Клавдий Дербенев - Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна
Любуясь Жаворонковой, которая, перестав смущаться, подняла на него свои ясные глаза, Бубасов вспомнил Барло и с злорадством подумал: «Нет, потаскуха! Ты ее от меня не получишь! Я не допущу, чтобы такой клад попал в твои грязные руки!» Он взял Жаворонкову под руку и подвел к маленькому бархатному дивану, стоявшему в стороне под огромной пальмой.
— Садись, садись, — ласково говорил он.
Присматриваясь к Бубасову, Жаворонкова решила: «Он постарел, но это сразу не бросается в глаза!»
Бубасов был доволен, что встреча обошлась без всхлипываний и вздохов, которых он втайне опасался. Так и подобает в их положении.
— Я не буду спрашивать сейчас, как ты там жила, — начал он, садясь с ней рядом. — Самое важное, что ты здесь!
— А вы не подумали, отец, что я стала коммунисткой? — улыбаясь, спросила она.
— Ты?! Вышедшая из моей школы, и коммунистка! Ха-ха! Скорей солнце изменит свой круговорот! — воскликнул Бубасов, но затем его лицо помрачнело. Пристально смотря на Жаворонкову, он спросил: — А в самом деле? Если это так?
Она молча покачала головой, открыто при этом улыбаясь и глядя на него прямым, смелым взглядом. Это вызвало на его лице посветление, потом улыбку, и, кивнув головой, он сказал:
— Нет! Нет! Сказки!
— Ну конечно! Я пошутила. Нелепо думать об этом!
Жаворонкова решила перейти на деловой тон. Лицо ее стало серьезным. Она притронулась к его руке.
— Скажите, отец, — спросила она, — я останусь с вами или следует возвратиться туда?
Бубасову понравилась постановка вопроса. Он спросил:
— А как бы хотела ты?
— Домой мне, безусловно, хочется! Даже очень! — ответила Жаворонкова. — Но об этом сейчас не может быть и речи!
Бубасов взял руки Жаворонковой в свои, сильно тряхнул:
— Еще немного, детка, надо пожить у коммунистов!
Жаворонкова едва скрыла охватившую ее радость и легким движением освободила свои руки.
— Ты одна приехала? — спросил Бубасов.
— Конечно! Правда, вместе прибыло из Москвы еще несколько человек, но люди мне совершенно незнакомые, я сторонилась их…
— Правильно, Элеонора! Что с Георгием?
— Вы о ранении спрашиваете?
Бубасов кивнул.
— Когда он ездил по вашему заданию за какими-то важными документами в сельскую местность, то попал в перестрелку. Не волнуйтесь, отец! — поспешила Жаворонкова, увидя испуг в глазах Бубасова. — Милиция ловила каких-то бандитов, а Георгий подвернулся под огонь случайно. Слегка ранен в плечо…
Бубасов облегченно вздохнул: он предполагал худшее. Спрашивать ее о Георгии сразу он не решился, боясь тем самым показать себя слишком обеспокоенным.
— Что он просил передать?
— Не беспокоиться за него. Интересующие вас документы он обязательно достанет. Так и просил сказать: «Можно считать, что они у меня в руках!» В остальном, отец, мне кажется, все идет вполне нормально… Я имею в виду «нормально» в нашем с вами понимании…
— Он надежно устроен?
— Исключительно! Дом вдовы летчика вне подозрений. Она фокусница в делах конспирации.
— Георгий посвятил тебя и в это? — удивился Бубасов, пристально смотря в глаза Жаворонковой.
— А как же! — невозмутимо воскликнула она. — Георгий мне сказал, что в скором времени я заменю его… Разве он превысил свои полномочия, отец?
Бубасов не спешил с ответом. Он все еще разбирался в Жаворонковой, которую представлял себе не то что иной, но менее деловитой. Наконец он сказал:
— Никогда не надо торопиться! Как кончилось с Свиридовым?
— Вам же радировал Георгий! Свиридов и тот, у которого он жил на квартире, сгорели вместе с домом…
— Молодец Георгий! — воскликнул Бубасов, потирая руки. — А я, признаться, подумал, что Георгий чуточку прихвастнул о своей вполне оправданной жестокости.
— Что вы! Я собственными глазами видела на городской окраине пепелище и обгорелые трупы…
— Замечательно! Замечательно! — потирая руки, ликовал Бубасов. — Свиридов должен был исчезнуть! Такое добро глупо жалеть!
— Он вам насолил?
— Ему было известно больше положенного. Но я его уважаю: он выполнил свою роль и закончил жизнь хорошим концом! Это же, Элеонора, материал, который неизбежно расходуется в нашем деле! Таких, как Свиридов, не счесть!
Глаза Бубасова сияли довольным блеском.
Жаворонкова с удивлением смотрела на него.
Воспользовавшись паузой, она спросила:
— Чей это дом?
— Наших друзей, — ответил Бубасов, втайне задетый тем, что Элеонора задает вопрос, казалось бы, не имеющий для нее сейчас значения.
— Эта обстановка, отец, напомнила мне детство. Однажды, в Мюнхене, мне снился королевский дворец. Комната в нем была тоже голубая, а пол из настоящего льда, освещенного снизу. Было много сияния, тишина, и очень холодно ногам… И вдруг появился король. Старый, величественный. Пол, на котором я стояла, начинает теплеть, мне становится хорошо, хорошо. Я смотрю в лицо короля, смотрю и вдруг узнаю: это вы, отец!
Бубасов улыбнулся. Наивный рассказ Элеоноры обезоружил его. Склонившись к ней, он доверительно прошептал:
— В Чехословакии есть еще наши друзья. Но мы обязаны их сохранить как можно дольше. В следующий раз встретимся в другом месте…
— Как вам будет угодно, — покорно ответила Жаворонкова.
— Ты, дитя мое, пробудешь в Варах весь положенный срок или уедешь раньше? — спросил Бубасов.
— Мне кажется, быстро уехать неполитично… Могут быть толки… Советско-чехословацкая дружба и так далее, — сказала Жаворонкова, играя перстнем на пальце.
— Разумно мыслишь, девочка. Молодец! — с гордостью заметил Бубасов.
Он с удовольствием смотрел на Жаворонкову. Много он встречал за свою жизнь людей спокойных, выдержанных даже в моменты самых острых положений, но Элеонора его покорила. Он проникся к ней уважением не меньшим, чем к Георгию. «Если поставить их рядом, — размышлял он, — то у нее гораздо больше шансов на успех. Георгию приходится жить негласно, постоянно изворачиваться, а она так удачно вросла в советскую жизнь. Только бы она всегда умела вести себя благоразумно. Да, можно гордиться таким козырем…»
— О чем думаете, отец?
— Я доволен, Элеонора, тем, что школа, которую ты прошла в Германии, сделала тебя великолепной!
— Да, школу я прошла хорошую, — сказала Жаворонкова, а про себя подумала: «Только не у тебя, а там…» Помолчав, она проговорила: — Вы заговорили о школе, отец. В связи с этим у меня есть вопрос и, я считаю, очень важный…
— Говори, пожалуйста.
— Надежно ли имя Жаворонковой?
Он самоуверенно заявил:
— Время показало надежность этого имени, Элеонора. Но должен тебе откровенно сказать, что люди, на которых я тогда положился, сделали сразу не все так, как требовалось. Ту, русскую девчонку, имя которой у тебя, устранили несколько позже. Сначала я полагал, что все совершилось по задуманному расписанию, но агент признался в отступлениях, и я его послал исправлять ошибку. Он ошибку исправил, хотя и сам погиб при этом. Ты не беспокойся. Как только вернусь домой, дам Георгию задание проехать в ту деревню и выяснить, что в народе толкуют о семье Жаворонковых теперь, много лет спустя…
— Но разве сразу нельзя было все предусмотреть? Почему обязательно столько смертей? Я помню, тогда в деревне говорили, что при взрыве погибло несколько человек. И почему вы избрали именно семью Жаворонковых?
Бубасова задел за живое строгий тон. Он сказал:
— Люди не имеют значения! Ты вошла туда через трупы, как и подобает победителю. Не стоит думать о такой мелочи! Семейство Жаворонковых было взято потому, что у них имелась девчонка твоего возраста, с таким же цветом волос, подходящая ростом. Тебя наши люди подложили к развалинам избы сразу после взрыва…
Жаворонкова сидела мрачная. Бубасов истолковал это по-своему и сказал:
— Не беспокойся, прошу тебя! Знаешь, ты теперь очень богатый человек…
— Спасибо. Я слышала об этом от Свиридова и Георгия, — ответила Жаворонкова. — Но вы же сами понимаете, что пока воспользоваться деньгами я не могу…
Бубасову послышалось огорчение в сказанном ею, и он стал успокаивать, говоря, что пройдет еще некоторое время и она сможет возвратиться в свободный мир, устраивать жизнь по своему усмотрению. Она слушала его, наконец сказала строго и твердо:
— Я не о том! Годы уходят, отец, а я еще не работала. Вот что меня беспокоит! Я не забыла ваших рассказов о знаменитых женщинах-разведчицах. Важность моего предназначения для меня превыше всего!
Такая преданность делу покоряла Бубасова. А она продолжала, воодушевляясь все больше и больше:
— Я верила, что рано или поздно мой путь сойдется с вашим. И не думайте, ради бога, что я сидела сложа руки!
