Спасти «Скифа» (СИ) - Кокотюха Андрей Анатольевич
Как человек, долгое время изучавший труды близких ему по духу гениев философской мысли, Фриц Крюгер с чисто философским спокойствием отнесся к тому, что на самом деле на этом посту одного офицера просто заменили другим, выполняя требования времени и фюрера. И сама личность начальника отдела для руководства мало что значила.
Но именно такой подход к жизненным и карьерным изменениям в конечном итоге побудил Крюгера задуматься о перспективах, которые открывает ему день грядущий. Если сегодня ситуация требовала заменить его кем-то, то нет гарантии, что в не таком уж и отдаленном будущем и его снимут с доски. Вероятнее всего, следующее перемещение тоже будет сопряжено с повышением в чине. Вот только Фрица Крюгера не устраивала возможность вместе с этим оказаться еще ближе к фронту. А ведь именно так произошло с его предшественником: тот сейчас имел сомнительное удовольствие слышать, как рвутся снаряды и свистят пули.
Имея непосредственное отношение к аналитике, Крюгер понимал: если в ближайшее время, буквально в течение одной-двух недель, армия вермахта не восстановит утраченные позиции и ситуация на фронте не приблизится хотя бы к той, которая сложилась год назад, до Сталинграда, перспектива оказаться под пулями для него лично возрастает. Фюрер будет взбешен, снова грядут перестановки, и, несмотря на ежедневные вещания доктора Геббельса и победоносное, жизнеутверждающее содержание немецкой военной хроники, такое развитие событий вполне вероятно уже в обозримом будущем. Может быть, даже к осени.
Дело в том, – и майор Крюгер как аналитик это прекрасно понимал хотя бы из донесений агентуры, которые умел читать между строк, – Красная армия уже не та, что дважды – летом сорок первого и летом сорок второго – позорно отступала. В своих решениях Сталин стал чаще руководствоваться мнениями совсем других генералов, не тех, чья самоуверенность, трусость и даже откровенная некомпетентность позволяла немецкой армии относительно легко достигать стратегического перевеса, имея значительно меньшее численное преимущество. То есть Сталин готов и дальше не считаться с потерями, но только если в результате Красная армия выигрывает.
Учитывая весь комплекс фактов, майор Крюгер однажды сделал вывод: он лично при любом развитии событий окажется в проигрыше.
Если контрнаступление удастся, он, конечно, сохранит за собой должность, репутацию и сможет какое-то время оставаться на своем месте при Генштабе, пока не представится возможность уйти с повышением, но уже – в тыл, поближе к Берлину. Однако, несмотря на общее бравое настроение, нельзя не заметить: немецкая армия на участке от Курска до Орла и Белгорода продвигается не так стремительно, как планировалось, и увязла в на удивление плотной обороне красных. Значит, контрудар уже захлебывается. Следовательно, рассудил майор, неоправдавшиеся расчеты рано или поздно свалят, в том числе, на скверную работу агентурной сети. За которую отвечает он, Фриц Крюгер.
Результат не замедлит себя ждать: фронт. Облаченный в яркую упаковку перевод под пули.
Таким образом, оказавшись здесь, в подвале, и понимая, что ему предстоит переброска через линию фронта, причем – скорейшая, с учетом пока еще сложной для Красной армии обстановки, Крюгер сделал вывод: все, что ни делается, все к лучшему. Самое удачное, что может с ним произойти, – это поимка фрейлейн Ольги и других диверсантов до того, как они выберутся из Харькова. В таком случае есть возможность предстать жертвой и героем одновременно, воспользовавшись своим положением и хоть как-то подстраховаться от прогнозируемого списания поближе к передовой. Но если все-таки диверсантам удастся выскочить, Крюгер может смело утверждать – для него лично война завершена.
Но пленник не собирался демонстрировать своим сторожам готовность к личной капитуляции, сдаче позиций и сотрудничеству. Все-таки шанс, что этот бульдог Хойке блокировал город и вот-вот возьмет диверсантов, достаточно велик. Так же, как велика возможность, что кого-то из них удастся захватить живьем. Для Хойке, и не только для него, огромной удачей станет поимка фрейлейн Ольги. А уж она-то, как опытный тактик – Крюгер на примере собственной незавидной участи убедился в этом, – непременно воспользуется этим и скомпрометирует майора перед руководством: мол, проявлял пораженческие настояния, согласился сотрудничать, давать показания, боролся за собственную жизнь…
Это называется «утопить вместе с собой хоть одного врага».
Русские умеют это делать. Немцы не способны, у них слишком развит индивидуализм, они не кидаются на амбразуры, не подрывают себя гранатами в кольце врагов, не направляют на идущие колонны горящие танки и самолеты. Может быть – и снова крамольная мысль! – именно потому армия фюрера смогла так быстро захватить Европу и так крепко увязла здесь, на Востоке, в Остланде…
Когда сверху послышалось шевеление, а потом – звук отодвигаемого погребного люка, пленник поднялся и сел, машинально застегивая китель. Крюгер не сомневался, что к нему снова спускается фрейлейн Ольга. А перед женщиной, к которой к тому же он начал испытывать что-то похожее на профессиональное уважение, офицер не хотел сидеть в неприглядном виде, даже если это – темный сырой подвал.
Крюгер не ошибся – появилась Ольга со свечой в руке. В другой руке она держала миску с картошкой, отваренной в кожуре. Поставила ее перед узником, приспособила свечу в углу, люк не задвинула.
– Я принесла вам поесть, господин майор.
– Вы что-то часто меня кормите, фрейлейн Ольга, – заметил пленник.
– Но вы ведь хотите есть, – в ее голосе – никакой заботы, просто сухая констатация факта. – Я очень хорошо знаю, что нужно мужчинам после длительных возлияний. Конечно, – тут же добавила она, – неплохо бы мясного бульону. Густого, наваристого, крепко перченного. Обязательно чего-нибудь мясного, но не жирного. Только, увы, такой роскоши я вам предложить не могу.
– Вы очень хорошо в этом разбираетесь… Кто у вас в семье увлекался спиртным? Муж?
– Я не замужем, господин майор.
– Здесь.
– И там. У меня нет семьи, нигде, это все, что вам следует знать. А пил у меня сосед по коммунальной квартире. Я и научилась у соседки. Специально уроков не брала, просто иногда она просила помочь ей, так, ничего сложного. Называла мое или чье-то другое участие подсобными работами. Она ведь любила мужа. Когда он приходил в чувство, несколько недель мог работать, как вол, руководил бригадой грузчиков на вокзале. В Гражданскую он командовал конниками… Ну а в мирное время с лошади пришлось слезть.
– Вы где жили… живете… как это правильно спросить… – запутался в собственном вопросе и оттого – немного смутился Крюгер.
– Слушайте, господин майор, мы с вами, кажется, не о том начали разговор, – спокойно ответила Ольга.
– Почему же? Я с вами не согласен! Фрейлейн Ольга, еще три дня назад я знал вас, как совершенно другого человека. И сейчас со мной разговариваете вы настоящая, не играете, не выдаете себя за другого. Согласитесь, теперь у нас одинаковое положение.
– То есть? Я что, ваша пленница в той же мере, что и вы – мой пленник?
– Вы снова не так меня поняли, фрейлейн Ольга. Я, Фриц Крюгер, никого перед вами не изображал, чужой биографией не прикрывался, чужую жизнь при общении с вами не проживал. Даже если наше с вами общение и не выходило за рамки скучных, служебных. Теперь мы на равных: вам так же нет необходимости играть роль сейчас, как мне – вообще в принципе. Потому мне очень, я сказал бы – безумно интересно слушать вас.
– Очень хорошо, господин Крюгер. Тогда давайте поговорим о том, что может касаться вас более непосредственно, чем моя личная жизнь. Да, еще раз прошу прощения за то, что вынуждена была поступить с вами так, как поступила… Я не о похищении, я о том способе обезопасить себя…
– Война… И я еще раз признаю остроумие вашего способа. Признаться, за всю свою жизнь я вряд ли пил так много и часто, как за эти несколько суток.
– Так вот, сейчас я освобожу вам руки. Вы поедите. Только не надо пытаться изображать героя: я хоть и не смогу в случае чего полноценно противостоять вам, но наверху – двое вооруженных мужчин, вы их видели, – она не считала нужным ставить пленника в известность о том, что в данный момент в доме лишь Сотник. – И в дальнейшем любая ваша попытка воспользоваться случаем, который вам покажется удобным, и бежать окончится для вас плохо.
