Чингиз Абдуллаев - Всегда вчерашнее завтра
Какая-то журналистка, совсем молодая девушка, спросила, понимают ли они, что фактически совершили государственный переворот. Ей начали долго и нудно что-то объяснять.
— Слизняки! — разозлился Савельев. — Нужно ответить ей быстро и прямо, а не разводить сопли.
Следующий вопрос задал известный журналист, полный, тучный человек, известный своими либеральными взглядами.
— Как вы попали в эту компанию? — спросил он у Стародубцева, председателя образцового колхоза, Героя Социалистического Труда, известного хозяйственника.
— Вы посмотрите, какие вопросы им позволяют задавать! — вставил Семенов. — Как можно разрешать такие вещи!
— Как фамилия этого толстяка? — зло спросил Савельев.
— Кажется, Бовин, — ответил Лозинский, журналист-международник.
— Они и развалили нашу страну, — нервно сказал Потапчук, — такие, как они.
— Это не пресс-конференция, а настоящее представление, — подвел итог Савельев. — Если они так будут мямлить, уже через пару месяцев их скинут.
— Там просто нет лидера, человека, который мог бы заменить Горбачева. Им нужно было позвать в свою компанию Ельцина. Он единственный мужчина среди этих дохлятиков, — вставил Семенов.
— В любом случае сегодня вечером мы уезжаем, — подсел итог Савельев, — но сначала я позвоню в Москву и узнаю, что нам делать дальше.
Все молча поддержали его решение. Савельев поднял трубку, набрал известный ему телефон Лякутиса.
— Вы уже слышали? — спросил он вместо приветствия.
— Да, конечно. У нас все об этом говорят. Ожидается, что с минуты на минуту нас соберут. У меня есть сведения, что Ландсбергис готов покинуть страну. Решается вопрос о создании правительства в изгнании.
— На Магадане? — грубо пошутил Савельев.
— Что вы сказали? — вежливо переспросил Лякутис.
Но Савельев не собирался отступать.
— На Магадане, — повторил он, — они там создадут свое правительство, в полном составе.
— У вас есть ко мне какое-нибудь дело? — спросил Лякутис ровным голосом.
Он не хотел начинать разборок и выяснений. Его сильно задела фраза Савельева о Магадане. Он абсолютно не разделял идей Ландсбергиса и, более того, считал их вредными для собственного народа. Он всегда выступал за развитие Литвы в составе Советского Союза, но слова прибывшего из Москвы офицера КГБ о Магадане для национального правительства Литвы ему показались обидными. Как литовец он любил свою маленькую страну, но расходился с националистами в вопросе о дальнейшем пути ее развития.
Савельев понял, что несколько перегнул палку. Он умел чувствовать настроение собеседника.
— Кажется, я не совсем удачно пошутил, — в виде извинения примирительным тоном заявил он. — Мне нужен срочный разговор с Москвой.
— Я его для вас закажу по внутреннему телефону, — пообещал Лякутис. — У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?
— Больше ничего. Я хотел еще раз вас поблагодарить и попрощаться. Сегодня мы выезжаем в Москву. Думаю, теперь у нас прибавится работы и документы можно будет сдать в архив.
— До свидания, — сухо попрощался Лякутис и положил трубку.
"Они все ненадежные сотрудники, эти прибалты, — подумал про себя Савельев, — им нельзя особенно доверять. Хорошо, что в нашу задачу лишних людей не посвящали. Это правильное решение — не контактировать с местными сотрудниками госбезопасности. Половина из них находилась под влиянием местных националистов, а вторая половина занимала нейтральную и выжидательную позицию. Даже самые верные из них, такие, как Лякутис, и то обижаются при напоминании о Магадане.
Наверное, у представителей маленьких наций своя собственная утрированная гордость".
— Упаковывайте чемоданы, — приказал Савельев, — сейчас я поговорю с Сарычевым и узнаю его мнение о случившемся. Может, нам еще придется выполнять какие-нибудь другие задачи.
Через пять минут ему дали разговор с Москвой. Местные телефонисты, уже знавшие о случившемся в Москве, почти сразу отреагировали на заказ по междугородному телефону, переданный по внутреннему коммутатору из местного КГБ.
— Слушаю вас, — раздался знакомый голос Сарычева.
— Это я, — торопливо сказал Савельев. — Что нам делать?
— У вас работает шифратор на телефоне? — вместо ответа спросил Сарычев.
— Конечно. Я его уже включил. Здесь нельзя никому доверять.
— Вы уже слышали о создании ГКЧП?
— Да. Ельцина арестовали?
— Это не наше с вами дело, полковник, — строго оборвал Сарычев. — Вам поручена работа в Литве, и вы обязаны заниматься своими вопросами. Что вы намерены предпринять?
— Мы закончили свою работу и готовы выехать. Можете доложить о том, что сегодня мы выезжаем в Москву.
— Сегодня не нужно. У нас скопилось слишком много дел и без ваших документов. А вы ждите в Вильнюсе условного сигнала. У нас не так много людей.
Возможно, вам придется временно возглавить местную службу госбезопасности, до прибытия туда оперативной группы из Москвы. Они все там у вас совершенно распустились. Будьте готовы к осложнениям.
— Я все понял. Ждать ваших дальнейших указаний, — по-военному четко ответил Савельев и, все-таки не удержавшись, спросил:
— Значит, у вас все в порядке?
— Пока не совсем, — признался Сарычев, — на улицах появились какие-то студенты, у Белого дома собираются толпы людей. Мы пытаемся контролировать ситуацию, но военные ненадежны. Они уже ни на что не способны.
— Понятно, — вздохнул Савельев.
— Ждите наших указаний, — повторил Сарычев, завершая разговор.
Савельев положил трубку и посмотрел на своих сотрудников.
— Он возражает против нашего возвращения. Они там считают, что нам придется работать здесь с местными кадрами.
— Прибалтийское радио передает, что Ельцин выступил с обращением к народу, — вдруг сказал Потапчук, слушавший радио, — он заявил, что все действия ГКЧП незаконны, и требует возвращения Горбачева. Говорит, что руководство России выступает против ГКЧП.
— Его арестуют уже сегодня вечером, — отмахнулся Савельев, — его и всех остальных. Это уже несущественно.
— Что-то мне не нравится этот переворот, — заметил Семенов, — в других странах к этому времени уже контролировали бы и телевидение, и радио, и газеты.
А у нас обычный бардак.
— Просто пока не развернулись, — на всякий случай успокоил себя и своих сотрудников Савельев.
День прошел в томительном ожидании. К вечеру стало ясно, что введение чрезвычайного положения провалилось. У здания Белого дома собрались митингующие, выступавшие в защиту Ельцина и Горбачева. Все настойчивее раздавались требования об освобождении первого президента страны.
— Они проваливают операцию, — сказал в ночь на двадцатое Савельев. — На всякий случай нам нужно подготовить все документы к отправке в Москву.
Глава 29
Когда крупье перевернул его карту, оказавшуюся пятеркой, все вокруг выдохнули воздух, громко обсуждая случившееся. Дронго почувствовал, как Савельев повернул голову и заметил его. Именно заметил, хотя быстро отвел глаза. Взгляд не задержался на нем больше чем на одно мгновение, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать его интерес.
За спиной Дронго кто-то прошел к столику и усаживался рядом. Он почувствовал легкий нежный аромат. И, чуть скосив глаза, увидел женщину. Она поставила свой жетон, и он обратил внимание на ее пальцы. Прежде всего пальцы.
Длинные красивые пальцы аристократки. Он посмотрел на ее руку, продолжая краем глаза внимательно наблюдать за Савельевым.
Крупье раздавал карты. Женщина играла так же авантюрно и отчаянно смело, как и сам Дронго. Когда они вдвоем обыграли крупье, остановившись на четырнадцати, Дронго повернул голову в сторону женщины. И почувствовал легкий толчок. Она тоже подняла глаза, улыбнувшись своему случайному напарнику в этой игре. Она была не просто красива. Она была вызывающе красива. Роскошные темные волосы, большие серо-голубые глаза, резко очерченные скулы, прямой нос с горбинкой, только усиливающий общее впечатление своей дисгармоничностью, чувственные губы, тонкие правильные черты лица. Женщина была очень молода.
Савельев играл, спокойно выигрывая и проигрывая свои жетоны. Он делал вид, что его не интересует происходящее в зале, хотя время от времени скучающе обводил глазами казино, каждый раз чуть останавливаясь на Дронго. Сомнений не оставалось: он знал, что именно Дронго придет в это казино. Ему описали облик человека, который должен приехать с Потапчуком. Возможно, это сделал его двоюродный брат, с которым они встречались в Германии, но возможно, и кто-то другой, о ком они даже не подозревали.
До назначенного времени оставалось еще полчаса. Когда у крупье выпал туз, Дронго получил десятку, а сидевшая рядом с ним женщина — шестерку. Затем выпали тройка у Дронго и восьмерка у женщины. Когда крупье начал раздавать по третьему разу, он посмотрел на женщину. Она взглянула на Дронго и покачала головой. У нее набралось четырнадцать, и рисковать не имело смысла. У Дронго было тринадцать, и он попросил карту. Выпала шестерка.
