Герман Матвеев - Тарантул
— А где они сейчас? — спросил Миша.
— Когда нечего стало есть, я птичек выпустила, а кошка и мышки умерли от голода.
— Кошка не съела мышей?
— Нет. Она их любила, как своих детей. Дуся погибла первая. Мышки еще долго жили, но они так скучали без Дуси. Наверно, от тоски умерли.
— А я люблю собак, — сказал Миша.
— Да. Собаки самые умные и преданные…
Разговаривая, дошли до перекрестка, и девочка остановилась.
— До свиданья. Я сюда.
— Я вас провожу.
Они свернули и тем же медленным шагом пошли вдоль улицы.
— А как вас зовут?
— Елена. А вас?
— Михаил.
— У меня был чижик, звали Мишкой. Пел замечательно. Но ужасный был забияка…
Миша не отозвался, смущенный, что чижик-забияка оказался его тезкой.
— Лена, а вам дома не попадет за карточки? — спросил он через минуту.
— У меня никого нет.
— Как никого?
— Папа на фронте, а мама и бабушка умерли зимой.
У Миши сжалось сердце. Вот почему она так горько плакала… Остаться без карточек в таком положении…
— Ну, а родные?
— Никого здесь нет, — вздохнула девочка. — Тетка живет в Курске, а больше никого.
— Как же вы будете без карточек?
— Не знаю. Что-нибудь придумаю. Да мне немного и надо.
— Огород у вас есть?
— Нет.
— Как же вы проживете? Знаете что… я вам помогу. Обязательно! — горячо сказал Миша.
— Ну, что вы! С какой стати? Я вам чужой человек. Вы меня первый раз видите.
— Совсем не чужой, — вырвалось у мальчика. — Мы же ленинградцы. Можете мне не верить, а только даю вам слово…
— Спасибо, Миша. Вы… хороший.
— Где вас можно увидеть?
Лена молчала. Ей было приятно это искреннее сочувствие, но она была уверена, что завтра мальчик забудет про нее…
В это же время по набережной шагал Пашка Леонов.
— Пропал, Пашка! Ни за что пропал!.. Последний ты теперь подлец. Ох, батя, худо мне! Погубили твоего Пашку. На веки вечные… — бормотал он, размахивая руками.
Во рту держался противный привкус от выпитой водки, в горле першило от табаку. Жалко было проигранных денег, жалко самого себя, злоба сменилась отчаянием. Что теперь делать? Деньги все проиграны, и снова он должен Брюнету тысячу рублей.
Свежий воздух постепенно прояснял его мысли.
Как же это случилось, что он в такой короткий срок проиграл все свои сбережения и стал вором? Неделю-две тому назад он ходил радостный и счастливый. Что бы он ни задумал, все выходило как нельзя лучше. Немного усилий, труда, сообразительности, и Пашка всегда оказывался на первом месте.
Вспомнилась деревня, родной дом. Давно ли он бегал в школу, строил весной в канавах мельницы, а потом, когда организовали МТС, пропадал целыми днями с трактористами! Смышленый мальчишка быстро научился управлять машиной, и в обеденный перерыв ему доверяли даже пахать. Все говорили, что он «толковый», и отец отправил его в ремесленное училище. Город понравился Пашке. Он быстро освоился, быстро догнал и перегнал в учебе свой класс, и все хорошо относились к этому способному деревенскому пареньку…
Сунув руку в карман, Пашка нащупал что-то холодное. Самодельный ключ его работы. Теперь он больше не нужен. Мальчик размахнулся и бросил его далеко в Фонтанку. Слышно было, как булькнул ключ, унося на дно тайну Пашкиного преступления.
Ключ напомнил Пашке о кладовщике училища Степане Степановиче. Ребята звали его Стакан Стаканович. К Пашке старик относился особенно хорошо и не раз ему говорил, что он способный парень и из него выйдет толк.
Теперь Пашка проклинал Брюнета, Кренделя… Это они втянули его в игру. Они погубили Пашку… «Вот и Мишку они хотели сегодня обыграть… Но с Мишкой они ничего не сделают. У него другой характер. Как он обрезал! Сказал — конец! — и ушел. Брюнет ему денег давал в долг, а он не взял. Вот это парень!» — подумал Пашка и пожалел, что он не вышел вместе с ним и не познакомился как следует.
Впереди вспыхнул и погас огонек. Там были люди. Пашка ускорил шаги и достал папиросу. Какая-то сила толкала его вперед. Хотелось скорее отряхнуться от грязи. Хотелось быть среди хороших людей с чистой совестью…
— Эй, паренек! Одолжи закурить, — окрикнул мужской голос.
Пашка остановился. Синяя лампочка под воротами соседнего дома слабо освещала военный грузовик. Около него копошился водитель, что-то исправляя, а на машине сидел бородатый солдат.
— А у тебя огонь есть? — спросил Пашка, подходя к машине и протягивая солдату папиросу.
— Найдем. Вот спасибо, малый… Весь день не курил.
— А ты куда едешь, дядя?
— Приехали вот в город Ленинград с фронта.
— С Финского?
— Точно.
Солдат зажег спичку, прикурил и дал прикурить Пашке.
— У нас в батальоне два таких же пострела, вроде тебя…
— А что они делают?
— Дела на фронте хватает… Разведчики. Один с отцом вместе воюет, а второй приблудный.
Помолчали. Пашке не хотелось отходить от солдата. В голосе его услышал он родные деревенские нотки.
— Дядя, а что такое совесть? — неожиданно спросил мальчик.
Солдат ответил не сразу.
— Совесть? Вот, скажем, у тебя есть мать?
— Ну, так что?
— Вот, скажем, велит тебе фашист родную мать застрелить, чтобы себе жизнь спасти. Если совести у тебя нет, ты застрелишь…
— А если не мать, а другого человека?
— А это — какой человек… Тут тебе твоя совесть в аккурат и подскажет. Врага стреляй, а друга грудью заслони. Или вот, скажем, предатель, кто против своих пошел. У того тоже совести нет…
Солдат не успел досказать. Шофер зашел в кабину, и машина начала фырчать. Пашка вернулся на тротуар. Его не удовлетворило объяснение солдата. В представлении мальчика совесть была чем-то более мелким, обыденным. Вот, например, он начал воровать, — есть у него совесть или нет? А если нет, если он ее потерял, то навсегда или снова может ее найти? Пашке казалось, что стоит ему бросить игру в карты, раззнакомиться с ворами, и все станет на свое место и, наверное, совесть вернется к нему обратно. И это никогда не поздно.
Грузовик зафырчал, несколько раз громко хлопнул, выбрасывая из трубы огонь, и уехал. Снова тишина.
Пашка стоял неподвижно, забыв, что приближается одиннадцать часов и надо торопиться. Ровно в одиннадцать движение по городу прекращалось, и всех опоздавших не имеющих ночных пропусков, патрули забирали в отделение милиции, где они и сидели до пяти часов утра.
Какое-то отупение охватило Пашку. Очнулся он, услышав быстро приближающиеся шаги…
— Мишка, ты?
Миша остановился. В первую секунду он удивился, узнав Пашку.
— Ты домой?
— Ага.
— Идем скорей, а не то заберут.
— Мне наплевать. Пускай хоть повесят, — мрачно сказал Пашка. — Хочешь папиросу?
— Я не курю. Идем, идем.
Они пошли по безлюдной набережной.
— Проиграл? — спросил Миша.
— Все продул. Ободрали, как липку. Мишка, давай вместе воровать. Я бы с тобой не боялся.
Миша молчал. Он только что простился с Леной, узнал адрес мастерской и думал о том, как приятно будет помочь этой славной девочке. От этих мыслей на душе у Миши было тепло. И вдруг такая встреча. Но делать нечего, приходится разговаривать. Ведь он разведчик…
— А ты давно воруешь? — небрежно спросил он.
— Нет.
— Какой же ты мне помощник? Сразу и попадешься. Посадят тебя в тюрьму, и меня выдашь.
— Нет… я буду молчать.
— Ты лучше скажи, где деньги достал?
— Украл.
— У кого украл?
— Ключ сделал от кладовой и мясо украл у Стакан Стаканыча.
— А кто это такой?
Пашка рассказал о кладовщике, сознавшись, что тот хорошо к нему относился. И он, воспользовавшись доверием старика, смастерил второй ключ.
Миша слушал без злобы. Почему-то ему было жаль этого простодушного на вид паренька, чем-то сильно похожего на Сысоева.
— Я могу всякий ключ сделать, — похвастался Пашка. — Не отличишь.
— Подумаешь, ключ! А ты подумал о том, что теперь тебя в тюрьму посадят?
— Никто и не узнает.
— Сразу узнают. Пришлют собаку, она обнюхает следы — и готово.
— Ну да! — испуганно сказал Пашка, останавливаясь.
— А ты как думал?.. Мы таких дураков только и ловим. Обыгрываем в карты, пока не посадят. Это же все нарочно подстроено…
— А если я вас обыграю…
— Не обыграешь.
— А вот обыграю. Достану еще денег и всех обыграю.
Миша понял, что задел самолюбие упрямого парня и, кажется, все испортил.
— Ничего у тебя не выйдет.
— Почему?
— Потому что ты дурак.
— Ну, ладно… посмотрим, какой я дурак, — со злостью; сказал Пашка и замолчал.
Миша напряженно думал, как исправить ошибку, и наконец блестящая мысль осенила его.
— А ты про Ваську Панфилова слышал?