно? Но ваша главная ошибка состояла в том, что вы пытались и меня использовать в своих целях. Документы... — Взяв пару листовок из гроба, я пустил их летать по гаражу. — Вот твои документы, они, конечно, не на имя Брума, но зато в них все слова написаны правильно.
— Ты... — выдавил из себя Валкан и попытался ударить меня со скамьи ногой по голове. Я отпрянул.
— Я скажу тебе, Джонни, в чем твоя основная проблема, — начал я с безопасного расстояния. — Ты стал профессиональным притворщиком. Ты так успешно притворяешься, что уже сам забыл, кем являешься на самом деле. Ты так хорошо освоил различные жаргоны, что уже не помнишь, на чьей ты стороне. Каждый раз, пересекая границу пространственную, ты пересекаешь и временную. Возможно, тебе это нравится. О'кей. Будь Waldganger[54], но только не жди, что я буду оплачивать твои расходы. Оставайся вольным художником, но тогда не рассчитывай на регулярную зарплату. Если бы у тебя хватило ума, то ты играл бы сейчас со мной. Ребята Стока не захотят теперь иметь с тобой никаких дел, для Гелена ты умер...
— Твоими стараниями, — заорал Валкан. — Ты все испортил у Гелена.
— Для Гелена ты умер, — продолжал я. — И если ты будешь дурить и со мной, то в мире не осталось мест, где тебе дадут хоть какую-нибудь работу. Ты труп, Джонни. Хотя и не знаешь об этом. Ты труп, но денег на похороны у тебя нет. Пора поумнеть!
Наступила долгая тишина, было слышно только, как Джонни стучал ногой по клапанам.
— Я всегда возвращаю полученное, — заявил Джонни угрожающе. — А особенно хорошие советы. — Он засунул руку в карман, я заметил, как дрожат его пальцы, когда он вынул оттуда маленький маузер. — Я планировал эту операцию в течение пятнадцати лет и предусмотрел все неожиданности, включая и неприбытие Семицы. Это печально, но оставшейся части операции не остановит, причем совершенно неважно, будешь ты мне мешать или нет, потому что на этот раз забор из колючей проволоки проведут через тебя. — Он отвел боек, чтобы у меня не возникало сомнений в серьезности его намерений. Мы теперь оба знали, что оружие заряжено и готово к бою.
— Мы с девчонкой совершили сделку, — продолжал Валкан. — Ее интересы дополняли мои, конфликта между нами не было. Ее часть сделки прогорела, увы, но я сдаваться не собираюсь. Мне надо четыре дня, и если ты не будешь пасть разевать, то я все успею. Чтобы держать тебя взаперти, мне надо восемьдесят фунтов в день, так что, как видишь, скупиться я не собираюсь — за сто фунтов тебя любой убьет.
— Послушай, Джонни, — сказал я как можно добродушнее, — отпусти меня. Я могу вернуть тебе твою фотографию в тюремной робе с Мором.
— Лживый ублюдок, — сказал Джонни.
— Может, тебе документы нужны?
Джонни ответил тихо:
— Если у тебя их нет, я тебя убью, и ты это знаешь.
Что он сможет за четыре дня? Зная Валкана, я мог рискнуть и сделать догадку.
— Ты сможешь за четыре дня раздобыть денег и смыться? — спросил я.
— Я уже говорил тебе, что готовился к этому пятнадцать лет. Я давно подал иск. У меня три адвоката и свидетель. Я... — Он улыбнулся. — ...я слишком много болтаю, — закончил он.
Я начал понимать, что он имеет в виду, но тут же поймал себя на мысли о том, как бы эта догадка не оказалась последней в моей жизни.
— Твой свидетель — Мор, — сказал я. — Ты встретился с ним в Анди и сообщил ему, что Саманта — агент Шинбета[55] и что она охотится за ним, военные преступления не забыты. Ты сказал ему, что можешь нейтрализовать ее, если он в течение нескольких дней сделает то, что ты ему прикажешь. Брум умер на глазах Мора. Мор необходим для...
— Заткни свою поганую пасть, — сказал Валкан. — Ты прав, паскуда, я Waldganger. — Он сделал несколько шагов по верстаку, его потное лицо поблескивало в свете лампочки. Ноги в шикарных ботинках он переставлял медленно, стараясь не наступить на торчащие сверла, ржавые болты, гайки, разъемы и провода.
Он то и дело сжимал и разжимал руку вокруг рукояти маузера, я видел его на стрельбище; я знал, что он всадит в меня все восемь пуль без промаха еще до того, как я приближусь к воротам. Казалось, он шел по верстаку час, на самом деле — секунд сорок пять. Вот она, теория относительности, подумал я.
— Давай, — сказал Валкан.
Большой конверт с документами лежал у меня в кармане плаща. На нем был тисненый герб, а в углу маленькие печатные буквы — «министерство внутренних дел». На оборотной стороне находилась белая наклейка с текстом о том, что в целях военной экономии конверты надо по возможности использовать многократно. Я приблизился к верстаку и протянул конверт Валкану, он взял его левой рукой за уголок.
— Без глупостей, — сказал он самым дружелюбным тоном. — Я не хочу никаких осложнений. А уж твоей смерти и подавно. — Я кивнул. — Ты мне нравишься, — добавил он.
— Это придает всему делу новую окраску, — сказал я.
Конверт был обвязан резинкой, так что открыть его можно было только двумя руками. Валкан держал палец правой руки на спусковом крючке, другими прихватил угол конверта, а левой рукой принялся снимать резинку. Момент был решающий — ему требовалось несколько секунд, чтобы двумя руками снять резинку и вытащить документы. А чем дольше я стою рядом, тем больше риск, что Валкан снова отгонит меня прочь на безопасное расстояние.
Колено Валкана находилось на уровне моей головы. Я тщательно примерился. Под коленом есть небольшое углубление, где нерв проходит рядом с костью. Резкий удар в это место парализует ногу.
— Ты же все выронил, — закричал я панически.
Джонни схватил низ конверта, а я ударом руки отбил документы и маузер подальше от своего черепа. Потом саданул его по ноге. Не очень точно. В голове у меня загудело — острый край обоймы маузера обрушился на мой висок. Я начал падать. Теряя от боли сознание и почти ослепнув от кровавых мальчиков в глазах, я еще раз заехал ему по ноге.
Тут я почувствовал, что он падает. Он рухнул как подрубленное дерево, бумаги, кружась, опускались на пол. За звуком упавшего на верстак тела послышалось дребезжание металлической рухляди. Страховое свидетельство, словно семя-крылатка, упало в открытую банку машинного масла.
— Я повредил спину, — произнес он испуганно, но тренированная рука крепко сжимала маузер. Нарезное дуло колебалось, как острие карандаша приготовившегося писать чиновника. Я ждал выстрела.
— Я повредил спину, — сказал он снова.
Я двинулся было к нему, но мушка опять закружилась, и я застыл на месте. Передо мной лежал старый человек, пытающийся носить маску человека молодого и беззаботного. Он очень медленно опустил с верстака одну ногу. Голос его звучал с едва заметным рокотанием: — Es irrt der Mensch, so lang er streb[56].
Я наблюдал за ним с тем гипнотическим ужасом, с которым наблюдают за ядовитыми насекомыми, но между мной и Джонни не было стеклянной витрины. Наконец он встал на ноги, лицо его исказилось от боли. Он двинулся вдоль верстака мне навстречу. Я попятился. Он ступал неуклюже, будто ватными ногами, лицо дергалось, но маузер неотрывно смотрел на меня. Нога его опустилась в большую банку с маслом. Валкан бросил взгляд вниз. Самое время прыгнуть на меня.
— Я испортил костюм, — сказал он. Масло расплескалось вокруг ноги, а роскошный ботинок издавал в банке хлюпающие звуки. Одной рукой Валкан опирался на верстак, а другой целился мне в живот. — Мой костюм, — повторил он и тихо засмеялся широко открытым ртом, так смеются идиоты и дети, смех его постепенно перешел в бульканье.
Лампочка светила прямо в глаза, поэтому я не сразу заметил, что изо рта у него течет кровь. Струйка была розоватой и пенистой. Он покачнулся, а затем грохнулся на каменный пол, опрокинутая банка масла покатилась по гаражу, со стуком задевая за железки, пока, наконец, не упала в яму. Джонни лежал ничком на залитом бензином полу. Тело его дернулось и выгнулось, будто его ошпарили кипятком, потом он трижды хлопнул ладонью по полу, хлопки напоминали чем-то пистолетные выстрелы. Вдруг он обмяк и затих. К спине его на уровне лопаток прилепилась толстая полированная овальная доска, на которую он упал. «Шмидты из Золингена — лучшие сверла в мире». Весь набор этих сверл теперь глубоко сидел в его мертвом теле.
Это было так на него похоже. Маленький Фауст, искатель спасения через борьбу, художник Strum und Drang'a[57], имевший двух требовательных хозяев и пытавшийся умереть со словами Гете на устах, он с ними бы и умер, если бы его не отвлекли мысли об испорченном костюме. Я думал, кем была для него Саманта — Гретхен или Еленой. Моя роль сомнений не вызывала.
